Юрий Ищенко - Одинокий колдун

• Название: Одинокий колдун
• Автор: Юрий Ищенко
• Жанр: Ужасы и Мистика

Юрий Ищенко родился в Алма-Ате, в 1968 году, в семье ссыльных с польскими и украинскими корнями. По окончании средней школы два года отработал грузчиком и в горах с геологоразведывательной партией; также ловил кузнечиков для биологов в пустыне Арала и с бригадой шабашников строил дома и дачи. В 1986-м году поступил во ВГИК на сценарно-киноведческий факультет. Дипломная работа «Образ Врага в советском кино» была отмечена премией Комарова как лучшая. После института около года проработал сценаристом на киностудии «Казахфильм», участвовал в создании фильмов «Вампир» и «Стрейнджер». Как кинокритик и автор рассказов печатался в периодических изданиях Алма-Аты, Москвы, Санкт-Петербурга и Минска. С 1992 года живет в Петербурге и пишет прозу. В 1995-м в издательстве «Диамант» вышла первая книга — «огнестрельный триллер» «Черный альпинист». Книга была переиздана на Украине.

Роман «Одинокий колдун» был задуман в 1988 году, писался в 1995–1996 гг., и, наряду с прочим, является личным опытом автора в выживании на суровой местности вблизи Финского залива, данном в мистическом преломлении. Как говаривали в старину: «Лирическая канва любви и противостояния героя-колдуна и трех неистовых сестер-ведьм прочно и добротно прошита красными нитями (а также многоцветьем прочих нитей) жесткого, местами натуралистического и опасно откровенного узора на той самой канве». Вся эта вышивка сделала роман шокирующим триллером — путеводителем по миру духов и нечисти Санкт-Петербурга.

---

— Ну, колись уже, — попросил старика Шацило. — Где закопали баб? Там?

Он указал рукой через аллею, в противоположный край сквера. Старик подумал и отрицательно покачал головой. Шацило потыкал руками себе за спину, в сторону чугунных решеток и красно-коричневых корпусов больницы. Старик хмыкнул, отметая и это предположение. По замысловатой дуге указательный палец Шацило уткнулся в зыбкий сумеречный контур черной эстрады в глубине сквера.

— Значит, там?

Искушенные глаза бывшего следователя зафиксировали некий мимолетный трепет, скользнувший по мятому, опухшему от водки лицу старика. Тут же помятое лицо энергично задергалось, закачалось, отрицая новую догадку. Старик так раскачался, что чуть не свалился, как лишившийся корней овощ на грядке. Пенсионер отвернулся, чтобы скрыть довольную ухмылку, — теперь он был уверен, что найдет могилу в угаданном направлении. Конечно же, подумал он, именно этот разваливающийся ящик эстрады годится, как надежное прикрытие от людного Большого проспекта; за эстрадой аллея разветвляется на две узкие дорожки, между которыми густо насажены деревья, да разрослись беспризорные кусты сирени, боярки, шиповника, — зелень прикрыла эстраду от дорожек, от Среднего проспекта, можно было начать действовать. Шацило встал с лавки, крякнул от натуги: ноги затекли и налились свинцом, в голове шумело, а перед глазами на миг вспыхнули красные предупредительные огоньки.

— Давай, отведу тебя в подвал, — радушно предложил старику.

— Чего? Нет нужды, выперли меня из подвала. Там новый священник, там уже службы начали проводить... Я чуток передохну и сам, куда мне надо, доберусь. Топай, — сказал старик и закрыл глаза, желая остаться в покое.

Шацило ушел, часто оглядываясь. Старик дремал. Вспыхнул желтым светом единственный действующий фонарь на аллее, разбудив и слегка даже напугав старика. Священник недовольно повозился на скамье, жмурясь на яркий свет, льющийся сквозь ветки с аллеи. Перевел глаза вниз, в лужу, где тоже играли блики от фонаря. Еще в луже копошились дождевые черви: розовые, красные и фиолетовые, они были чистенькими, промытыми водой, и оттого походили на глистов. Изгибались на дне полупрозрачной лужи, словно шаловливые ребятишки в бассейне-»лягушатнике». Старик склонился, умильно разглядывая их слизистые тельца с узорами круглых сочленений и сужающимися концами. А ведь стоял уже октябрь, много дней лил холодный дождь, несколько раз по ночам белили всю землю инеем заморозки, никаких червей не должно было быть и в помине.

Старик сунул пальцы в лужу — вода была ощутимо теплой, как молоко из-под коровы. И из этой лужи, и с мокрой земли вокруг, с прибитой дождем травы и листьев валили клубы густого, теплого пара.

Следователь спрятался за старым, сильно накренившимся к земле дубом (пришлось и самому стоять наклонно, вцепившись руками в грубые складки коры на толстом стволе). С детским удовольствием хитро упрятавшегося пацана он следил за неподвижной тушей старика на лавке. Но старик не ушел, заснул. Шацило разглядел круглую бетонную будку у ограды, с псевдоантичным портиком и фальшивыми коринфскими колоннами. Архитектурные излишества маскировали утилитарное назначение будки: на двух распахнутых дощатых дверях малярная кисть небрежно вывела черным карболаком буквы «М» и «Ж». Из смрадного нутра туалетов изредка вылетали большие синие мухи, по-осеннему вялые и жужливые. В будке была еще одна дверца, в закуток с принадлежностями для садовника, запертая на врезной замок.

Шациле нужна была лопата. Отлучаться к себе на квартиру он не хотел, — спешил по горячим следам ковать железо, т.е. вскрывать могилу. Убедившись, что старик спит, перебежал к будке, перочинным ножичком поковырял в замке и отпер дверцу в закуток. Помещеньице было тесно набито инструментарием, и пенсионеру пришлось повозиться, громыхая какими-то палками, метлами, мешками с песком и солью, граблями. Сперва ему попались вилы с одним отломленным щупом, потом лопата фанерная для снега, две подряд лопаты совковые, лишь затем он вытащил из кучи черенок с штыковым лезвием. Плохая была лопата, короткая и с болтающимся лезвием. Он не стал спешить, старательно покопошился, нашел ящик с гвоздями и молотком, укрепил лопату. Потом сумел запереть закуток и довольный этим (он же не вор, чтобы на разграбление все бросить!) пошел прочь, к эстраде, далеко обходя скамью со стариком.

Обошел эстраду сзади, потыкал штыком лопаты в густые кусты, раздвинул их и шагнул внутрь, в крохотный пятачок свободного пространства под задней стенкой сооружения. Совсем стемнело, и Шацило беспомощно потоптался, не зная, с чего начать. Дождь смыл почти все экскременты, оставленные животными и людьми в теплые месяцы, слабый запашок мочи еще висел в воздухе. Под ногами его брякали, ворошились, здорово мешая, завалы мусора. Битые бутылки, консервные банки, бумага, рваные пластиковые пакеты. Было слишком темно, даже вскопав могилу с археологической аккуратностью, он рисковал не различить в темноте костей. Шацило временно отступил.

Он вернулся к лицевому провалу эстрады, в котором, как в раковине, басисто гудел ветер. Взобрался на сцену и внимательно изучил гирлянды проводов и пустых патронов для освещения. Шацило надеялся, что эстрада осталась подключенной к электросети, и искал рубильник. Нашел, перевел рычажок в рабочее положение, пропихнул один из патронов с проводом сквозь дыру в задней стенке. Сбегал и вывернул в женском туалете лампочку, замазанную от воров красным. Вернулся к месту предполагаемого захоронения и ввернул лампочку в патрон. И лампочка засветилась тусклым розовым ореолом, почти не рассеивая фиолетовой тьмы.

На задней стене, на полосатом фоне дощатых планок с отсыревшей шелухой зеленой масляной краски Шацило разглядел большие, по два метра в высоту, советские плакаты. Девушка и парень в белых джемперах, с розовыми младенческими лицами, оба атлетического ширококостного сложения, взирали вперед и вверх, под ними росла ядреная, мичуринская, не иначе, пшеница, за спинами стоял комбайн. Был еще космонавт, одинаково похожий на Гагарина и на Марлона Брандо, в большом шлеме, который наблюдал за стартом маленькой треугольной ракеты (видимо, боевой) с огромным шлейфом пламени. И какой-то чиновник с усиками, в длиннополом пиджаке, предупреждал, подняв руку: Советские правоохранительные органы стоят на страже интересов трудящихся масс! Да, это он, Шацило, был этим стражем. Он всю жизнь вкалывал, глотал пыль и спертый воздух тесных кабинетов, терял здоровье и нервы в общении с уголовным отребьем, спасал чьи-то жизни и восстанавливал законность. Он так много делал для страны — а страна забыла о нем, сделав его жалким стариком с нищенской пенсией...

Он не раскис, он посуровел. Поплевал на ладони, подражая какому-то киногерою, крепко взялся за черенок лопаты. Разгреб мусор, чтобы чистая земля и захороненная плоть не смешались с ним, и начал копать. Обозначил канавкой фронт работ: полукруг земли, метра в три диаметром, примыкавший к фундаменту. И пошло дело, вскипели и лопнули первые пузыри мозолей на его пухлых белых ладошках, летела прочь неподатливая, плотная и путанная корнями, камешками земля. Он снял пласт чернозема, пробился сквозь тугую, как пластилин, глину, добрался до рыхлого, с песочком, суглинка... Шацило не мог вспомнить, когда в последний раз вот так, всерьез, брал в руки лопату. Он наслаждался копанием, почти забылся, боль в руках и в спине ему не мешала. Он мечтал, что вскоре бросит все, будет жить в деревне: а там нужно копать огородик, разводить свиней, кроликов, по вечерам на околице толковать с соседскими мужиками. И дышать травным, здоровым воздухом, глядеть на садящееся в лесок солнышко, а пастух заводит в деревушку стадо, и коровы с мычанием спешат по родным стойлам... может, и сам коровку заведет, ведь силы и интереса к жизни у него еще в достатке!

Старый священник проснулся снова, продрыхнув часа три, лежа ничком на лавке. Оторвал опухшее лицо от досок, сел, вспоминая, где он и почему. А когда вспомнил пьянку, разговоры с Шацило, ощутил, что мир вокруг неуловимо и окончательно переменился. Трещала, как сухая деревяшка под дрелью, его головушка. Стреляло в левом ухе, наверно, ветром продуло, пока спал. Но ему было так плохо, беспокойно, что старик догадался — не в похмелье причина.

Вспомнил свою оплошность — брякнул следователю, что девки в сквере закопаны. Священник с некоторой надеждой огляделся, но пьяных сотоварищей не обнаружил. Было пусто и темно. С треском рвались в небо оголяющиеся ветки дубов и кленов. Ветер гнал по земле листву. Густой пар, наподобие тумана, колыхался в скопище кустов, в рядах дрожащих ярко-зеленых елочек вдоль аллеи. Серые дорожки пара тянулись к горящему фонарю, там ветер их слизывал и уносил к низкому, темно-серому небу. Старик поднялся и тяжело пошел к черному чреву эстрады по асфальтовой дорожке. Обогнул ее, с замиранием в груди заметил в кустах сочащийся красный свет лампочки. Продрался к задней стенке, где бугрились кучи свежевскопанной земли. Он поднялся на земляной вал и склонился над ямой, внутренне содрогаясь, потому что именно здесь и была расположена тайная могила.