Владимир Кузнецов - Темные (сборник)

• Название: Темные (сборник)
• Автор: Владимир Кузнецов
• Издательство: ЛитагентАСТc9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-093315-0

«Самая страшная книга» рекомендует!

Добро пожаловать в царство тьмы. В этих краях под масками героев скрывают уродливые лица коварные злодеи, здесь обитают черные маги и кровожадные демоны, и любой, даже очень осторожный, шаг таит смертельную опасность.

Добро пожаловать в царство тьмы. Антология «Темные» – это собрание мрачных и жутких историй в жанрах dark fantasy, городского фэнтези, магреализма и хоррора, которые никого не оставят равнодушными.

Добро пожаловать в царство тьмы. Антология «Темные» – это произведения от авторов, получивших известность благодаря проекту «Самая страшная книга», и от составителя Парфенова М. С., создателя бестселлеров «13 маньяков» и «Хеллоуин».

Добро пожаловать в царство тьмы. Здесь тебя встретят как своего…

---

– Государь, у этой женщины черные глаза, черные волосы и алые губы, – сказал однажды скопец, всю ночь дожидавшийся пробуждения Дадона у порога царской опочивальни. – Но не только. Ее помыслы тоже черны, а руки алы от крови. Прикажи ее гнать, государь. Птица сирин исходит криком, предвещая беду.

– Я лучше прикажу гнать тебя, – взъярился Да-дон, к которому минувшей ночью раз-другой вернулась мужская сила. – Ступай вон!

К лету гонцы принесли тревожные вести с юга. Старший царевич слал их одного за другим, моля о подмоге. Затем слать перестал. Истаяла неделя, за ней сгинула новая, гонцов с юга больше не было.

– Собирайся, – велел Дадон сыну. – Поведешь войско на выручку брату.

Младший царевич лихо запрыгнул в седло, подмигнул мне на прощание и пришпорил коня. Я поклонилась ему до земли и помахала вслед платком белого шелка. Он отправлялся геройствовать – убивать брата. Я оставалась ублажать старика.

Младшенький вернулся, когда летняя жара сменилась уже осенней сыростью. Я стояла на дворцовом крыльце и ликовала, на него глядя, а в моем сердце хохотом заходился казненный Мансур.

Царевич вернулся домой. Так же, как три года назад вернулся мой покойный отец Селим-шах. Младшенького привезли на телеге, раскроенного пополам, прикрытого драной рогожей. На смрад, который исходил от него, слетались навозные мухи. Вслед за первой телегой катилась другая – на ней везли старшего. Содеянное вернулось к нему: из-под рогожи в лицо Дадону скалился череп. Отделенная от тела голова царевича сгнила на солнце, так же, как отсеченная и наколотая на пику голова моего брата.

На неверных ногах Дадон ковылял к покойникам. Шаг, еще шаг…

– Это она! – догнал царя заполошный голос скопца. – Она приворожила их и прелюбодействовала с обоими! Отдайте! Отдайте же! Отдайте ее мне!

***

Я сижу взаперти в тесной башенной келье в ожидании казни. В узкое пробитое в камне окно я гляжу на то место на площади перед дворцом, где Дадон царским жезлом раскроил череп скопцу. И на то, где толпа в клочья разорвала птицу с золотым оперением.

В отличие от царя, «петушок» смерть принял достойно. Он отомстил. Он успел вырвать Дадону ноздри, выклевать глаза и пробить клювом темя. Но птица отомстила лишь одному. Я же отправила в геенну их всех. Предводители северной саранчи мертвы, все трое. И мертв тот, четвертый, что пытался их уберечь от беды.

Дверь каземата со скрипом отворяется. Я поднимаюсь на ноги, чтобы встретить палачей стоя. Я…

…тяжело оседаю на каменные плиты. Мне нечем дышать – сдавленная ужасом глотка не пропускает воздух. Задыхаясь, я смотрю на того, кто застыл на пороге. На мертвеца.

– Завтра тебя сожгут, Шемаха, – говорит он. – Ты хотела моей смерти и потому умрешь. Клянусь, мне жаль тебя. Не твоя вина, что я оказался предусмотрительнее вас всех.

– Зачем ты здесь? – выдавливаю я из себя.

– Хотел спросить, что ты подсыпала мне в вино. Белладонну я распознал по вкусу, но там было и нечто иное.

– Полынь, – шепчу я обреченно. – Цветы горькой полыни.

– Что ж, – царевич усмехается, багровый шрам, перечеркнувший мясистую щеку, кривится, гнется дугой. – Привкус мне пришелся по нраву, я прикажу отныне подавать мне вино с полынью. Покойный братец из твоих рук кубка бы брать не стал. Он был слишком осторожен и слишком труслив. А я с детства приучал себя к ядам – отравы и зелья для меня безвредны.

***

Он стоит в десяти шагах и с ухмылкой смотрит на меня, привязанную к столбу и обложенную хворостом.

Младшенький собирался убить брата, а себя выдать за мертвого. Он знал, что птица сирин всегда мстит убийце того, кто ее выкормил. Он предвидел, как потерявший голову от горя и гнева, опоенный приворотным зельем царь обойдется со скопцом. Он прогадал: старший царевич оказался не тем простаком, за которого с усердием себя выдавал. Он сам проделал то, что приготовил для него младший. Проделал моими руками.

Палач подносит к хворосту пылающий факел.

– Шемаха, – окликает меня царевич. – Знаешь, о чем я думал вплоть до этого мига?

Я молчу. Мне ли не знать, о чем думает убийца перед тем, как казнить свою жертву.

– Я думал, не помиловать ли тебя.

– Что? – шепчу я. – Что ты сказал?

– Мне было ладно с тобой. Я подумывал, не стоит ли тебя помиловать и жить с тобой, как с женой. Ты могла бы стать мне хорошей парой.

– И что же? – отчаянно кричу я. – Что ты решил?!

Царевич усмехается мне в лицо. То ли с грустью, то ли с издевкой, не поймешь.

– Решил, что тогда ты однажды ночью меня зарежешь. Прощай.

Первые языки огня лижут мне ноги.

Виктория Колыхалова Жнец

Яркий блик от белой больничной лампы скользил на самом кончике острой иглы и превращал дрожащую на нем каплю в ослепительный бриллиант.

«Почему… Ну почему сестра всегда держит шприц так близко… так, что я могу рассмотреть все подробности?! Да еще так долго натирает мне руку ваткой?! Колола бы уже скорее!»

Лиза очень боялась уколов. Причем ее пугала не столько боль, сколько вот это тягостное ожидание – бесстрастное лицо медсестры, едкий спиртовой запах и раскачивающийся перед глазами шприц с желтоватой жидкостью и иглой со сверкающей каплей на самом кончике.

«Еще секунда, и я закричу!» – подумала Лиза. И тут же под кожу всунулось холодное острие, и покатилось по вене толченое стекло. Девочка тихонько всхлипнула – не от боли, от жалости к себе. Она давно привыкла к постоянным капельницам, но этот укол ей делали не часто – через день-два. Лиза не знала, что за лекарство заключено в стеклянной полости шприца, но его ядовитая желтизна, растворенная в крови, неизменно сковывала тело, затягивала в сон, при этом не давая уснуть от делавшихся вдруг ужасно громкими звуков, слепящего света обычно тусклых ламп, от приступов клаустрофобии вперемешку с панической боязнью пространства, обступившего погруженную в сумерки больницу… Из-за этого укола Лиза не могла выйти на улицу, погулять в больничном парке, что было единственным ее развлечением. Вместо этого ей приходилось старательно отворачиваться от мерзкого зрелища – как медсестра совершает какие-то манипуляции с большим игрушечным зайцем – то ли втыкает в его покорное тельце бесчисленные иглы, то ли тренируется делать посмертный разрез…

Лиза лежала с закрытыми глазами. Вопреки ожиданиям, привычных ужасных ощущений до сих пор не возникало. Только молчаливая возня медсестры с несчастным зайцем заставляла девочку хмуриться. Ее неподвижность в конце концов убедила сестру, что все в порядке, и та встала из-за стола, со скрежетом отодвинув стул к стене. Девочка с минуту чувствовала на себе ее пристальный взгляд, потом громко хлопнула дверь, и удаляющиеся шаги сестры затихли в коридоре.

Не веря своему счастью, Лиза подняла сначала руки, потом поочередно ноги – тело было легко и послушно. Улыбаясь до ушей, она соскочила с койки и подбежала к окну. Теплый летний вечер быстро перетекал в бархатистую ночь, но Лизе так хотелось хоть на минутку выбежать в парк, вдохнуть свежего остывающего воздуха…

Девочка тихонько открыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Теперь нужно только бесшумно проскользнуть мимо других палат и дежурной медсестры.

Повинуясь внезапному порыву, Лиза подошла к столику, на котором был распростерт несчастный плюшевый заяц. Его замусоленная задняя лапка беспомощно свешивалась со стола, на мордочке застыло невыразимое страдание… Чья это игрушка? Ведь был же у нее хозяин – ребенок, любивший это трогательное нелепое создание? И куда он делся? Почему бросил своего любимца на произвол судьбы?

Лиза осторожно взяла зайца на руки, прижала к груди и невольно вздрогнула. Ей показалось, что его большая ушастая голова прижалась к ее плечу с благодарностью, живой и осторожной.

Как была, в пижаме и тапочках, девочка выбралась из хирургического отделения, благополучно добравшись до лестницы в подвал, где гудела и пахла сырым постельным бельем прачечная и имелся служебный выход. На массивной, обшитой железными листами двери висел внушительный замок. Но Лизу этот факт не смутил, она давно знала, что это не более чем бутафория – достаточно было дернуть дверную ручку посильнее, и замок с готовностью расщелкивался.

Крепко прижимая к себе зайца, Лиза вышла на улицу. Уже почти совсем стемнело. Девочка в нерешительности затопталась на пороге. Может, вернуться? Или хотя бы прихватить напарника – выманить из соседней палаты кого-нибудь, такого же непоседливого… Вдруг Лиза почувствовала легкое движение у своего плеча, еле заметное скольжение гладкого плюша по коже, ближе к ключице. Девочка резко схватила зайца обеими руками и с удивлением уставилась на него. Заяц в ответ взирал на нее черными пуговицами глаз с выражением обожания на заметно повеселевшей мордочке. Даже его огромные уши уже не свисали уныло, а задорно приподнялись.

– Зайка… – прошептала Лиза.