Владимир Пистоленко - Раннее утро

• Название: Раннее утро
• Автор: Владимир Пистоленко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Драматургия
• Год: 1969

Около тридцати лет назад в Оренбурге появилась театральная афиша. В ней впервые упоминалось имя драматурга Владимира Пистоленко. Шла его первая пьеса, написанная по мотивам народных сказок.

С тех пор Владимир Пистоленко стал известен как драматург и прозаик. Многие его пьесы хорошо знакомы зрителям. Читатели знают его повести — «Товарищи», «У открытых дверей», «Памятное лето Сережки Зотова», роман «Крылья беркута».

Пьесы В. Пистоленко тематически очень разнообразны. Он увлекает зрителя в мир сказок, знакомит с крестьянским вождем Емельяном Пугачевым и его соратниками, показывает жизнь молодых героев — первых комсомольцев, ведет в Москву, на Урал, на далекий Север…

Однако главное внимание писателя отдано современности. Именно ей посвящены четыре пьесы, вошедшие в настоящий сборник, — «Раннее утро», «Любовь Ани Березко», «О личном…», «Молодые годы Оли Свиридовой». О недавнем историческом прошлом нашего Советского государства рассказывается в пьесе «На рассвете».

Каждая посвященная нашей современности пьеса Пистоленко хранит приметы тех лет, когда она была создана. В то же время писатель уделяет большое внимание морально-этическим проблемам, личным взаимоотношениям героев. Радость и горе нашего советского человека, его счастье в любви и творческом труде более всего волнуют драматурга.

---

С т р ю к о в (хмуро). Помню.

К о б з и н. Хватило совести скрывать, когда кругом стон стоит. Зверье!

С т р ю к о в. Не я этот голод устроил.

К о б з и н. А кто же? Господь бог? Я уверен, что хлеб припрятан и у других купцов.

А л и б а е в. Больше нет тебе веры и на ломаный грош.

К о б з и н. Разговоров хватит. Даем двадцать четыре часа. Поговорите с кем надо. Если за сутки нам не укажут, где еще спрятано продовольствие, завтра в это время вы будете расстреляны на городской площади как враг революции.

С т р ю к о в. Так при чем: же я? Каждый за себя отвечает.

К о б з и н. При том самом. И скажите своим дружкам, если будут саботировать — всех переберем до единого. Ясно?

С т р ю к о в. Воля ваша.

К о б з и н. Идите и зря не теряйте времени.

С т р ю к о в. А мне хоть какой-нибудь документ на хлеб дадите?

К о б з и н. Зачем?

С т р ю к о в. При случае любым властям покажу.

К о б з и н. Корнеева напишет.

С т р ю к о в. Надька Корнеева? Глядите, с горы виднее.

Стрюков уходит за ворота.

К о б з и н. Давай-ка решать, что будем с хлебом делать?

А л и б а е в. Как что? Раздавать надо скорее.

К о б з и н (берет телефонную трубку). Командира отряда. Жаворонков? Корнеева хлеб нашла. Уже знаешь? Твое мнение? Вот и мы с Алибаевым так считаем. Да, здесь. Приходи. О Маликове ничего не слышно. (Вешает трубку.)

А л и б а е в. Я к своим джигитам… Порадую.

К о б з и н. Возвращайся скорее.

Кобзин уходит в дом. В воротах Алибаев встречается с  В а с и л и е м.

А л и б а е в. О, старый знакомый? Здравствуй. Назад вернулся?

В а с и л и й. Барахлишко не все забрал, вот и пришел.

А л и б а е в. Из Соляного?

В а с и л и й. Да. Мне бы надо повидать комиссара Кобзина.

А л и б а е в. Сейчас, друг, сейчас. (Кричит в дверь дома.) Петр Алексеевич!

Кобзин появляется на крыльце.

Встречай гостя. Из Соляного городка!

К о б з и н. Да не может быть! Василий!

В а с и л и й. Он самый.

К о б з и н. Вот не ждали, не гадали.

В а с и л и й. Я насчет Семена.

К о б з и н. Маликова?

В а с и л и й. Да.

А л и б а е в. А что с ним?

В а с и л и й. Сейчас расскажу. Я нанялся сторожем при Соляной конторе и печи топить. Там сейчас контрразведка.

К о б з и н. Полковника Рубасова?

В а с и л и й. Ага.

К о б з и н. Ну, давай, Василий, садись и рассказывай.

В а с и л и й. Ой, что они там делают, товарищ комиссар: людей на допрос приводят и бьют, бьют — до смерти. А ночью пьянствуют… Третьего дня привели Маликова. Били. Страшно били… Потом выволокли во двор, а он не дышит. Велели, чтоб я водой поливал, а сами ушли в дом. Он очнулся. Узнал. И стал просить. Меня, говорит, убьют, а ты проберись в город, найди комиссара Кобзина, только обязательно его, и расскажи, что видел. Потом просил передать привет Наде. И еще велел сказать, что у вас в отряде, наверно, завелся предатель. Тут вышли контры и опять его увели. Жалко Семена. Одним словом, собрался и — сюда. Вот и все. До свидания.

К о б з и н. Как же ты добрался?

В а с и л и й. Пешком.

К о б з и н. Не задержали?

В а с и л и й. Казаки? У меня пропуск. От самого Рубасова.

К о б з и н. Значит, с Семеном вот так…

В а с и л и й. Я его еще вчера видел. Чуть живой.

К о б з и н. А не знаешь, где они его держат, в каком помещении?

В а с и л и й. Не знаю. Может, в пакгаузе? Меня туда не пускают. Там у ворот всегда часовые. Охрана.

К о б з и н. Спасибо тебе, Василий, спасибо.

В а с и л и й. Ну, я пойду.

К о б з и н. Как обратно соберешься, меня повидай. Ладно?

В а с и л и й. Ладно. До свиданья.

Василий уходит. Его провожает Алибаев.

Н а д я (входя). Эх, Петр Алексеевич! Узнали люди, что хлеб нашли, толпища собралась, радости сколько. Видели бы вы! Петр Алексеевич, что с вами?

К о б з и н. Так просто. Ничего.

Н а д я. Что-нибудь слышно про Семена?

К о б з и н. Да.

Н а д я. Схватили? Петр Алексеевич!

К о б з и н. Схватили…

Н а д я. Убили!

К о б з и н. Нет. Семен жив! Но в тяжелом состоянии.

Н а д я. Где он?

К о б з и н. Там. В Соляном городке. Успокойся, ну, успокойся. (Гладит ее по голове.)

Н а д я. Петр Алексеевич, вы же ничего не знаете про Семена, какой он человек. Я выросла без отца-матери. Он у меня самый родной на свете. Когда у меня было горе на душе, я ему плакалась, а весело было — с ним смеялась. Он никому не давал до меня пальцем дотронуться… И всегда был за правду.

К о б з и н. Надюша, я тоже знаю, что у Семена большое сердце, что он настоящий человек. Ну, не плачь же!

Н а д я. Я не плачу.

К о б з и н. Послушай меня. Возьми себя в руки. Ну вот. Вот так. Из Соляного городка пришел Василий.

Н а д я. Василий?

К о б з и н. Да. Он и рассказал. В общем, какая-то гадина выдала Семена. Враг среди нас…

Н а д я. Выдали? Где Василий?

К о б з и н. Ушел с Алибаевым.

Н а д я. Я сейчас, Петр Алексеевич. (Убегает.)

К о б з и н. Надя! Вернись!

Надя возвращается.

Сядь. Теперь слушай. Ты знаешь, зачем ушел в Соляной городок Семен?

Н а д я. Знаю.

К о б з и н. Мы, должно быть, сегодня же отправим вместо него другого человека. Тоже надежного, которому можно доверить революционную тайну. Этого требует дело революции. И я подумал о тебе. Пойдешь?

Н а д я. Я?

К о б з и н. Да.

Н а д я. Одна?

К о б з и н. Одна.

Н а д я. Пойду. А вдвоем нельзя? Хотя бы вон с Шестаковым?

К о б з и н. Нет. Нельзя. Ты пойдешь, как Ирина Стрюкова. Прямо в штаб Рубасова. Не скрою: опасно. Или — или. Понимаешь меня?

Н а д я. Понимаю. Пойду, Петр Алексеевич.

К о б з и н. Но никому ни слова. Этого я требую. Стрюкову у Рубасова ждут. В лицо, мне кажется, ее там никто не знает.

Н а д я. А кто знал — позабыл. Пять лет не было дома.

К о б з и н. На это и следует рассчитывать. Мы будем рядом, где — договоримся. Может, и Маликова выручим. На случай имей при себе гранату. Если английские боеприпасы там — дай сигнал. А нет — скорее уходи. В общем, от тебя будет зависеть все. Или почти все. Главное — не растеряйся. Ну, а если…

Н а д я. Все понимаю, Петр Алексеевич.

Входит  А л и б а е в.

А л и б а е в. Что же будем дальше делать? Как думаешь, товарищ Кобзин?

К о б з и н. А мы с Корнеевой тут почти уже решили. Пойдемте к командиру отряда.

Все трое уходят в дом.

О б р у ч е в  крадучись подходит к дому, зажигает в отдушнике фитиль. Во двор входит  С т р ю к о в.

С т р ю к о в (увидев Обручева). Ты что это делаешь, поручик?

О б р у ч е в. Уходите, Иван Никитич. Пожалуйста, уходите скорее. Поздно будет.

С т р ю к о в. Куда уходить, зачем?

О б р у ч е в. Через несколько минут взорвется бомба.

С т р ю к о в. Бомба?! Да ты ошалел, что ли? Убирай ее к черту!

О б р у ч е в. Нельзя, Иван Никитич, не могу: приказ. В подземелье боеприпасы. Взорвем — конец Красной гвардии. Атаман их голыми руками заберет.

С т р ю к о в.. Дай-то бог… А ты убирай свои бомбы. Слышишь?

О б р у ч е в. Нельзя, Иван Никитич.

С т р ю к о в. Да у меня в подполье золото. Вся моя жизнь, можно сказать, запрятана. Тут хлеб отняли за здорово живешь, а теперь остальное… Убирай! (Бросается к отдушнику.)

О б р у ч е в (отталкивая). Уйди! Ну уйди же! Гад!..

С т р ю к о в (оттолкнув Обручева). Я закричу, кричать буду! Э-эй! Сюда!..

Обручев в упор стреляет в Стрюкова. Вбегают  К о б з и н,  А л и б а е в  и  Н а д я.

К о б з и н. В чем дело?

О б р у ч е в. Я отлучился на минутку, вхожу, а он фитиль зажег… и в отдушник. Гляжу — там бомба… Я на него, а он здоровый… Ну, я выстрелил. Вот он, фитиль. (Выхватывает горящий фитиль, гасит.)

Н а д я. За чем шел, то и нашел.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Ночь. Притвор в городской церкви. Гроб с телом Стрюкова. У изголовья тускло светит свеча. Дальше — мрак пустой церкви. Возле гроба аналой. М о н а х  монотонно читает псалом. Чуть поодаль стоит  И р и н а, одетая в траур. Монах подходит к свече, снимает нагар.

И р и н а. Святой отец, вы, наверное, устали?

М о н а х. Да нет. Господь посылает мне, грешному, силы и укрепляет слабый глас мой.

На колокольне пробило три часа.