Сергей Шаталов - Антология странного рассказа

• Название: Антология странного рассказа
• Автор: Сергей Шаталов
• Издательство: Фолио
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-966-03-6080-8

Эта книга — своеобразный срез (от Чикаго до Ферганы) новаторской, почти невидимой литературы, которую порой называют «странной».

---

А если бы Христос был американец, то он бы погиб в гражданскую войну, как настоящий герой, защищая отечество, потому что героизм в Америке — повседневный, нетщеславный. И Христос, забытый по имени, как подобает герою, лишь вседневно веял бы над страною, просветляя лица молодёжи, преобразившись вместе с другими павшими на поле боя в национальный флаг.

Музей

Дети стоят в музее, столпившись у стекла, за которым выставлены останки ископаемого енота: череп, в который вставлены металлические шарики вместо глаз, жёлтая берцовая кость, хорошо сохранившиеся клочки меха, причём хвост выгнут кверху, так что детям становится смешно, а главное — куски усохшей, порыжевшей, набальзамированной кожи, которая выглядит гораздо старше всего остального, очень допотопно, почти мифически. Преподаватель, приведший детей сюда, наклоняется к ним и полушёпотом, на латыни, рассказывает историю ископаемых енотов; дети, затаив дыхание и приоткрыв рот, слушают. Дрожащим пальцем указывает учитель на реконструкцию фигурки енота и рисует в воздухе петли. Дети, прежде стоявшие с округлившимися глазами, со всхлипом зажмуриваются. Когда они отходят к следующему экспонату, чучело енота словно бы следит за ними глазами и даже как будто поворачивает голову им вслед. Секретарша, отстав от учителя, тайком вытаскивает блюдечко, наливает в него молока и ставит на пол. Выпрямившись, незамеченная, она одёргивает юбку и торопится в средневековый зал. А на всех детях — шортики и футболки.

Радиофобия

Самоубийства остались в прошлом, вместе с радиофобией, экзистенциалистами и наркотиками. Мне в моём возрасте самоубиваться не только неприлично, но и невыгодно для карьеры. Если вдруг меня найдут свисающей с крючка в потолке, то мои произведения вместе с трупом и прочим имуществом отнесут в морг с некоторой брезгливостью, а знакомые, которые ради такого случая станут называть себя моими друзьями (это больше не накладывает на них обязательств), ненадолго заглянут на поминки, и когда они станут обсуждать мой возраст (а они обязательно станут), то каждый из них покачает головой, и будет только казаться, что это горечь, на самом же деле это отвращение. А я лежу, обложенная морскими цветами, и только кажется, что мне уже хорошо и всё это меня не касается; мне тоже стыдно, что мои друзья должны свидетельствовать мой позор.

Может быть, врач заметит по какому-нибудь признаку, в каком я состоянии, и примет необходимые меры. Тогда я, смущённо улыбаясь, выйду из гроба; то, что платье держится сзади на шелковых завязочках, оставляя открытой средину спины, выглядит привлекательно. Я думаю, моё блестящее чувство юмора не покинет меня и в этот раз, и я смогу превратить неловкость в шутку. Так что мы выпьем с друзьями по коктейлю и отправимся в планетарий, играть в виртуальные звёздные войны и взрывать архитектурные модели Хиросимы и Нагасаки. Модели выполнены ведущими отечественными и зарубежными градостроителями, а миниатюрные бомбы, которые сбрасывают радиоуправляемые истребители размером с ладонь, начинены настоящим плутонием, хотя его масса некритическая, так что взрыв получается маленький и довольно безопасный, однако врачи предупреждают. что выделяемая радиация, сколь ни мала, может оказывать пагубное влияние на гормональную систему, так что многие молодые люди в наше время становятся бесплодными от злоупотребления ядерными играми. Впрочем, нас с друзьями это не остановит. Иметь детей тоже немодно. Что касается меня, я, может быть, когда-нибудь и усыновлю в припадке старомодности маленького симпатичного калеку из самой дикой африканской страны. Наверное, остановлюсь на сухой ноге и каком-нибудь дефекте речи, заики так трогательны.

еще раз о ритуалах

Когда в АМЕРИКЕ кто-нибудь умирает, его запечатывают в пластиковую капсулу и отправляют на тысячный этаж. Там находятся разные фабрики по утилизации отходов, разного бытового и фабричного мусора, металлолома, вторичного сырья, трупов и прочего. Тысячный этаж выстроили в период утопического направления в архитектуре; весь его центр занимает гигантский патолого-анатомический театр. Медики сидят рядами вокруг сцены, на которой лежат на столах, свисают с крюков, уложены в удобные кресла имеющие интерес для рассмотрения трупы. В углублении под сценой находится небольшая термоядерная печь для быстрого и безотходного сжигания бренных тел. Когда-то утопист-архитектор предполагал, что тепло, полученное от этого процесса, сможет обогревать детские сады, расположенные этажом выше. Однако он оказался дважды неправ: люди по-прежнему предпочитают быть утоплены, а сады давно закрыты, потому что детей воспитывают по-другому.

Удивительно, насколько здесь велика неприязнь к огню. В Германии, например, подавляющее большинство трупов сжигается. Немцы не понимают, как американцы могут быть настолько невнимательными к природе, что просто скидывают свои человеческие отходы в воду, засоряя акваторию и разводя кишечную палочку. Для немцев такой подход — безответственность по отношению к окружающей среде. Для американцев же это лишь дань традиции; наверное, сказывается разница менталитетов. Откуда же немцам в их заглохшей культуре знать, что такое традиция? Для них технология превыше всего. А американцам важнее знать, что их останки будут захоронены так же, как останки их прадедов, скинуты по старинке в пластиковом мешке с цветами и гробом в воду родного пролива. Даже оконные переплёты на тысячном этаже оставлены прежними, чтобы не нарушать гармонии. Когда труп съезжает в окно по колее, проделанной в небольшом трамплине, и вдова, или мать, или дочь уверенной, хоть и дрожащей, рукой выталкивает мешок в пространство, медики торжественно поднимаются со своих мест в напряжённом молчании. Этот момент называется минутой молчания. Когда же участники церемонии слышат приглушённый плеск от падения трупа в воду, они начинают аплодировать, а женщинам предоставляется шанс всхлипнуть, пока их никто не слышит.

Мое дыхание

Они ловили их в силки и резали им головы, совершенно бескорыстные охотники за головами. Поэтому когда я сейчас думаю о твоём теле, то оно представляется мне мифом, и я в нём — мифом в мифе. Скажем, как будто я — это Соломон, попавший на вечный призрачный пароход под названием Суламифь. Когда я думаю о твоём теле, оно кажется мне таким огромным, словно обойти его не хватит даже всего того долгого времени, сколько длится путь до тебя по воде, через два океана. Я вижу себя небольшим человеком (чтобы легче проходить в невысокие двери кают), обследующим по очереди все палубы, все помещения корабля. Например, я захожу в каюту, это твоя подмышка, и говорю: «Здравствуйте». Мне тоже говорят в ответ: «здравствуйте». Тогда я, может быть, говорю: «Ваши билеты!» Но мне только улыбаются в ответ, и я улыбаюсь тоже, потому что всем ведь понятно, что это только игра. Потом твоя подмышка обнимает меня, я её целую, и мы любим друг друга не очень много, так, чтобы не хотелось расставаться, чтобы знать, что вернёшься назад. А я уже вхожу в следующую каюту, там, где ждёт твоя ключица. Она делает вид, что спит, повернувшись на бок и поджав колени. Не удержавшись, я впиваюсь в неё всем, что у меня есть, и она стонет в моих руках. Бедная ключица — ведь тебя я тоже покину. Наверное, моя цель где-то в машинном отделении. Когда я доберусь дотуда, где смогу запустить мотор, меня, скорее всего, настигнет смерть, потому что в тот момент, когда вода океана огласится звуками заводящегося двигателя, миф вырвется из путаных узелков и маленькой птичкой полетит вверх, туда, где уже не нужно будет дышать, где живут такие же, как она, птицы-анаэробы.

Замаскированная личность в голубом

С недавнего времени я живу на чердаке. Когда всё население страны живёт высоко над землёй, то единственный способ подняться над всеми — это влезть на чердак. Здесь у меня достаточно пространства, чтобы жить и заниматься тем, чем я хочу. Сплю я у окна, на сложенных горой старых платьях, покрытых одеялами, и накрываюсь сшитыми вместе звериными шкурами. Я, конечно, работаю и по вечерам готовлю себе на маленьком огне. Здесь немного холодно, но я не жалуюсь, я помню, что таков был уговор. У меня есть всё, чего я захочу. У меня есть винтики и отвёртки, маленький водяной насос и небольшая наковальня. Напротив кровати, в другом углу, встроен в пол маленький водоём; поверхность у него небольшая, но насколько он глубок — я не знаю. Знаю только, что он проходит насквозь через весь этаж под моим чердаком, который я использую как склад. Этот водоём я обнаружила не так давно, когда забралась на чердак, надеясь найти там каких-нибудь старых игрушек для детей. В углу мягко плескалась вода. С тех пор я живу на чердаке. Когда у меня есть время, я вычерчиваю планы разных наводных сооружений. Лучшие из них я выпиливаю из плексигласа, выстраиваю из картона, вырезаю из залитого в формочки воска. Лучше всего до сих пор у меня получилась башня. Я сделала две модели и не могу решить, которая из них мне больше нравится. Вчера, когда я ненадолго отложила макетный нож и отошла покурить к окну, я заметила четырёхлапую кошку, впившуюся в деревянную подоконную плиту. Осторожно глянув вниз, я увидела фигуру в голубом трико с замаскированной личностью, висящую на кожаном ремне. Я неслышно отошла к столу, снова взяла в руку макетный нож и вернулась к окну.