Роман Ясюкевич - Глаз обезьяны

• Название: Глаз обезьяны
• Автор: Роман Ясюкевич
• Жанр: Научная Фантастика

Что случится со взрослым человеком XXI века, если научный эксперимент внезапно вернет ему всю яркость эмоционального восприятия детства?

---

Роман Ясюкевич Глаз обезьяны

Весна словно ждала выходных. Еще вчера, застрявший в вентиляционной решетке, скулил ветер, и чуть живые батареи наполняли сердца тревогой. А сегодня, вдруг и сразу — весна. И небо чистое, будто вымытое с «Fairy», и ошалевшее от синевы и простора солнце, и брызги из-под колес вспыхивают салютом, а в распахнутых окнах весенними водорослями, праздничными лентами колышутся обрывки бумажных и поролоновых полос. Добил меня рейсовый троллейбус, в пустом салоне которого молоденькая кондукторша, чтобы не потерять квалификацию, ловила солнечных зайчиков… Разумеется, именно в этот момент в кармане завозился мобильник.

— Влад, ну, ты где?

— Уже подхожу.

Двухэтажное здание частной клиники пряталось в тихом переулке из таких же двухэтажек, построенных еще пленными немцами. Говорят, если взглянуть на переулок с высоты птичьего полета, то аккуратные прямоугольнички домов сложатся в фашистскую свастику, и будто бы за это кого-то даже расстреляли. Дома, впрочем, сносить не стали: люди не летают.

Месяц назад в этой клинике я по просьбе школьного друга Михи взламывал защиту программного обеспечения одной хитрой диагностической установки. Обычное дело: поставляют полный пакет, но с ключами разного уровня доступа. Поэтому знающие люди покупают версию подешевле, а потом приглашают специалистов вроде меня. Защита, к счастью, попалась знакомая, долго возиться не пришлось. Миха, в миру врач-невропатолог Михаил Исакович Швайбер, на мне же установку и опробовал. Занятная штука, что-то связанное с пропусканием по энергетическим каналам организма — между прочим, известным еще в Древнем Китае — микротоков высокой частоты. Облепляют тебя электродами (один даже в зубах зажимать приходиться) и через полчаса на экране дисплея все твои явные и скрытые болячки с пояснениями и рекомендациями.

Из-за рекомендаций-то я с Михой и разругался. Программа обнаружила у меня невроз третьей степени.

— Ого! — отреагировал Миха.

— Подумаешь, горе! Сколько их всего, степеней?

— Три, — ответил Миха и нехорошо так на меня уставился, — Я слышал, ты от Ленки ушел?

— Не я ушел, а меня ушли, — огрызнулся я. — И вообще, не твое это дело. Откуда узнал?

— Лену встретил недавно.

— И что? Жаловалась?

Миха вздохнул:

— Ты ведь так ничего и не понял… Устала она с тобой через дверь общаться. Я ей попытался объяснить, что ты у нас всегда такой был, слегка замороженный, а она…

— Михаил Исакович, а не пошел бы ты…

Чуть не подрались тогда. А вчера он позвонил. Голос восторженный, как у первоклашки на перемене, и самодовольства на стадо слонов. Проорал, что я дурак холодноухий, но доктор Швайбер мне поможет. В субботу. То есть, сегодня.

Поджидая меня, доктор Швайбер штудировал толстенный учебник по менеджменту. Светло-зеленый хирургический халат, едва сходящийся на могучем животике Михи, придавал сей картине сюрреалистический оттенок.

— Наконец-то! — воскликнул Миха, глаза его сияли. — Влад, как люди бабки зашибают! Ты послушай, — Миха зарылся пальцами в учебник.

— Ты меня за этим звал?

— Нет, конечно. Просто…

— Такой день на улице, а ты все о деньгах думаешь, — я укоризненно покачал головой.

— А о чем еще думать? — недоуменно уставился на меня Миха.

— О любви, толстый, о счастье, о женщинах, в конце концов.

— Значит, все равно — о деньгах, — ухмыльнулась наглая морда.

Произнеся последнюю фразу, Миха замолчал и некоторое время испытующе смотрел на меня. Потом решительно встал.

— Тут такая штука, Влад, — начал он. — Я на досуге немного повозился с диагностом…

Судя по опыту, ничего хорошего такое вступление мне не сулило.

— Не тяни.

— Теперь, — Миху просто распирало от гордости, поэтому говорил он медленно и веско, — эта установка способна не только тестировать энергетические каналы человеческого организма, но и… прочищать их!

— И что?

— Влад, ты не понимаешь! — Миха подскочил, обнял меня, словно поздравлял с чем-то. — Ведь это вернет человеку яркость эмоционального восприятия детства! Норбеков отдыхает!

Вот теперь все ясно. Среди Мишкиных идефикс центральное место давно занимала мысль об отмирании чувств. «Почему, — особенно в подпитии непременно заводил Миха, — нам в детстве было достаточно съесть одну черешину, а сейчас мы и от ведра вкуса не ощутим? Как это вернуть?» — «Зачем? Ради экономии на черешне?» — однажды съехидничал я, жестоко обидев друга.

Высвободившись из объятий, я поинтересовался:

— Проверял?

— Слегка, — увильнул от ответа Миха.

— Значит, честь стать первым почетным кроликом принадлежит мне?

— Влад, — пролепетал Миха. — Я думал, ты обрадуешься.

Внезапный переход от самодовольного беспардонного хамства до позы лишенного игрушки ребенка — еще один фирменный Мишкин номер. Не знаю, как на других, но на меня он действует всегда.

— Обрадовался, как же! — ворчал я, разуваясь и вставая босыми ногами на холодные медные пластины, смазанные токопроводящим гелем. Подготовил, зараза, знал, что уговорит. Отчего-то я сразу поверил Михе. Поверил, что он смог переделать программу; что сейчас он шарахнет меня микротоком, и ко мне вернутся «буйство глаз и половодье чувств».

— А представь, — бормотал Миха, шаманствуя с настройками, — сколько можно будет брать с разных там бизнесюков, утративших вкус к жизни? Ведь с годами мы все меньше получаем впечатлений извне и вынуждены восполнять их дефицит разными суррогатами: наркотиками, водкой, рефлексиями… Подстегивать свой эмоциональный обмен, если ты понимаешь, о чем я… Конечно, большинству этого и на дух не нужно. Зато для тех, кто хочет, но не может… Запускаю…

В следующее мгновение в мое тело, словно в отсиженную ногу, в которой возобновился ток крови, вонзились тысячи крохотных игл. Прошла минута, другая. Миха, не отрываясь, смотрел на меня. Как Дарвин на обезьяну, прямо у него на глазах превращающуюся в человека. Наконец, он поморщил лоб, почесал волосатую грудь в вырезе халата и то ли спросил, то ли предупредил:

— Поднимем уровень сигнала до максимума.

«Не надо, Миха», — хотел, выплюнув похожий на боксерскую капу электрод, попросить я, но не успел. Из подключенного к компьютеру диагностического прибора вдруг выплыла небольшая шаровая молния, покачалась недолго над столом и взорвалась. Напуганные вспышкой паркетные плашки приподнялись на тараканьих лапках и запоздало бросились врассыпную.

— Миха-а! — закричал я, избавившись, наконец, от капы.

Открывшийся под паркетом бетон, оказался вовсе не бетоном, а серой кисельной массой, в которую я тут же начал погружаться.

— Владик, ты меня слышишь? — Вопрос напомнил мне зов волка из «Ну, погоди!», и я хихикнул. — Ну ты и гад!

— Я же и еще и гад, — Я осознал себя лежащим на прокрустовой кушетке в Михином кабинете. — Мистер, отойдите. От вас плохо пахнет.

— Это «Кензо»! — оскорбился Миха, но послушно отступил на пару метров.

— Плохо значит — сильно. Из пригоршни поливался?

— Работает, — благоговейно прошептал Миха, — Влад, у тебя же хронический гайморит.

— Был, — ухмыльнулся я, усаживаясь. — Между прочим, с гайморитом лучше. Ты бы знал, какая отвратительная вонь в твоем кабинете…

— Сейчас форточку открою, — рванулся Миха.

— Погоди, я сам… Как непривычно. Со ступней словно срезали кожу, — охая и вздрагивая, будто по острым камням, а не по гладкому полу, недоверчиво косясь на паркетины, я подошел к окну.

— Русалочка, блин! — прокомментировал мои ужимки, немного оправившийся от испуга Миха.

За стеклом творилось нечто невообразимое. Даже не знаю, как описать. Ощущение такое, словно еще утром мое зрение было черно-белым, а сейчас его апгрейдили до цветного. Ужасно!

— Миха, а это пройдет? — спросил я, не в силах оторваться от разглядывания мира.

— Должно, — как-то неуверенно ответил доктор Швайбер и попросил, — Опиши впечатления, а?

— Описать?

— Только без мата.

— Тогда, слов нет. Сплошной садомазохизм. Как это объяснишь? — я прислушался к себе. — Ну, вот, например, я почему-то уверен, что стоит мне выйти на улицу, как я тут же найду ножик или кошелек.

— Какой ножик? — в голосе Михи отчетливо прозвучали профессиональные интонации.

— Обыкновенный, перочинный. Ты в детстве находил ножики?

— Ну-у, разумеется.

— А сейчас? Повзрослев?

Миха просиял:

— Ожидание чуда.

— Нет, — я скривился, — чудо — это другое. Скорее, радости… нет, даже не так… И это вовсе не ожидание. Это больше похоже на уверенность. То есть, я сейчас уверен, что в этот момент там, — я кивнул на окно, — по улицам ходят разные добрые и повсюду раскладывают перочинные ножики и кошельки специально для меня. Чтобы я их нашел, если вдруг захочется. Понятно?