Яков Полонский - Стихотворения Поэмы Проза

• Название: Стихотворения Поэмы Проза
• Автор: Яков Полонский
• Издательство: Правда
• Жанр: Поэзия
• Год: 1986

Яков Петрович Полонский (1819–1898) — замечательный лирик, обладающий в наивысшей степени тем, что Белинский в статье о нем назвал "чистым элементом поэзии". В его творчестве отразилась история всей русской классической поэзии XIX века: Полонский — младший современник Жуковского и старший современник Блока.

Яков Петрович Полонский — как бы живая история русской поэзии XIX века. Его творчество захватило своими краями всю классическую русскую поэзию: первые стихотворные опыты гимназиста Полонского заслужили одобрение Жуковского, и вместе с тем имя Полонского еще было живым поэтическим именем, когда начал писать Блок, для которого поэзия Полонского была «одним из основных литературных влияний». Среди поэтов конца века, с их духовным и стилевым разладом, Полонский занимает особое место — в его лирике воплотилось то лучшее, что дал поэзии XIX век: неразложимая цельность и глубина содержания, свобода и естественность выражения, благородство и прямодушие, твердая ясность идеала.

Хотя Полонский писал и поэмы, и рассказы, и воспоминания (особенно замечательны — о Тургеневе, с их подкупающим сочетанием простодушия и проницательности), все же он, конечно, прежде всего — лирический поэт, обладающий в наивысшей степени тем, что Белинский в статье о нем назвал «чистым элементом поэзии». Пожалуй, ни о ком другом этого нельзя сказать с такой определенностью, как о Полонском: никакая другая жизненная роль «не подходила» ему, кроме роли поэта.

В каком-то смысле Полонский был центром, точкой пересечения множества литературных, общественных, личных отношений своего времени. Место это принадлежит ему не по размаху и мощи поэтического гения, не по резкости и оригинальности общественной позиции, но по особой, одному Полонскому в такой мере свойственной поэтической отзывчивости, живого и как бы неизбежного отклика на все совершающееся вокруг него. Органическое, «стихийно певческое» начало в сочетании с постоянной готовностью души к отклику и создают в первую очередь своеобразие поэтической личности Полонского.

---

Отец его почти не выходил,

Как заставлял он вслух читать Игната

Акафисты, и как старик хандрил,

Когда его супруга молодая

В гостях засиживалась, забывая,

Что на столе семейный самовар

Клокочет, в две струи пуская пар;

Как привозили образ для молебна;

Как Лермонтов Алешу восторгал,

И как отец, любя его, враждебно

Глядел на все, чего не понимал.

22

Он помнил одинокие прогулки,

Старинные пруды, как озера,

Кривые, спутанные переулки,

Кануны праздников и вечера

В ограде Спаса — ряд огней во мраке

И пенье клироса, и "паки паки

Помолимся", и дымные столпы

От ладана, и шорохи толпы

Молящейся, — и много, много, много

Такого, что являло в звездной мгле

На небе восседающего бога

И умирающего на земле.

23

Игнат мой долго был религиозен,

Любил Христа в душе своей носить,

Не по летам был бледен и серьезен,

Хотел в иконописцы поступить,

По вечерам, зимой, при свете лампы

Срисовывал дешевые эстампы,

И если ночью долго спать не мог,

Читал тихонько "Да воскреснет бог!".

Потом он стал в гимназии известен,

Товарищей учиться понукал,

Итог баллов здесь был бы неуместен.

Но часто он пятерку получал.

24

А между тем отец его, хирея,

То сны записывал, то уверял,

Что роскошь — гибель мира, то, говея,

Своей жене наряды покупал,

Ворчал на сыновей, на их ученье,

И на себя за то, что позволенье

Дал старшему в студенты поступить,

А младшему в гимназию ходить.

"Дворянское ли дело заниматься

Какой-то живописью, — что за вздор!"

Алеша ловко начал отгрызаться,

Игнат молчал, потупя грустный взор.

25

Брат стал кутить, завел себе голубку;

Игнат стал бойко рисовать, — и вот,

В какой-то праздник, завернувши в трубку

Свои рисунки, вышел из ворот.

Не зная жизни и не зная света,

Он у чужих пошел искать совета,

Спустился на Пречистенку, спросил

Там дом один и робко позвонил.

Дверь отперлась. Взволнованный, ни слова

Швейцару он не мог проговорить.

— Кого вам тут? — Игнат спросил Орлова

И побледнел. Приказано просить.

26

И помнил он, как встретил он участье

И в школу живописи принят был.

Как бедный мальчик, он дрожал от счастья

И скрыть его хотел; но плохо скрыл,

И в школу сел, заплаканный, с локтями

Протертыми. Там уносясь мечтами

И глаз не уставая напрягать,

Он рано подглядел в природе мать,

Кормилицу художников, и много

Она ему сулила. Не дремал

Его талант, — и сам ценитель строгий

Талантов труд его благословлял.

27

Он и меня благословлял когда-то,

Опальный муж, гражданственных тревог

Немая жертва! Щедро и богато

Природой взысканный, он превозмог

Свое отчаянье. И осужденный

На бесполезность, словно пригвожденный

К стенам Москвы титан, не подражал

Титану и богов не проклинал,

Умел к своим цепям приноровляться.

И на своей скале не мог никак

Лежать без дела. Кто же мог нуждаться

В таком лице? Художник да бедняк.

28

И лик его сиял для них приветом…

Орлова помнят, — и на гроб его

Не я один готов (конечно, летом,

А не зимой) от лавра своего

Принесть хоть ветку в дань воспоминанью,

Неравнодушный к свежему преданью.

Я знаю, он неравнодушен был

К грядущим поколеньям и любил

Россию в будущем. Спи мирно в гробе,

Наивный гражданин! Не жди чудес.

Народный гений все еще в утробе,

А лавров — сколько хочешь, целый лес!

29

О лаврах также думал мой Игнатий.

Что делать? Слава — звук, но не пустой.

Мечтанье, но не сон, — как из объятий

Развратницы, из жизни мелочной

И сладостной она зовет нас в поле, -

Где марширует смерть, меняя роли

Народов, полководцев и владык, -

Ведет на кафедру, раба язык

Вооружает жалом истин смелых,

В толпу заносит правды семена

И в глубину пустынь оледенелых

Людей заносит, — но не имена.

30

В домашний круг, в семейный пир Игната

Не проникала слава; для него

Она была действительно заплата

На рубище — и больше ничего {*}.

Там о политике не заикались,

Науки торжеством не увлекались,

Поэзии не знали никакой,

Там каждой мысли новой иль живой

Боялись как холеры или черта,

Там есть и пить могли бы вы, — но жить

Не дай вам бог с людьми такого сорта.

Игнат мой стал особенно их злить.

{* Что слава? Яркая заплата

На бедном рубище певца.

А. Пушкин. (Прим. авт.)}

31

Старик звал гордостью его молчанье,

И всякий раз, когда он пропадал

(К обеду не являлся), ждал признанья

И все его затеи проклинал.

Игнату было не легко искусство;

Но славы луч неразвитое чувство

Уже ласкал. Так ранний луч весны

Ласкает почки роз и белены.

Прошло семь лет. Он получил медали,

Патент из Академии, — и вот

С минуты на минуту все мы ждали,

Что он поднимет крылья и вспорхнет.

32

Но крылья, крылья! Что такое крылья?

Червонцами набейте мой карман,

И я помчусь без всякого усилья

Через какой хотите океан.

Вы удивитесь легкости чудесной

И скорости, когда тяжеловесный

Металл, который золотом зовут.

Мне как-нибудь (хоть за стихи) дадут.

Игнату также дали за картины

Рублей пятьсот; но вышло ничего:

Алеша, друг и брат, не без причины

Все эти деньги занял у него.

33

Уверил, что его посадят в яму.

Действительно, какой-то кредитор

Грозил ему за пиковую даму;

Но все свои долги за сущий вздор

Считал он и не все пустил в уплату,

Хоть и клялся встревоженному брату,

Что расплатился и ничуть не пьян,

А просто выпил, весел и румян.

А мой Игнат, чем дальше, тем труднее

Ему казался избранный им путь,

Чем больше размышлял он, тем больнее

Сомнение закрадывалось в грудь.

34

"Старуха с прялкой", "Юная крестьянка,

Сгребающая сено", голова

Как лунь седого дворника, "Цыганка

С гитарой", — это все слова, слова…

Так говорил он, — далеко не слово

Горячее, способное иного

Толкнуть и разбудить, как будит нас

Набат в пожар, молитва в скорбный час,

Иль колокола звон в великий праздник.

— Нет, лучше ты на ложе деву мне

Изобрази, — сказал ему проказник

Алеша, — так чтоб грезилась во сне.

35

— Эх, брат! на краски нет давно ни гроша!

Сказал Игнат, опять в свою тоску

Впадая, как потерянный, Алеша

Задумался, и вот он к старику

Пришел и говорит: — Ты причищался?

— Сподобил бог. — А ты вчера признался

Попу, что губишь сына? — Это как?

— Да сам ты посуди. — Молчи, дурак!

— Послушай, отче! будь родному сыну

Родной отец, не то, вот те клянусь,

Что я тебя на старости покину

И в Питере в гусары запишусь.

36

— А я не дам ни гроша. — Ну, украду,

Тогда ты сам отправь меня в острог.

И буду я родному не в усладу

Преклонных лет, а в горе да в упрек.

Старик не ожидал такого слова

И хоть по-прежнему глядел сурово,

Но мялся и дрожал. "Вот, черт возьми,

Что делать мне с проклятыми детьми!

Ведь он, пострел, что если вдруг такую

Отколет штуку"… — думал он, косясь;

И допил чай, и молча в образную

Отправился, вздыхая и крестясь.

37

И к мачехе явился наш Илюшин.

— Послушайте, сказал он, — не шутя,

Я вас люблю. Как рыцарь вам послушен,

Вы — милая… Но я уж не дитя,

Которое вы можете обидеть.

Я кое-что уж начинаю видеть…

Но я отца не стану огорчать…

Я промолчу… но только с уговором:

Вы, в качестве влиятельной жены,

За брата похлопочете, в котором

Талант и ум признать и вы должны.

38

И сделал дело Алексей Илюшин:

Всех напугал. Отец благословил

Игната в путь и вдруг неравнодушен

К Игнату оказался, стал он мил

Родительскому сердцу; видно, тупость,

И часто неразлучная с ней скупость,

Когда их вдруг нежданно поразят,

Дают-таки изрядный суррогат

Той теплоты, что скрыта в нас. И сына

Червонцами и образом святым

Снабжая, скудоумный старичина

Чуть не рыдал, когда прощался с ним.

39

Игнат, не ждавший этой благодати,

Был также чем-то смутно поражен;

Зато Алеша, кстати и некстати

Готовый деньгам задавать трезвон,

Пошел к приятелям; три сотни занял

И за Петровским парком дачу нанял;