Сергей Смирнов - Девушки в погонах

• Название: Девушки в погонах
• Автор: Сергей Смирнов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1964

В грозные годы Великой Отечественной войны в одних рядах с отцами и братьями сражались против немецко-фашистских захватчиков советские девушки-патриотки. Их было множество, беззаветных героинь в солдатских шинелях. Они водили танки и самолеты, ходили в труднейшую разведку, вытаскивали из огня раненых воинов, возвращали их к жизни.

Девушек в погонах можно было увидеть всюду: на фронте и в тылу. Имена многих уже тогда стали известны всей стране. Другие героини долгое время оставались безвестными. В этом сборнике рассказывается главным образом о тех девушках-воинах, чьи подвиги стали известны лишь в последние годы.

---

— Пришел к вам насчет подписки, Ольга Ивановна, хочу посоветоваться, — говорит он.

Потом в кабинет входит группа школьников.

Они просят Ольгу Ивановну выступить на молодежном вечере.

— Про войну нам расскажете, про подвиги, — говорит курносый паренек с хохолком льняных волос.

— Приду, обязательно приду, — мягко улыбаясь, говорит Филаткина.

Я смотрю на эту уже немолодую, но энергичную женщину, и думаю: такие люди способны принять любой огонь на себя. Их ни согнуть, ни покорить нельзя. Это люди советской закалки!

А. Сергеев КРОВЬЮ СЕРДЦА НАПИСАННЫЕ

Перед тобой, читатель, волнующие документы: отрывки из дневника и письма. Тридцать два фронтовых письма комсомолки Лидии Щербининой к подруге Крелии Силиной (Лиечке[1]). Читаешь эти письма и перед мысленным взором встает облик девушки-патриотки, одной из тысяч и тысяч женщин, ушедших с первых дней войны вместе с мужчинами защищать Родину.

Мало известно о довоенной жизни Лидии. Она работала на одном из харьковских заводов. В начале войны эвакуировалась вместе с предприятием в Сибирь. Добровольно вступила разведчицей в действующую армию.

Находясь почти все время в передовых частях, Лидия Щербинина показывала пример выдержки, мужества и отваги. Даже прикованная к постели (после тяжелого ранения), она не падает духом, находит в себе силы противостоять недугу. Ее письма из госпиталя полны бодрости, стремления бороться, побеждать.

Моя дорогая подруга, боевой товарищ, моя Лиечка. Ты просишь записать все, что пережила я за эти два суровых года. Смогу ли на бумаге передать всю горечь фронтовой жизни? Конечно нет. Но как хочу, чтобы ты поняла меня! О, ты поймешь, ты поймешь то, чего я и не смогу передать!..

Сегодня я не могу говорить: лужа, подернутая ледяной коркой, из которой я утолила жажду, мучившую меня и моих товарищей на марше, сделала свое дело, — горло, как клещами, сжало жестокой простудой. Я не говорю, а только слушаю и пишу в свободные минуты…

Ты помнишь день нашей первой встречи? Когда это было? Раньше всего вспоминаю 16 июня 1942 года. В этот день я прибыла на формирование нашей Сибирской добровольческой дивизии. Нежная, застенчивая, в модном костюме и туфельках на каблуках-«спицах», с чемоданом, в который не забыла положить хорошее платье (на случай выходного дня и танцев!!!). Сейчас, когда я сижу в ватных брюках, в фуфайке, в больших валенках, шапке, самой смешно вспоминать все. А тогда, стоя в строю, помню, возмущалась, встречай насмешливые взгляды тех, для кого война не была новинкой.

Вызывая по одному из строя, молодой офицер оглядывал пытливым взглядом каждого. Формировались роты, батальоны. Вызвали рядом стоявшую: «Гладникова!» Из строя вышла высокая, стройная, белокурая девушка. Ловко пригнанный вещевой мешок, выправка, сила. И рядом с ней — я. Я вышла вперед и покраснела до корней волос.

— Кем работали?

— Мастером.

— Куда желали бы пойти?

— В разведку.

Такой ответ рассмешил офицера, и он спросил:

— Медицинское образование есть?

— Нет.

— Пойдете в роту санитаркой.

Это уже было приказание, которое нетрудно узнать по интонации и твердости голоса.

— Я боюсь крови, — ответила я.

— В таком случае будете машинисткой в штабе.

— Нет, я приехала не в штабе сидеть.

Снова смех.

Итак, я в санроте. Да, я в санроте. Сейчас 9 часов вечера. Раненых отправили в тыл. Я пишу эти строки, а перед глазами раны бойцов, лица, перекошенные от адской боли. Они уезжают в тыл. И каждый из них сжимает от злобы кулаки, если руки не повреждены, и каждый из них шлет слова проклятия тем, кто сжег наши города и села, убил наших товарищей, родных…

(Пропуск, утеряно несколько листков.)

…Вот почему я не удивляюсь, когда встречаю картину, подобную той, которую мне пришлось наблюдать на переднем крае. Суровое лицо, прокопченное в землянке, черные как земля руки, обветренный, усталый, промерзший до костей — таким запечатлелся ты в моей памяти. На твоем колене любовно разглажен лист бумаги. Мне, незнакомой сестре, санитарке, ты просто сказал, что это письмо жене, детям, любящим тебя. Ты не хотел и думать о том, что твоя жизнь может неожиданно оборваться. Кивком головы показал ты в сторону немцев и просто, но строго сказал: «Кончать надо с ними, — и, указав на бумагу, объяснил: — Заждались!..» На войне не говорят много и красиво. И я поняла, что ждут тебя, ждут ночью, днем, зимой и летом, что ты всегда будешь желанным в родном доме. Ты, того не замечая, ранил мое сердце. А кто ждет меня? Ни семьи, ни родных, ни дома…

Скажи, как прочитал ты на моем лице мои мысли? Я не слыхала слов утешения, ты просто и ласково сказал:

— Приедешь не гостьей, а родной будешь, жена у меня хорошая. И после войны сестрой мне будешь.

Я не успела даже поблагодарить тебя.

— В атаку! За мной! Ура-а!

И ты, вырвавшись вперед, спешишь «кончать с ними». Бегу и камнем падаю возле тех, кто так ждет меня, перевязываю, ползу дальше и вдруг… вижу тебя. Моей помощи уже не нужно, хотя, кажется, губы твои еще шевелятся:

— Так приезжай, у меня жена хорош…

Ты, не договорив, закрыл глаза.

Таких родных людей я не ожидала встретить в суровом бою. Они стали частью моей жизни, вторым моим я…

Хотелось бы все-все записать, но для этого нужна другая обстановка — тишина, уют и, быть может, одиночество. А мне мешают, особенно артобстрел и бомбежка. Когда-нибудь кто-то другой напишет лучше. Я пишу некрасиво…

Ой, нелегко привыкать к армейским условиям жизни! Я привыкла к свободе, с детства была предоставлена самой себе, и, быть может, поэтому мне пришлось трудней, чем другим. Команды: «Подъем», «Встать», «Смирно», «Отбой» — это было ужасно, и мне, своевольной, с необузданным характером, казалось диковинкой. Кто имеет право запретить или приказать мне? Не могу припомнить, сколько раз я плакала, спрятавшись, чтобы никто не видел, сколько раз получала наряд вне очереди за неподчинение. Но все эти дни так далеки сейчас.

Сестра моя! Ты знаешь, как проходила наша учеба. Скажу одно: упорство и настойчивость были в каждом из нас, добровольцев. На фронте эти качества проявлялись всюду…

2-II-43 г.

Лиечка, здравствуй! Вчера взяла справку — приказ о твоем награждении, которую высылаю. Надеюсь, что ты ее получишь. Мне так хочется быть сейчас с тобой вместе, только, конечно, не в госпитале, а в Новосибирске, в домашней обстановке.

Сейчас мы снова пойдем в наступление. Я нахожусь в санроте, но при первом удобном случае уйду в стрелковую.

Лия, я немного изменилась, для меня все стало как-то безразлично, и, кроме тебя, ни о ком больше не думаю. Правы девушки, которые обвиняют меня в замкнутости.

Сейчас у нас замполит Павленко Мария Калинична, была в 3-м батальоне, ты ее знаешь. Ничего, баба-бой! Пока все.

Целую крепко-крепко. Твоя Лида.

3-III-43 г.

Родная Лиечка! Почему ты мало пишешь о своем здоровье? Ты же знаешь, как меня это волнует. Я совершенно здорова, бодра. Милая моя, я благодарю, что ты меня поздравляешь с наградой.

Лиечка! Ты была в бою несколько дней, а я уже несколько месяцев, и, поверь мне, родная, что кое-что мне пришлось видеть. Сегодня вышли из строя наши девушки: Ася Агатова, Ксана Половникова, Аня Дмитряхина — все ранены, убита Анна Ивановна, контужена Ася Молова. Вот какие дела! Вторично ранен Князев. Из госпиталя вернулись Дудко и Хандамаев. Кондрат Щербинин тебе рассказал все. Он — замечательный, настоящий брат. Все узнаешь, когда увидимся. О как много накопилось на душе, а поделиться не с кем.

Сейчас сижу и вспоминаю, как мы мечтали быть в Новосибирске на вечере — в белых платьях, с орденами на груди. А скоро ли будет этот вечер? Затрудняюсь сказать. Ничего. Я думаю, что как только перебьем всех немецких захватчиков, так и будем на вечере. Девушки тоже об этом пишут. Лиюшка, как хочется надеть платье!

Напиши, родная, как ты себя чувствуешь? Как с разговором у тебя, или, вернее, с речью дела обстоят? И как с челюстью, восстановили или нет? Все напиши.

Сейчас мы на очень трудном, ответственном участке.

Поздравляю тебя с праздником 8 Марта.

Все. Жду писем от тебя, дорогая. Целую крепко-крепко.

С приветом Лида.

8-III-43 г.

…Сегодня в полку девушки празднуют, а я лежу в медсанбате и, закусив губы от боли, пишу тебе. Милая Лия, пятого числа пошли в наступление, я попросилась на передовую, пошла с ротой, а в результате — пулевое ранение в ногу. Врачи направляют в госпиталь, но мне не хочется ехать: говорят, что месяц или больше придется лежать. Я, конечно, не поеду.

Мы наступали на одну высотку. Кругом лес, немцы были в нескольких шагах от меня, изрешетили полушубок, пока не ранили. Пришлось неперевязанной ползти по воде, пока добралась до своих, а потом Кондрат увез в санчасть. Писать тебе все сначала не могу сейчас, а кратко скажу, что девушек наших нет, остались в Черепах[2]. Понятно? Там же остались врачи. Вышли оттуда Якубов и Тесменицкий. Седлецкий, Перевозчиков, Белослудцев погибли. Приедешь — все расскажу подробно.