Под ред. И.Ренчлера, Б.Херцбергер, Д.Эпстайна - Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики

• Название: Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики
• Автор: Под ред. И.Ренчлера Б.Херцбергер Д.Эпстайна
• Жанр: Культурология

В книге, созданной международным коллективом авторов (Германия, США, Канада, Япония, Италия, Швейцария), закладываются основы новой научной дисциплины, возникающей на пересечении эстетики и нейрофизиологии и названной редакторами этого труда нейроэстетикой.

Книга предназначена для нейрофизиологов, психологов и искусствоведов, она также представит интерес для любого образованного и любознательного читателя.

ББК 28.9 К 78 УДК 577.25 +159.9

Авторы: И.Ренчлер, Б.Херцбергер, Д.Эпстайн, Г.Пауль, И.Эйбл-Эйбесфельдт, Ф.Тернер, Э.Пёппель, В.Зигфрид, Г.Цол-лингер, Г. Баумгартнер, Т. Селли, Л. Маффеи, Д. Леви, М. Регард, Т.Лэндис, 0.-Й. Грюссер, Т.Зельке, Б.Цинда, Э.Стратерн, Э.Розин

К 78 Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики: Пер. с англ./Под ред. И.Ренчлера, Б.Херцбергер, Д.Эпстайна.-М.: Мир, 1995-335 с., ил. ISBN 5-03-002403-4

ББК 28.9

Редакция литературы по биологии 

ISBN 5-ОЗЧЮ2403-4 (русск.) c 1988 Birkhauser Verlag, Basel ISBN 3-7843-1924-0 (Вюе1) Gb. (мгл.) c перевод на русский язык, Снетков М.А., Амченков Ю.Л., Фомина Н.0" 1995

---

Гипотеза Эразма Дарвина Развитие эстетического восприятия и поведения обычно связывают с периодами воспитания, следующими за ранним детством. В целом мы согласны с этой точкой зрения. Однако мы считаем, что необходимо обратить внимание и на самые первые месяцы жизни-период, когда сенсорный опыт, возможно, способствует развитию элементарных перцептивных способностей, образующих основу позднейших, более тонких эстетических реакций. Предполагаемую связь между содержанием художественных произведений и ранним опытом их творцов начали обсуждать за много поколений до Фрейда и до того, как искусствоведы стали применять в своей работе психоаналитическую теорию. Эразм Дарвин (1738–1802) сформулировал эту мысль в своем труде «Зоономия». Сам он был врачом и натуралистом, дедом известного Чарлза Дарвина.

В его книге одна глава посвящена инстинкту, и в ней он попытался также продемонстрировать влияние опыта раннего детства на развитие элементарных эстетических категорий:

«Когда дитя, только что пришедшее в наш холодный мир, подносят к груди матери, это прежде всего удовлетворяет его чувство восприятия тепла; затем запах ее молока услаждает чувство обоняния младенца; чуть позже молоко вознаграждает его орган вкуса; после этого наступает удовольствие от утоления голода и жажды, связанное с получением и перевариванием пищи; наконец, осязанию приятна мягкость и гладкость молочной струи, источника таких разнообразных счастливых переживаний.

«Все эти виды удовольствия постепенно начинают ассоциироваться с формой материнской груди, которую младенец обнимает своими ладонями, сжимает губами, наблюдает глазами, получая в результате более точное представление об этой форме, а затем о запахе, вкусе и тепле, воспринимаемыми с помощью других органов чувств. Поэтому в наши более зрелые годы, когда мы видим любой объект, напоминающий своими волнистыми очертаниями женскую грудь, — будь то ландшафт с мягким чередованием подъемов и спусков, античная ваза, любое другое произведение грифеля или резца — мы ощущаем заполняющее нас тепло наслаждения, охватывающего, кажется, все наши чувства; а если этот объект не слишком велик, возникает стремление обнять его руками и обласкать губами, как поступали мы в младенчестве с материнской грудью. Таким образом, подтверждается остроумная мысль Хогарта: волнистые линии прекрасного открыты человеком в Храме Венеры» [15].

Ниже мы попытаемся рассмотреть в свете гипотезы Эразма Дарвина некоторые аспекты

«нейрозстетических» задач, связанных с самыми элементарными нейробиологическими механизмами эстетической оценки. Прежде чем обсуждать возможное влияние функциональной асимметрии мозга на эстетику, приведем ряд наблюдений и мыслей, относящихся к онтогенезу, точнее-к постнатальному развитию индивида, в рамках и за пределами схемы, представленной в табл. 1.

Первая асимметрия пространственных стимулов в мире новорожденного (осязательные, вестибулярные и слуховые сигналы)

В последние недели внутриутробной жизни рецепторы внутреннего уха и механорецепторы поверхности тела растущего организма служат главными экстероцепторными органами, передающими мозгу информацию о внешнем мире. Уровень активности механо-и терморецепторов кожи плода и его вестибулярных рецепторов зависит от движений его самого, матери и внутриматочной среды. Ритм ходьбы женщины в позднем периоде беременности замедляется с 07-1,0 двойных шагов в секунду до 0,45-0,55, что в музыке примерно соответствует постепенному переходу от andante к largo. Это приводит к вестибулярной стимуляции плода в диапазоне основных частот 0,45-0,55 Гц. Такие частоты очень эффективны и при укачивании младенца, поэтому к ним неосознанно стремились изготовители детских колыбелей.

Кишечные шумы, разговор, смех, плач или кашель матери передаются среднему уху плода, поскольку акустический импеданс среды между источником звука и ухом мал. Один особый звуковой ритм непрерывно активирует рецепторы внутреннего уха плода и, по крайней мере в последние недели внутриутробной жизни, слуховую область его мозга: 60–75 ударов материнского сердца в минуту. Плод часто меняет свое положение в матке вплоть до последних недель вынашивания, и вряд ли его центральная нервная система получает стимулы от механорецепторов внутреннего уха и поверхности тела особенно асимметрично, пока его голова не зафиксировалась в родовом канале. Однако уже в этот момент обнаруживается двусторонняя поведенческая асимметрия: большинство детей рождается в левом переднезатылочном положении — феномен, возможно, обусловленный асимметричным статистическим распределением поворотных тенденций плода и небольшой анатомической асимметрией родовых путей.

Сенсорные сигналы, достигающие мозга, резко меняются после рождения. Стимуляция органов слуха, а также кожных механо- и терморецепторов становится весьма разнообразной. Как правило, зрительное окружение младенца текстурировано и, кроме того, характеризуется большими пространственными градиентами яркости, пересекающими поле зрения, и периодическими (суточными) сменами общей освещенности. Безусловно, важная двусторонняя асимметрия в стимуляции сенсорных органов обусловлена взаимоотношениями ребенка и матери с первых же дней жизни. Данные по различным культурам говорят о том, что в манере матери держать ребенка наблюдается явная левосторонняя тенденция, т. е. он чаще находится слева от материнской груди, а его голова и туловище лежат на ее левой руке. Когда мать желает успокоить возбужденное дитя, она бессознательно прижимает его к левой стороне своей грудной клетки. В результате ребенок получает возможность слышать удары ее сердца, которые оказывают успокаивающее действие. У европейских матерей такой «левый уклон» отмечен в 65–70 % случаев. Сходные отношения наблюдаются и в других культурах: в США, у различных индейских племен Северной и Южной Америки [16, 17], в сельских общинах Шри-Ланки (Е. Bruser, 1980, личное сообщение) и у неолитического племени эйпо, живущего в горах Западного Ириана на Новой Гвинее (W. Schiefenho-vel, 1980, личное сообщение).

Существуют также убедительные данные в пользу того, что эта тенденция не относится к недавно приобретенным особенностям современных женщин. К такому выводу приводит изучение произведений искусства.

В последние 15 лет один из нас рассмотрел множество рисунков и скульптур, изображающих мать с ребенком на руках [18, 19]. Собранный материал ясно показывает, что «левый уклон» находит отражение в западном искусстве (включая древнеегипетское) уже в течение 2000–3900 лет.

Среди 103 скульптурных изображений матери с ребенком, созданных с 1900 г. до н. э. до 0 г., 99 соответствуют именно такой тенденции. Древнейшая скульптура подобного типа датируется поздним неолитом или бронзовым веком (рис. 1, А). Эти находки вместе с данными по разным культурам подкрепляют мысль о том, что левостороннее положение ребенка на руках у матери не связано с современным развитием цивилизации и, возможно, зависит от генетических факторов. Например, оно может быть обусловлено доминированием правой руки у женщин-правшей: когда ребенок удерживается слева, правая рука высвобождается для другой работы. Однако матери-левши тоже предпочитают держать младенцев с левой стороны [16]. В то же время, чтобы держать любые другие предметы, за исключением небольших домашних животных, женщины, похоже, предпочитают использовать правую руку. У мужчин с ребенком на руках не наблюдается такой односторонней тенденции, и держат они его не так ловко, как женщины. У последних предпочтительное удерживание ребенка слева, возможно, подкрепляется его правосторонней вращательной тенденцией или же, косвенно, общим предпочтением матерями левой стороны при близком взаимодействии с другими людьми.

При типичном положении ребенка на руках у матери (рис. 1,Б) его правая сторона значительно теснее контактирует с нею, чем левая. При этом у многих детей отмечается склонность разворачивать тело вправо. Когда мать плотно прижимает ребенка к груди, вполне вероятно, что он ощущает справа низкочастотные составляющие сокращений материнского сердца. Аналогичная двусторонняя акустическая асимметрия создается, когда ребенок поворачивает голову к грудной клетке матери, — он слышит удары ее сердца правым, а не левым ухом. Учитывая тенденцию держать ребенка слева у 65–70 % матерей, а также асимметрию его слуховых и тактильных раздражителей, можно согласиться с гипотезой, согласно которой значительная часть ранней социальной жизни ребенка (когда он не спит) характеризуется неодинаковой стимуляцией левых и правых рецепторов положения головы в его вестибулярном аппарате и большим воздействием слуховых и осязательных сигналов на левое, а не на правое полушарие мозга. Это особенно важно, если учесть возможное сигнальное воздействие на плод акустико-тактильного раздражения, связанного с биением сердца матери, в последние месяцы утробной жизни. Не удивительно поэтому, что сердечный ритм (72 удара в минуту), транслируемый младенцу через громкоговоритель, дает лучший успокаивающий и усыпляющий эффект, чем любые другие ритмические слуховые стимулы, включая баюканье [16, 21–23].