Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

«Друзья! Вперёд!» — гнал в атаку своих однополчан генерал-лейтенант СЕРГЕЙ ЛЕОНИДОВИЧ МАРКОВ, командир Первого Офицерского полка Добровольческой армии. В кожаной куртке и известной белой высокой папахе, он руководил наступлением на железнодорожный мост, которым необходимо было овладеть, чтобы полк мог вырваться из окружения. «Вперёд!» — гнал генерал в бой солдат, размахивая неизменной своей плёткой. И в это время артиллерийский снаряд разорвался рядом с ним, вырвав Маркову плечо и раздробив затылок. Второй Кубанский поход закончился для генерала в грязной глинобитной халупе в станице Шаблиевка. Увидев в углу образ, он прошептал: «Отдайте эту икону Кубанскому полку… Благословите меня ею… Скажите кубанцам, что прежде они за меня умирали, а теперь я умираю за них…»

«Друг мой! — подозвал король Пруссии ФРИДРИХ ВЕЛИКИЙ одного из часовых, стоящих во фронте на так называемой „зелёной“ террасе Потсдамского дворца. — Ходите взад-вперёд! Мне вот легко просидеть здесь в кресле и час, и более. Но вам-то трудно простоять так долго на одном месте». А позднее камер-гусар, стоявший за его высоким вольтеровским креслом, слышал, как король, обложенный подушками, твердил, глядя на солнце: «Скоро, скоро, я к тебе приближусь». Фридрих проснулся ночью и спросил: «Который час?» — «Одиннадцать», — ответили ему. «Хорошо, — сказал он коснеющим языком, — разбудите меня в четыре. Я нынче не работал, завтра будет много дел». Потом попросил лакеев: «Прикройте пса, ведь он дрожит». Любимый его борзой пёс Бишка действительно дрожал в ногах у «выжившего из ума старика», «старого бродячего трупа», который уже выслал вперёд часть своего тяжёлого багажа, и слуги пса укрыли. А через пару часов укрыли саваном и самого короля-полководца, поэта и «философа Сан-Суси» — он умер на простой железной кровати за ширмой, в самой маленькой комнатке Потсдамского дворца. Перед кончиной «старина Фриц» встрепенулся, глаза его блеснули в свете трёх свечей на высоком камине, он приподнялся и сказал знаменитому доктору Циммерману из Ганновера: «Пора заканчивать мне всю эту канитель… Я устал повелевать этими рабами… Я, кажется, утомил Пруссию своим долгим царствованием… Теперь-то я отосплюсь за всю свою бессонную жизнь… О, как легко! Я взошёл на гору… хочу успокоиться…» Голова короля опустилась на грудь, и камер-гусар едва успел подхватить его подмышки. Часы в музыкальной комнате указали роковую минуту — два часа двадцать минут пополуночи 17 августа 1786 года, — и их никогда уж больше не заводили. Как-то Фридрих сказал про них: «Они стучали ещё деду моему и будут стучать после меня… Впрочем, пусть стучат…» Нет, своё они уже отстучали. Правда, позднее их присвоил Наполеон, и его часовых дел мастера починили их. Ссыльный император увёз их с собой на остров Святой Елены и на смертном одре завещал своему сыну.

«Кажется, стучат!» — крикнул сонной бабе, дремавшей на стуле, композитор АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ДАРГОМЫЖСКИЙ. В своей пустой квартире на Моховой улице в Петербурге он, волнуясь и ожидая друзей из концерта, «умирал от сердца». Согбенный в кровати над партитурой своей оперы-драмы «Каменный гость» с карандашом в руке, он всё ждал, что к нему придут, пусть поздно, но придут, все пятеро друзей из «Могучей кучки» — Балакирев, Бородин, Кюи, Мусоргский и Римский-Корсаков. Но все пятеро после исполнения Первой симфонии Бородина в Музыкальном обществе дошли только до дверей дома Есакова, где жил композитор (был час ночи 5 января 1869 года), и, недолго поспорив, стоит ли беспокоить больного, страдающего человека, разошлись. Даргомыжский ждал, ждал долго. Свеча горела в комнате, старая кухарка, глухая и сонная, бродила вокруг его постели. «Кажется, стучат», — опять крикнул он ей. Но никто не стучал. Так он и умер, не дописав всего 12 тактов своей оперы и написав на обложке какой-то книги: «Кюи и Корсаков пускай всё моё (черновики. — В.А.) разберут, а Кюи пусть допишет „Гостя“».

«Корабль идёт ко дну», — произнёс французский поэт ЖАН КОКТО, когда рано утром 11 октября 1963 года услышал по радио сообщение о смерти Эдит Пиаф. Прикованный к постели, он работал над книгой мемуаров в своём старом доме в Милли-ла-Форе. И через несколько часов Франция услышала, как умиравший Кокто восславил «парижского воробышка»: «Она умерла, словно сожжённая огнём собственной славы». И начал задыхаться. И смерть чётким движением одетой в чёрную перчатку руки подала сигнал своим слугам:

Смерть не сама нас убивает, нет,
Есть у неё на то свои убийцы…

Это были последние строки последнего стихотворения французского «волшебника слова».

Еще один «волшебник слова», доктор медицины ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ ДАЛЬ, «удручённый летами и болезнями», до последней минуты своей жизни не выпускал из рук пера, причём пера гусиного. «Этак буквы получаются круглее и чётче», — объяснял он дочери. Даль работал над вторым изданием своего «Толкового словаря живого великорусского языка», внося в него тысячи поправок и дополнений. Строчки ложились криво, но он старался писать разборчиво, с трудом выводя букву за буквой. Писать мелко, неразборчиво он не имел права — неизвестно, успеет ли ещё переписать. А когда пришёл отец Преображенский, священник церкви с соседнего Ваганькова кладбища, он попросил его: «Похороните меня на своём погосте». — «Да вас, немца, туда не пустят», — посочувствовал ему священник. «А каково будет моим тащить труп мой восемь вёрст, через всю Москву, с Пресни на Введенские горы… А здесь любезное дело — близёхонько». А когда священник ушёл и Даль вновь взялся за перо, но оно выпало из руки его, он подозвал дочь и попросил: «Запиши словечко…» Последнее слово Даля, выдающегося знатока русского языка, было о словах.

И выдающийся знаток французского языка ДОМИНИК БОУР, умирая, тоже не прекращал своих изысканий в области грамматики: «„Я скоро умру..“ или „Я готов умереть…“ — пожалуй, оба эти выражения правильны».

Известный писатель и драматург Сербии БРАНИСЛАВ НУШИЧ умер с пером в руке, работая над сатирическим обозрением «Путешествие с того света» и пьесой «Власть». Именно в этой пьесе он успел написать слово «Занавес», и оно было последним в его жизни. Потом уж дочь стала читать ему газетные рецензии о загребской премьере его другой пьесы «Покойник» (!), и под её чтение он затих, закрыл глаза и, казалось, заснул.

Вождь протестантизма в Швейцарии ЖАН КАЛЬВИН, измученный доброй дюжиной страшных болезней, которые он называл «вестниками смерти», тоже не оставлял работы ни на час. «Разве вы хотите, чтобы Бог, придя за мной, не застал меня за работой?» — отвечал он на увещания своих учеников и последователей, моливших его сберечь себя для блага церкви. Его колотил непроходящий кашель, он отказывался от пищи, уверяя всех, что потерял аппетит, и «сладчайшее вино казалось ему горьким». За неделю до смерти Кальвин, переносивший свои страдания без жалоб и стонов, неожиданно потерял дар речи, но поразительнейшим образом обрёл его вновь в день смерти, чтобы сказать братьям свои последние слова: «Умереть мне будет стоить огромных трудов… Меня уже сколько раз травили собаками: „Ату его! Ату его!“, и эти твари драли на мне мантию и рвали ноги… В меня уже стреляли из аркебузы раз сорок или пятьдесят… А всё никак… Но на сегодня, пожалуй, хватит, часы уже пробили». Такими словами великий французский богослов-протестант, но гражданин Женевы и фактический её диктатор, «женевский папа», обычно заканчивал свои лекции в академии и проповеди в церкви. Действительно, часы на городской каланче пробили восемь часов вечера. Шёл к своему исходу 27-й день месяца мая 1564 года. Кальвин, пятидесятисемилетний аскет, предводитель «детей Божьих», на прощание пожал руку по очереди каждому из пришедших к его смертному одру на улице Каноников у площади святого Петра: «Всё, что я сделал, ничего не стоит… Я повторяю… ничего не стоит…» Да и вещи, оставшиеся после смерти этого «гарпагона владычества», ничего не стоили — всего каких-то пятьдесят экю, включая книги.

Величайший немецкий учёный, блестящий натуралист АЛЕКСАНДР ГУМБОЛЬДТ проснулся тем утром в своей берлинской квартире на Oranienburger Strasse, № 67, по обыкновению, поздно. В одиннадцать часов выпил большой стакан бургундского вина и плотно, с видимым удовольствием, позавтракал. Даже в 90 лет он ел много, любил хорошо выпить и частенько столовался за королевским столом, сидя против самого кайзера Вильгельма. В полдень «Нестора науки» посетил американский натуралист Баярд Тейлор. «Вы много путешествуете и видели много развалин. Пред вами ещё одна», — поприветствовал он гостя. — «Я вижу не развалину, а пирамиду», — ответил тот. Спустя полчаса Гумбольдт обратился к нему со всем известными словами: «Ну, друг мой, а теперь я должен вас выгнать, мне нужно поработать с рукописью!» Однако тут юный камердинер доложил, что некая дама напрашивается к нему в гости, чтобы «услышать последние слова „гражданина двух миров“ и закрыть ему глаза». Отослав её, Гумбольдт вернулся в жарко натопленный кабинет к своему великому труду «Космос». Он уже дошёл до описания уральских гранитов, когда силы неожиданно оставили его, и он понял, что дописать эту главу не успеет. Ещё раз пересчитал листы рукописи. «Всего 85 страниц, Зейфер, — сказал он камердинеру. — Отнеси-ка их на почту». Потом поднялся, чтобы налить себе стакан воды, и упал без чувств. Зейфер, вернувшись с почты, нашёл хозяина на полу. «Великий Александр двух столетий» умер в половине третьего пополудни 6 мая 1859 года. Его земной путь в Космос был окончен.