Валерий Пушков - Кто сеет ветер

• Название: Кто сеет ветер
• Автор: Валерий Пушков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1957

Библиотека научной фантастики и приключений, 1957 год Герои романа, действие которого происходит в 30-х гг., — индонезийский юноша-коммунист Наль Сенузи, его сестра Эрна и их друг Ярцев. В романе изображены бегство Наля из тюрьмы на Яве, жизнь друзей в Японии, их участие в борьбе передовых общественных кругов этой страны против фашизма. Автор рисует заговорщическую деятельность фашистов во главе с хитрым и коварным бароном Окурой, направленную на разгром прогрессивных сил Японии и на подготовку агрессии против СССР и стран Азии. Написанная в приключенческой манере, книга в то же время передаёт напряжённую политическую атмосферу тех лет, симпатии трудящихся Востока к СССР.

---

Окура не грубо, но слегка раздраженно перехватил у нее газету, небрежно сложил — почти смял — и бросил резкие движением на письменный стол.

— Читать не надо, — сказал он отрывисто. — Лучше практика языка, разговор… И потом я хочу предложить обедать. Я очень голодный.

— Вы не обедали?

— Я сразу с собрания. Боялся опаздывать.

— Обедайте… Я подожду.

— Нет-нет, надо вместе.

Он выпрямился и громко хлопнул в ладоши.

Служанка просунула в портьеру голову.

Окура нетерпеливо скомандовал:

— Фрукты! Бифштекс! Шоколад! Вино!

Служанка исчезла. Эрна бросила взгляд в сторону смятой газеты.

— И о выступлении Литвинова в Лиге наций не будем читать? — спросила она, устало сдвигая брови.

— Не надо… Единственный фронт, где Советский Союз не преувеличивает, а преуменьшает, — Красная Армия. Здесь они, надо признаться, превзошли ожидания. Успехи большие. Цифры действительной мощности Красной Армии в газетах показаны недостаточно.

Голос Окуры прозвучал резко и остро. Эрна, невольно заражаясь его настроением, взглянула ему в лицо почти вызывающе холодными ясными глазами.

— Возможно, — кивнула она. — Советский Союз не может не думать об обороне, когда у него так много врагов. Но ведь и вы не показываете ваших действительных сил. Разве та сводка, которая представлена на конференцию по разоружению, верна?

Оживленное лицо барона сделалось сразу непроницаемым. Он помолчал, потом быстро и резко ответил:

— Верна!

Эрна недоверчиво переспросила:

— Нет, по совести?

Окура молчал. Эрна смотрела на него с изумлением: перед ней сидел совсем другой человек — неприязненный, жесткий и мрачный. В эту минуту вошла служанка с большим деревянным подносом, заполненным фруктами, шоколадом, двумя кусочками мяса в глубоких тарелках и бутылками вина. Поставила все на стол и бесшумно исчезла. Барон Окура немо смотрел себе под ноги.

Эрна сухо опросила:

— Что с вами, Окура-сан?

— Ничего.

— Не лгите. Я вижу.

Он жестко пробормотал:

— Нет, ничего.

Тогда она встала и решительно взяла свою шляпу.

— На вас повлияло, что я спросила о силах японской армии? Заподозрили шпионаж? — сказала она обиженно и немного высокомерно. — Тогда, конечно, мне нечего делать здесь…

Она торопливо надела шляпу и направилась к двери. Барон Окура решительно загородил ей дорогу.

— Минутку! — пробормотал он, мрачно сверкая глазами.

— Ну?

Эрна остановилась против него, слегка побледнев, не зная, что он предпримет, хрупкая после болезни, как девочка, и в то же время исполненная решимости.

— Не обижайтесь, — проговорил глухо барон. — Вы спросили… без умысла?

— Без всякого умысла.

Окура пронзил ее подозрительным быстрым взглядом.

— Это правда?

— Дайте пройти! — произнесла она гневно.

Барон отступил к портьере, загородил проход и выдержав паузу, неожиданно мягко сказал:

— Нет-нет, я вам верю… Не уходите!.. Уже все хорошо.

Эрна минуту поколебалась.

— Мне будет трудно работать теперь, — сказала она, все еще не снимая шляпы.

— Ну я виноват… Ну простите, пожалуйста!.. Сядем обедать!

— Обедайте. Я не хочу есть.

— Нет-нет… Кушать надо обоим.

Окура почтительно и поспешно, с несколько грубоватой настойчивостью привыкшего повелевать человека потянулся к ее головному убору и, положив шляпу на выступ книжного шкафа, пододвинул к столу два кресла.

— Садитесь, прошу вас. Я очень голоден и не могу есть один… Что вам налить: ликера или шампанского?

Эрна взяла смятый номер газеты и села на диван.

— Ничего. Мне нельзя пить. Недавно я перенесла очень тяжелую болезнь.

Он продолжал настаивать, придвинув теперь стол с подносом к дивану так близко, что высокий, наполненный золотистым вином бокал почти касался ее сжатых губ.

— Вы опрокинете поднос, Окура-сан.

— Ничего… Надо вместе… Ну, я прошу вас.

Эрна с некоторым замешательством взяла бокал, осторожно отодвинув поднос на середину стола. Она хотела отпить не больше глотка, чтобы отвязаться от настойчивых просьб барона, но вино показалось приятным и слабым, как яблочный сидр, и потому она выпила почти все.

— Но больше, пожалуйста, не уговаривайте. Мне очень вредно, — сказала она смущенно.

— Да, да, — согласился он, улыбаясь.

Он медленно выпил свое вино, наполнил бокал вторично и посмотрел ей в глаза.

— О, как мне радостно посидеть с вами так, без чтения газеты… видеть в вас женщину…

— Гораздо приятнее, если вы будете видеть во мне человека, — сказала холодно Эрна.

Барон иронически усмехнулся.

— Каждая женщина прежде всего хочет быть женщиной, — ответил он убежденно. — Вы стараетесь быть совершенно самостоятельной, ищете равноправия с мужчиной, но на дне сердца, я убежден, тоскуете по вашему настоящему месту. Исковеркать природу вам не удастся.

— Зачем коверкать! Можно быть человеком и женщиной без «прежде всего».

— Японки нашего класса тоже хотят быть людьми и тоже получают образование, но для чего?… Для самого высокого, что дано женщине, — воспитания детей! Самой природой так предназначено.

Он выпил после шампанского рисовой водки, съел с аппетитом весь кусок мяса и, бесцеремонно ковыряя во рту зубочисткой, строго сказал:

— В стране, где женщина образована и любит семью, не произойдет революция, подобная русской: семья охраняет от сумасшедших идей.

— Однако вы большой враг Советского Союза, — вырвалось невольно у Эрны. Она сидела, откинувшись на спинку дивана, с бледными щеками и странно стесненным сердцем, чувствуя от вина слабость.

Барон с веселой иронией возразил:

— Не думайте. Советский эксперимент интересен; нет смысла ему мешать. Пусть все убедятся, что так жить нельзя.

Но за веселостью его смутно блеснула злоба, напомнив Эрне жестокое, мрачно-окаменелое лицо, которое она видела несколько минут назад. В глазах ее отразилась тревога и даже боязнь. Барон, почувствовав свой промах, мягко сказал:

— Я рассуждаю только как человек, желающий познать истину. Идея марксизма интересна: она как бы вывод и результат общего закона диалектики, но странно, что этот закон ломается, когда дело доходит до Советского Союза.

— То есть как ломается?

— Конечно. Диалектика утверждает, что каждое явление переходит в свое противоречие: феодализм таит в себе зерна убийственного для него капитализма, капитализм — социализма. По логике — в коммунизме такие противоречия заложены тоже, но к себе советские вожди враждебных последствий закона не применяют. Это доказывает неискренность их системы.

— Вы плохо знакомы с их системой, — улыбнулась добродушно Эрна. — Насколько я знаю, марксисты совершенно не претендуют, что коммунизм, как он мыслится сейчас, явится чем-то застывшим, лишенным противоречий. Формы общественной жизни, конечно, будут меняться и в коммунизме, но только по линии освобождения человека от гнета природы и человека, а не по линии эксплуатации одних другими. Последнее время я очень серьезно над этим думала и много читала. Занятия с вами мне помогли в этом, заставили изучить все эти вопросы по-деловому.

Она говорила теперь дружелюбно и даже с воодушевлением, почувствовав себя снова учительницей, объясняющей любознательному и способному ученику малознакомый ему предмет. Барон, играя своей полу-искренностью, как опытный жонглер отточенными ножами, твердо и грустно ей возразил:

— Ничего из советского опыта не выйдет. Нельзя подходить к человеку с точки зрения класса, происхождения. Надо опираться на интеллект… Я барон, богатый владелец копей, но я ненавижу людей, хотя бы и моего класса, которые думают только о прибылях. Когда настанет момент, лучшие из нас поведут свой народ против всех существующих партий и плутократов, не исключая чиновников императорского двора.

Эрна пораженно выпрямилась.

— Вы замышляете революцию? — прошептала она с заблестевшим взором.

Барон серьезно и медленно ответил:

— Революции не будет. Мы преодолеем ее, обезвредив капиталистов-хищников. Будет государственный национальный социализм.

— Социализм? — опять удивилась Эрна, запутанная его странными рассуждениями.

— Да… Настоящий, культурный, где сохранится семья и личное счастье.

Пальцы его вдруг задрожали мелкой прерывистой дрожью.

— Счастье… Любовь, — повторил он сдавленным голосом, подняв на нее помутневшие от прилива крови глаза и беря смело за руку.

Эрна испуганно потянула пальцы, но он крепко сжал их, охваченный неотступным желанием и в то же время не делая даже слабой попытки привлечь ее к себе силой.