Валерий Пушков - Кто сеет ветер

• Название: Кто сеет ветер
• Автор: Валерий Пушков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1957

Библиотека научной фантастики и приключений, 1957 год Герои романа, действие которого происходит в 30-х гг., — индонезийский юноша-коммунист Наль Сенузи, его сестра Эрна и их друг Ярцев. В романе изображены бегство Наля из тюрьмы на Яве, жизнь друзей в Японии, их участие в борьбе передовых общественных кругов этой страны против фашизма. Автор рисует заговорщическую деятельность фашистов во главе с хитрым и коварным бароном Окурой, направленную на разгром прогрессивных сил Японии и на подготовку агрессии против СССР и стран Азии. Написанная в приключенческой манере, книга в то же время передаёт напряжённую политическую атмосферу тех лет, симпатии трудящихся Востока к СССР.

---

Маленькие пронзительные глаза майора от напряжения мысли делались мутными.

— Мы слишком медлим. Яванка хитрее нас, — сказал он сурово.

Исоко посмотрела на него со страхом.

— Ты думаешь, брат мог увлечься?

Она торопливо подала ему трубку с длинным лакированным чубуком. Тот медленно закурил.

— Опасность, Исоко, — сказал он. — Я уже намекал вчера Кейси, но он отмалчивается, скрывает… Он ее любит!

Каваками сделал глубокую затяжку, выпустил дым и добавил:

— Для него это плохо. На его работе нельзя любить чужеземку.

Исоко задумалась. Ее осторожный практический ум разбирался в вопросах политики так же, как и в домашнем хозяйстве.

— Ты думаешь, что она шпионка?

— Она чужеземка, — ответил многозначительно майор, а я проверяю даже жену.

Исоко опустила глаза к циновке.

— Я твоя верная тень, твой след. Не сомневайся во мне, — пробормотала она.

Каваками взглянул на нее со сдержанной нежностью, но сказал строго:

— У родного отца может быть шаг, вредный для государства, мешающий распространению императорской нравственности. Наша лига — глаз и меч нации. Мы смотрим и пресекаем.

— Ты говорил, что Кейси прозорлив и мудр, — напомнила несмело Исоко.

Каваками высокомерно усмехнулся.

— Тем опаснее, если его прозорливостью и умом овладеют враги.

— Брат не изменит расе Ямато.

— Он может потерять зрение: любовь ослепляет, — ответил майор хмуро, доставая из скрытого в стене гардероба мундир и начиная переодеваться. — Когда учительница придет, сыграй простушку, но покажи в улыбке жало змеи. Пусть не становится на дороге: от наших укусов строптивые гибнут.

Майор нацепил сверх мундира оружие, вызвал по Телефону автомобиль и уехал в кейсицйо.

Эрна пришла на занятия, как всегда, без малейшего опоздания. Несмотря на неизменную любезность своего загадочного ученика, проявлявшего к ней большое внимание и в то же время тактичность, в его присутствии она чувствовала себя беспокойно. Он чем-то стеснял ее, подавлял, хотя до сих пор она не заметила в нем ни одной отрицательной черты. Ни Ярцев, ни брат об ее уроках не знали, так как Окура взял с нее слово не рассказывать о занятиях с ним никому, объяснив это важными личными мотивами.

В той странной и напряженной борьбе, которая, точно подземное течение, уже давно шла между ней и бароном, превосходство Окуры как дипломата было неоспоримо. Он подходил к Эрне, как укротитель к зверю, бесстрашно и осторожно, отыскивая ее слабости и пробуя силы. Вначале бароном руководили исключительно политические мотивы: эта красивая яванка, хорошо знавшая иностранные языки, показалась ему весьма подходящим объектом для того, чтобы сделать ее своим политическим тайным агентом и поручить ей важнейшие диверсионные задания. Несмотря на свое азиатское происхождение, по внешности она больше походила на европейку. Это было удобно вдвойне. Окура надеялся пробудить в ней японскую кровь ее матери, сделать верной служанкой расы Ямато и переправить на материк с соответствующими инструкциями и письмами.

Желая постепенно приручить девушку и посмотреть на нее в другой обстановке, Окура уговорил Эрну прийти на банкет, устроенный в честь немецких друзей из местного дипломатического корпуса.

Эрна пошла охотно. Невидимая ледяная стена, которая выросла за последнее время между нею и Ярцевым, медленно таяла, но их отношения все еще отличались непостоянством и той мучительной скованностью в действиях, какая всегда бывает при постепенном сближении двух любящих, но самолюбивых людей, один из которых был когда-то обижен. Желание рассеяться, уйти от своих горьких дум и болезненных настроений, которые все еще на нее иногда находили после ранения в голову, толкало ее навстречу Целям барона Окуры.

Она пришла на банкет одетая со вкусом, но просто. Весь вечер оставалась внимательной и чуть грустной наблюдательницей. Окура и два молодых дипломата — широкоплечие, красивые и в то же время скучно-шаблонные в своих разговорах и остроумии немцы — пытались заставить ее улыбаться, но удавалось это только барону, который вдруг обернулся к ней совсем новой, ребячески привлекательной стороной со своими фокусами, взрывами фейерверков, свистульками и бумажными костюмами для фокстротов. Он забавлялся и забавлял других, как подросток, подкупая Эрну своей неожиданной простотой и весельем. Во время ужина, по его знаку, появились откуда-то разноцветные воздушные шары, которые взлетали с подожженными веревочками к потолку и там лопались при шумном смехе гостей. Стол был прекрасно сервирован, но посредине возвышалась круглая электрическая печка, около которой орудовала Исоко. Служанки подносили ей в лакированных мисочках на подносиках тонкие ломти мяса, зеленый лук, шпинат, сою. Исоко смазывала салом блестящую никелированную сковородку, жарила мясо и овощи тут же на электрической печке и подвигала сковородку японским гостям. Те быстро и жадно ели, разбивая на мясо сырые яйца и подхватывая прямо со сковородки тонкими палочками. Пустые тарелки многие гости держали в левой руке, но мясо шло прямым рейсом: со сковородки в рот. Для европейцев вместо сырых яиц принесли из кухни омлеты, потом бифштексы, потом неожиданно подали в черных четырехугольных мисочках, блестевших лаком и позолотой, гороховый суп; потом — отбивную котлету с молодым бамбуком и белый рассыпчатый рис в фарфоровых чашечках, который японцы полили горьким зеленым чаем, а европейцы ели сухим, как приправу. В изобилии было шампанское и сакэ, свежие фрукты и разноцветные японские сладости…

После ужина патефон заиграл фокстрот. Служанка внесла большую корзину с бумажными и шелковыми шляпами. Барон Окура исчез на мгновение в смежную комнату и, появившись в костюме китайца, с ловкостью настоящего фокусника, кривляясь и лопоча на ломаном языке: «Шарики еси, шарики нету… шарики тута… шарики там…» — начал показывать фокусы. После него два уже не молодых офицера переоделись в женские кимоно и под гром аплодисментов пропели песни японских гейш. Затем все гости, японцы и немцы, меняя бумажные головные уборы, старательно танцевали под патефон. К концу банкета, когда большинство европейцев уже разъехалось по домам, Исоко, переодевшись в матросский костюм, спела несколько заунывных военных песен времен Цусимы и Порт-Артура. Гости дружно подтягивали.

Этот вечер оказался переломным: барон Окура серьезно заинтересовался Эрной как женщиной. Молодость и красота, соединенные с глубокой душевной печалью, обычно так редко свойственной юному возрасту и потому непонятной и обаятельной, зародили в нем страсть, которую со страхом предугадал его зять майор Каваками.

На садовой дорожке у дома барона Окура, около бассейна с рыбками, Эрну встретила напудренная служанка, попросив зайти в нижний этаж в гостиную мадам Каваками.

Исоко приветствовала яванку изысканными поклонами и ослепительно приятной улыбкой.

— Венский стул для учительницы! — скомандовала она служанке.

— Не беспокойтесь. Я прекрасно умею сидеть и на дзабутоне. В детстве мы с мамой часто сидели так, — сказала Эрна, поджимая в японской манере ноги. Туфли она сняла заранее, при входе в комнату, строго придерживаясь национального обычая.

Исоко хлопнула в ладоши. Служанка принесла чай и фрукты.

— Брат просил извинить его, — сказала Исоко, — он запоздает. Прошу вас выпить со мной чашку чаю.

— Домо аригато годзаимасу… Благодарю вас, — ответила Эрна, употребив наиболее вежливый оборот.

— Вы говорите как настоящая японка, — восторженно изумилась Исоко.

— Вернее, как полуяпонка, — поправила, улыбаясь, девушка. — У меня много неточных выражений и не всегда правильное произношение. Брат мой говорит значительно лучше…

— У вас в Токио есть брат?

— Да.

Исоко взглянула на гостью пытливыми узкими глазами с тем вопрошающим и застенчивым блеском, который показывал, что она что-то хочет сказать и не решается из боязни обидеть.

— О, я бы очень хотела быть вашей сестрой, вашим другом, — пробормотала она в притворной растроганности. — Мне нужно поговорить с вами об одном человеке до глубины сердца…

Она нарочно потупилась, боясь показаться слишком навязчивой, но Эрна, чувствуя инстинктивно ее игру, просто сказала:

— Пожалуй, я догадываюсь о ком.

Тогда Исоко взглянула ей прямо в лицо.

— О моем брате, — проговорила она с быстрой не то беспокойной, не то вызывающей улыбкой — Вы знаете, кого он больше всего на свете любит?… Вы нё знаете?… Вас!

Эрна спокойно взяла с подноса банан и очистила кожуру.

— Барон вам это сказал? — опросила она с легкой иронией.

— О, нет, он, конечно, скрывает, но он доказывает это всем своим поведением.