Дэвид Лодж - Райские новости

• Название: Райские новости
• Автор: Дэвид Лодж
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: ISBN 5-94145-063-Х (.Иностранка.) ISBN 5-93381 -074-6 (Б.С.Г.-ПPECC)

«Райские новости» — это роман о безнадежно разобщенных людях, которых на короткое время объединяет поездка на Гавайи. Пронизанное юмором повествование перемежается философскими рассуждениями, помогающими понять сложный и запутанный мир героев, нередко парадоксальный, а подчас нелепый и смешной. И нужно невероятное стечение обстоятельств, чтобы, проехав полмира, эти люди научились понимать и ценить друг друга, а главный герой романа наконец-то обрел смысл жизни и подлиннyю любовь.

ISBN 5-94145-063-Х (.Иностранка.) ISBN 5-93381 -074-6 (Б.С.Г.-ПPECC)

---

Служить мессу и читать проповедь на следующее утро было уже совсем иным делом. Я нервничал и отвлекался. Во время чтения я запинался в несвойственной мне манере и, подавая причастие, избегал встречаться взглядом с отдельными членами конгрегации, словно боялся, что, заглянув мне в глаза, они увидят там, как в замочной скважине, некую скандальную картинку моих объятий с Дафной. За ланчем я едва был способен поддержать вразумительную беседу с Томасом, который раз или два с любопытством посмотрел на меня и спросил, хорошо ли я себя чувствую. Днем я поехал на квартиру к Дафне, и мы снова долго разговаривали, на этот раз о нашем будущем.

Главной заботой было свести до минимума шок и боль, которые неизбежно вызовут у моих родителей такие перемены в жизни их сына. Поэтому, вместо того чтобы публично, одним махом, отказаться от сана, католической веры и безбрачия, я подумал, что сначала подам прошение о секуляризации, представив свое решение маме и папе как кризис моего призвания; затем, когда они с этим свыкнутся, я смогу разъяснить теологические сомнения, которые за этим кроются, и постепенно подготовлю их к мысли о своей женитьбе. Я подумал, что параллельно смогу подыскивать работу преподавателя где-нибудь на севере Англии и что со временем Дафна переедет туда ко мне, чтобы в тиши и покое мы получше узнали друг друга, прежде чем совершить этот ответственный шаг — вступить в брак. Но это был наивный и плохо продуманный план, который скоро рухнул.

Я отправился на прием к помощнику епископа, под чьим началом служил в епархии, рассказал ему об утрате веры и попросил секуляризировать меня. Как я и предполагал, он настоятельно посоветовал проявить осмотрительность, не торопиться, подумать. Попросил меня удалиться на время, чтобы обдумать этот вопрос в спокойной и одухотворенной атмосфере. Желая пойти ему навстречу, я отправился для двухнедельного уединения в кармелитский монастырь, но уехал оттуда через три дня, чуть не сойдя с ума от тишины и одиночества, и вернулся к епископу, чтобы повторить свою просьбу о секуляризации. Он спросил, не имеет ли все это какого-либо отношения к трудностям в связи с безбрачием, на что, несколько казуистически, я ответил, что мои сомнения касательно католической веры лежат исключительно в области интеллектуальной и философской, хотя, вполне возможно, что, покинув церковь, я, как и большинство мирян, женюсь. Он сказал, что еще поразмыслит в надежде, что мы сможем найти взаимоприемлемый способ отложить необратимый шаг. Сказал, что будет молиться обо мне.

Последовала пауза — неделя или две, — в течение которой мой разум пребывал в смятении от нерешительности и противоречивых побуждений. Епископ освободил меня от обязанности служить мессу: официально я был нездоров и, страдая от стресса, отдыхал по рекомендации врача. В монастыре, расположенном чуть дальше по дороге за церковью Петра и Павла, у меня была комната. Мы продолжали тайно встречаться с Дафной. Мне кажется, она отчасти получала удовольствие от недозволенности и конспиративности наших отношений — это сообщало им привкус романтики. Разговаривали мы только о моих сомнениях, моем решении и промедлении епископа, но наше физическое сближение продолжалось. Ее поцелуи при расставании бывали долгими и неторопливыми, а однажды она повергла меня в изумление, просунув свой влажный, теплый язык мне в рот. Один из прихожан неизбежно заметил нас как-то вечером: мы сидели, держась за руки, в маленьком деревенском пабе в нескольких милях от Сэддла, — и тайное стало явным.

На следующий день весь приход гудел от слухов. Когда я зашел в дом священника забрать свою почту, Агги уставилась на меня так, словно на лбу у меня росли рога, а из штанин торчали копыта. Пожаловались епископу, и тот вызвал меня для беседы, во время которой обвинил во лжи. Мы обменялись гневными выпадами, в результате чего я лишился сана там же и тогда же и фактически был отлучен от церкви. Я поехал в Южный Лондон и выдержал тягостную встречу с родителями, сообщив им, что я сделал и что планировал сделать. Для них это было страшное потрясение. Мама плакала. Папа молчал с измученным видом. Ужасное испытание. Я не пытался объяснить причины своего решения — это лишь усилило бы их боль. Их простая вера была так же жизненно важна для них, как циркуляция крови; она помогала им преодолевать жизненные испытания и разочарования и помогла справиться даже с этим. Когда я ушел, мама сказала, что каждый день до конца своей жизни станет читать молитвы по четкам, чтобы вернуть мне мою веру, и я не сомневаюсь, что так она и поступила. Напрасные усилия… и тем не менее я до сих пор испытываю невыразимую печаль, думая о том, как из вечера в вечер она, сама уже очень больная, крепко зажмурившись, в тщетном стремлении преклоняла колени в своей холодной спальне перед статуэткой Лурдской Божьей Матери, стоявшей на каминной полке, и бусины четок обвивались вокруг ее пальцев, как оковы. Однако разрыв моих кратких отношений с Дафной подарил ей надежду. Путь назад, в священничество, теоретически все еще оставался открытым.

Я спешно выехал из дома священника в Сэддле и снял однокомнатную квартирку милях в восьми оттуда, в Хенфилд-Кроссе — более сером, менее богатом районе на окраине Большого Лондона (от меня не ускользнула ирония названия, в котором сохранились отголоски намека на христианство)[75]. Дафна предложила мне поселиться в ее квартире, где имелась крохотная гостевая спальня, но это было слишком близко к приходу, чтобы я чувствовал себя спокойно. Местная пресса ухватилась за эту историю, и как-то раз в холле Дафниного дома меня заловил молодой репортер с просьбой об интервью. В любом случае я уклонился от столь стремительного перехода к полной близости, к окончательному принятию на себя всех обязательств. Каким-то образом в течение нескольких недель объятия превратились в отношения, туманная возможность женитьбы обернулась обсуждением практических вопросов: где, когда и кто нас соединит. Я ощущал потребность в некоем периоде покоя, во время которого мог бы собраться с мыслями, приспособиться к жизни мирянина и узнать Дафну поближе. Затем оставался нерешенным вопрос о том, как я буду зарабатывать себе на хлеб. Моих скромных сбережений надолго не хватит. И я встал на учет в службе социального обеспечения на пособие по безработице и внес свое имя в профессиональный регистр в местном центре по трудоустройству. Чиновник пришел в некоторое замешательство, когда я указал свою профессию — «теолог». «Спрос на подобных специалистов крайне мал», — сказал он. Я ему поверил. И начал ходить в местную публичную библиотеку, просматривая там маленькие объявления в газетах, особенно касающиеся вакансий в сфере образования, где, по моему разумению, у меня был наибольший шанс получить работу.

Тем временем мы регулярно виделись с Дафной. Часто мы ели в пабе или в восточном ресторанчике, либо она приезжала ко мне в Хенфилд-Кросс и готовила на моей газовой плитке. Бывать у нее мне не хотелось по вышеизложенным причинам. Кроме того, у нее имелся автомобиль, а у меня — нет. «Форд-эскорт», на котором я ездил будучи приходским священником, покупался на заем, взятый у епархии, и мне пришлось оставить его церкви Петра и Павла. Этот автомобиль — единственная вещь, о которой я искренне сожалел.

Я прервал предложение на середине из-за телефонного звонка. Это была Тесса. Я совершенно забыл о своем намерении позвонить в Англию сегодня вечером. Тем, что Тессе снова пришлось самой звонить мне, я, естественно, навлек на себя еще большую немилость и поставил себя в еще более невыгодное с моральной точки зрения положение, когда мне пришлось признаться, что она не может поговорить с папой, потому что он в больнице. Разумеется, Тесса принялась шумно возмущаться. Я очень походил на типичного героя карикатур, держа трубку на расстоянии вытянутой руки от уха, пока она бранила меня за мою беспечность и некомпетентность в деле присмотра за папой и прежде всего за безумную затею потащить его на Гавайи. Я понимал, что ее гнев питало сознание собственной вины — она сама из корыстных побуждений, которые оказались необоснованными, подтолкнула его к полету. Я дал насколько мог обнадеживающий отчет о папиной травме и ходе выздоровления. И ловко ввернул, что больница не только обеспечивала в высшей степени квалифицированное лечение, но и была католической. Я также сумел частично поставить себе в заслугу (которая на самом деле принадлежала молодому человеку в туристическом агентстве) приобретение страховки на покрытие медицинских расходов. (Уолши никогда не отличались предусмотрительностью в подобных делах: помню, как в 50-х годах наш дом дважды подвергся краже со взломом, прежде чем отец застраховал имущество.) Я пообещал устроить, чтобы он позвонил ей из больницы и она могла убедиться, что я говорю правду и у него не было («по твоим словам», как мрачно намекнула Тесса) сотрясения мозга, что он не лежал без сознания или в реанимации.