Джон Сили - Британская империя. Разделяй и властвуй!

• Название: Британская империя. Разделяй и властвуй!
• Автор: Джон Сили
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4438-0250-3

Самая большая в истории человечества империя, над которой, как любили говорить англичане, «никогда не заходит солнце», несколько столетий фактически правила миром. «Разделяй и властвуй!» – был девиз британских завоевателей, которые огнем и мечом строили свою империю на всех материках: в Европе и Америке, Азии и Африке. Эта книга, названная современниками автора «Библией британского империализма», даст читателю представление об истории Британской империи от начала ее становления до блистательной викторианской эпохи. Здесь и история ее побед, и перечень поражений, самым чувствительным из которых стало отделение от Британии Североамериканских Штатов.

---

Джон Роберт Сили Британская империя. Разделяй и властвуй!

© ООО «Издательство Алгоритм», 2013

Лекция 1 Основная тенденция английской истории

Я твердо держусь того принципа, что история, оставаясь научной в своем методе, должна преследовать практическую цель. Другими словами, она должна не только ознакомить читателя с прошлым, но и выработать его взгляд на настоящее, его представление о будущем. Если этот принцип правилен, то изучение английской истории должно заканчиваться некоторым поучением: из него должны вытекать широкие выводы, оно должно представлять в таком виде общую тенденцию всех событий Англии, чтобы дать нам возможности мыслить о будущем и предугадывать предназначенную Англии судьбу. Для англичан это тем более важно, что роль их родины в мировых событиях нисколько не уменьшается по мере развития истории.

Таким странам, как Голландия и Швеция, простительно считать свою историю в некотором смысле законченной. Когда-то они были велики, но условия их величия исчезли, и в настоящее время они занимают лишь второстепенное место. Поэтому их интерес к своему прошлому имеет или сентиментальный, или чисто научный характер; единственный практический урок, вытекающий для них из истории, это урок отречения от широких замыслов. Англия же неуклонно становилась все больше и больше, по крайней мере, абсолютно, если не всегда относительно. В настоящее время она гораздо больше, чем была в восемнадцатом столетии; в восемнадцатом столетии она была больше, чем в семнадцатом; в семнадцатом – больше, чем в шестнадцатом. То удивительное величие, которого она достигла, делает для нее вопрос о будущем крайне важным и вместе с тем тревожным, ибо очевидно, что громадное колониальное расширение английского государства подвергает его новым опасностям, от которых прежде, будучи незначительным островом, оно было свободно.

Поэтому интерес английской истории должен неуклонно увеличиваться вплоть до настоящего времени, а так как будущее вырастает из прошлого, то история прошлого Англии должна заключать в себе пророчества относительно ее будущего.

Между тем наши авторы популярных книг по истории, по-видимому, смотрят на это иначе. Еще Аристотель говорил, что драма завершается, а эпическая поэма оканчивается постепенно. История Англии в том виде, как она популярно излагается, не только не имеет определенного развития, но так постепенно сходит на нет, делаясь все бледнее и бледнее, скучнее и скучнее, что можно думать, будто Англия, вместо того чтобы неуклонно делаться могущественнее, уже целое столетие или два умирает от старческой дряхлости. Но может ли это быть так? Можно ли допустить поток затеряться и испариться среди песчаной пустыни? Вопрос этот приводили на память следующие строки Вордсворта:

It is not to be thought of that the flood
Of British freedom, which to the open sea
Of the world’s praise, from dark antiquity
Hath flowed «with pomp of waters unwithstood»,
Roused though it be full often to a mood
Which spurns the check of salutary bands,
That this most famous stream in bogs and sands
Should perish, and to evil and to good
Be lost for ever.[1]

Эта печальная судьба, о которой не смеет подумать поэт, постигает если не самый поток британской свободы, то его отражение в наших популярных исторических сочинениях.

Положим теперь, что мы хотим исправить эту ошибку; как в таком случае мы должны поступить? Такой вопрос не мешает задать себе в начале учебного года студентам-историкам, особенно тем из них, для которых этот год является началом их академического курса.

Вас просят подумать об истории Англии в ее целом и посмотреть, не найдете ли вы в ней какое-нибудь значение, какую-нибудь систему, не сможете ли вы формулировать те выводы, к которым она приводит. До сих пор вы, может быть, учили имена, года, перечисление королей, битв и войн. Настает время, когда вы должны задать себе вопрос: для чего изучалось все это? Для какой практической цели собраны и запечатлены в памяти все эти факты? Если они не ведут к великим истинам, имеющим одновременно и общенаучное, и важное практическое значение, то история – не больше, как забава, и едва ли она может стать в ряду с другими науками.

Всякого, кто долго занимался историей, преследует идея развития и прогресса. Мы непрерывно двигаемся вперед, каждый в отдельности и все вместе. Англия в настоящее время уже не та, какой была при Стюартах или при Тюдорах. История последних столетий особенно подтверждает взгляд, что это движение прогрессивно, что оно клонится к чему-то лучшему. Но как определить и как измерить это движение? Если мы желаем изучать историю в том рациональном духе, с той определенной целью, какую я рекомендую, мы должны серьезно остановиться на этом вопросе и прийти к какому-либо его разрешению. Мы не должны довольствоваться теми неопределенными цветистыми заключениями, какими историки старой школы, погубившие себя исключительно повествовательным направлением, привыкли, ради формы, оканчивать свои писания.

Эти неопределенные цветистые заключения состоят обыкновенно из ссылки на так называемое поступательное движение цивилизации. Точного определения понятия цивилизации при этом не дается; о ней говорится метафорами, как о свете, о дне, постепенно подвигающемся от бледного рассвета к своему полудню; ее противопоставляют отдаленному неопределенному периоду, называемому «сумраком времен». Но будет ли свет цивилизации становиться все ярче и ярче или, подобно действительному дневному свету, перейдет постепенно в сумерки, после которых настанет ночь; не исчезнет ли он на время вследствие внезапного затмения, как это было со светом цивилизации Древнего мира? Все эти вопросы остаются без ответа. Да и какого ответа можно ожидать от теории, не имеющей в себе ничего серьезного и созданной ради риторических прикрас?

Эта теория цивилизации представляет очень хороший пример плохого философствования. Нужно объяснить целую массу явлений, о которых неизвестно даже, принадлежат ли они к одному и тому же роду, но которые вступают в поле зрения в одно и то же время, – и что же? Все эти явления покрываются одним словом, которое, подобно сети, связывает их. Определять это слово тщательно избегают и, говоря о нем, употребляют метафоры, дающие понять, что оно означает живую силу, имеющую неведомые неограниченные свойства, так что достаточно малейшего намека на нее, чтобы объяснить самые удивительные, самые разнообразные явления. Так поступают со словом «цивилизация». Его употребляют для объяснения множества явлений, не имевших, по-видимому, другой связи между собою, кроме частого одновременного проявления в истории; сюда относят смягчение нравов, технические изобретения, религиозную терпимость, появление великих поэтов и художников, научные открытия, конституционную свободу. Предполагается, хотя никогда не было доказано, что все это составляет одно целое, имеет одну скрытую причину, а именно: действие духа цивилизации.

Без сомнения, можно, принявшись за эту теорию, придать ей более связный вид. Мы могли бы исходить из одного принципа – из свободы мысли, и проследить все последствия, могущие произойти от нее. И научные открытия, и технические изобретения, при наличности некоторых других условий, могут явиться результатом свободы мысли; открытия и изобретения, сделавшись общим достоянием, изменят образ человеческой жизни, придав ей более сложный, современный характер; такую перемену мы можем назвать поступательным движением цивилизации. Но политическая свобода не имеет никакого отношения ко всему этому. В Афинах была свобода до Платона и Аристотеля, а потом она исчезла; в Риме была свобода в то время, когда мысль была груба и невежественна, и наступило рабство, когда мысль стала просвещенной. Поэтический гений также не имеет отношения к свободе мысли: поэзия в Афинах падает, лишь только там начинается философия; в Италии был Данте до эпохи Возрождения, но не было Данте после нее. Если мы подвергнем тщательному анализу то неопределенное суммарное целое, которое мы называем цивилизацией, то найдем, как указывает и происхождение слова, что главную его часть составляют элементы, вытекающие из соединения людей в гражданские общества или государства; однако надо помнить, что другая часть этого целого только косвенно связана с этими элементами и более непосредственно зависит от иных причин. Развитие науки, например, является очень важным элементом цивилизации, но, как я только что указал, оно не изменяется в постоянном соответствии с изменением гражданского благоустройства, хотя в большинстве случаев для развития его требуется известный его modicum. Нельзя забывать, что область воздействия законов и королей на человеческий удел крайне ограниченна. В связи с этим история может выбрать себе или более широкую, или более узкую функцию – она может взять на себя или исследование всех причин человеческого благосостояния, или же ограничиться гражданским обществом и той стороной человеческого благосостояния, которая зависит от него. По какой-то безотчетной традиции историки обыкновенно выбирали последнее. Проглядите все известные исторические сочинения, и вы увидите, что авторы их всегда, более или менее сознательно, ставили на первом плане государство, правительство, их внутреннее развитие, их взаимные отношения. А между тем совершенно верно, что события этого рода не всегда бывают самыми важными событиями в истории человечества. В период, описанный Фукидидом, может быть, самыми важными явлениями были философская деятельность Сократа и артистическая – Фидия, а между тем Фукидид ничего не говорит ни о том, ни о другом; он распространяется о войнах и интригах, которые в настоящее время кажутся мелочными. Это не есть результат узости взгляда. Фукидид живо сознает беспримерную славу города, который он описывает, но он согласен обсуждать эту славу только постольку, поскольку она является результатом политических причин, о чем свидетельствует и приведенная цитата. Он с известной целью и обдуманно ограничивает себя определенными рамками. Дело в том, что для успешности работы необходимо делить и подразделять поле исследования. Если вы обсуждаете все сразу, то, конечно, у вас является блестящее разнообразие сюжетов, но вы не достигаете успеха; если же вы желаете получить результат, то должны сосредоточить свое внимание на одном ряде явлений. Мне кажется благоразумнее удержать историю в ее старинных пределах и обсудить отдельно важные стороны, опущенные из этой схемы. Итак, я признаю, что история должна иметь дело с государством, что она должна рассматривать рост и изменения организованного общества, общества, действующего через посредство должностных лиц или народных собраний. По самой природе государства каждое лицо, живущее на известной территории, обыкновенно считается его членом; но история занимается отдельными личностями только в качестве членов государства. Тот факт, что кто-либо в Англии делает научное открытие или пишет картину, сам по себе не является событием в истории Англии. Отдельные личности имеют значение в истории не по своим внутренним заслугам, а по своему отношению к государству. Сократ был гораздо более велик, чем Клеон, но Клеон играет более значительную роль в истории Фукидида. Ньютон был более великим человеком, чем Гарлей,[2] а между тем Гарлей приковывает к себе внимание историка царствования королевы Анны.