Валерия Калужская - Магиум советикум. Магия социализма (сборник)

• Название: Магиум советикум. Магия социализма (сборник)
• Автор: Валерия Калужская
• Издательство: ЛитагентСнежный Ком9ebea33f-2a93-102a-9ac3-800cba805322
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-904919-94-8

Что было бы, если бы Советский Союз возник и развивался в фэнтезийном мире, мы уже видели. А если наоборот? Социалистическая магия вместе с индустриализацией, оттепелью, суровой поступью рабочего класса и прочими прелестями полузабытой Утопии – СССР на вершине могущества, достигнутого не только танковыми армиями и РВСН, но и магической силой?

Интересно?

Авторы сборника попробовали представить, что именно может стать началом расцвета и что – получиться на выходе, под занавес советской эпохи: нечто вроде «Хранителей» с советским вариантом Доктора Манхэттена или все-таки всемирный НИИ Стругацких как вариант. А чтобы не ограничивать творчество, составители решили заранее проработать концепт, поместив еще не написанные рассказы в два взаимоисключающих раздела: Светлая сторона соцреализма и Темная. Разумеется, они враждуют, но не в рамках одного текста, а в границах общей идеи. Каждый из участников показал победу той или иной Силы в максимально реалистичной и правдоподобной манере. Какая стратегия оказалась выигрышнее – позитивная и светлая или мрачная, оккультная, темная? Кто победил?

Решать вам, читатель.

---

Потом они погуляли по парку. Шахматисты, бабульки, коляски… Наташка, которая уже успела выскочить замуж и родить мальчика, развлекала Антонину комментариями по адресу встречных парней и попутно допытывалась, как она «обходится без мужика». Антонина отмахивалась: «Некогда», – но задумалась: может, с ней что-то не так? Может, она, что называется, холодная? Маленькие ночные секреты, неприличные сны, манипуляции в ванной и доверительные рассказы подруг – вот и весь ее опыт в той части жизни, которую многие полагают самой важной для женщины. Но разве она еще не слишком молода? Разве у нее не всё впереди? Как и все, кто так думает, она не знала, что однажды всё окажется позади, а день (или ночь), когда будет в самый раз, так и не наступит.

Домой она вернулась поздно. Как говорится, ноги сами нашли дорогу, а вот голова сильно отставала. Что-то было не так, понять бы еще – что именно. Перед дверью квартиры остановилась, начала рыться в сумочке в поисках ключа. Нащупала какие-то книги. И откуда они взялись? Ладно, сейчас не до того, потом разберемся. Вдруг что-то холодное схватило ее пальцы маленькими лапками. Антонина чуть не вскрикнула от неожиданности, выдернула руку. В ней был ключ – и ничего более. Сунула его в скважину, открыла дверь. Наконец, дома. Здесь всё привычно, знакомо, на своих местах. Пора бы успокоиться. Нет, все-таки что-то не так…

Мать, выглянув из кухни, посмотрела с укоризной – мол, могла бы и позвонить. Отец приник к «Спидоле», пытаясь расслышать «Голос Америки» сквозь завывания глушилок. В другой комнате засел младший брат с двумя друзьями – бренчали на гитаре и соревновались в подростковом идиотизме. Антонине хотелось… она сама не знала, чего ей хотелось. Остаться одной, забиться в тихий угол, побыстрее заснуть. А может, наоборот, сбежать куда-нибудь, где людно, мелькают чужие лица и некогда думать о том, для чего ей такая жизнь.

Она схватила с полки первую попавшуюся книгу – Чехова, как оказалось, – и попыталась читать, но не могла сосредоточиться. Всё отвлекало, включая нарастающий шум в собственной голове. Черт, а это еще откуда? Шум и вдобавок туман, сделавший странным, мутным и неузнаваемым всё прежде обычное – буквы, фразы, кровных родственников, ключ от двери… Кроме того, что-то случилось с памятью. Темное пятно застилало минувшие несколько часов. Были и другие пятна, скрывшие кое-что в ее прошлом, но беспокоившие меньше: по причине отдаленности во времени это могло забыться «само собой».

А как насчет того, что забыть невозможно, если ты, конечно, в здравом уме? Антонина чувствовала мучительную, прямо-таки зудящую уязвимость оттого, что не помнила, как и где провела вечер. И с кем. С Наташкой? Вряд ли. С Наташкой она попрощалась – это был едва ли не последний доступный стоп-кадр оборвавшегося фильма. Дальше – только чернота засвеченной пленки. Нет, не только. Изредка – вспышки, которые не подавали надежды, а вселяли необъяснимую растерянность и тревогу. Например, застывший в прыжке, сверкающий никелем олень. Или телефонная будка, из которой высовывается овечья морда. Что бы это значило?

Уже не пытаясь читать и зажмурившись, Антонина обнаружила в своем сознании, которое смахивало теперь на чужой пугающий город, незнакомые звуки, запахи, голоса, собственный шепот, вернувшийся тихим эхом, и – хуже всего – других обитателей. Оставаясь в темноте, за закрытыми веками, она рисковала сбежать от себя и навсегда затеряться там, откуда не возвращаются.

Она открыла глаза. Тусклый свет настольной лампы ослепил ее. Она дрожала, как в лихорадке. Под личинами родителей скрывались какие-то уродливые существа… не говоря уже о троих ублюдках в другой комнате. Что делает вот этот – скрюченный, притворяющийся отцом? Слушает голоса с того света? А эта, которая затаилась на кухне… где наточенные ножи… и лекарства в холодильнике… Может, варит отравленный кофе? На миг окатило холодом: откуда взялись эти мысли? Не иначе, ее посетили тени того, что загадочным образом стерлось из памяти. Или того, что стерли?

Но тут ее одолела усталость. Набросилась, будто тяжелое одеяло, повалила, окутала, придавила. Стало тепло и темно, почти уютно – если бы не попискивающие и разбегающиеся во все стороны спутницы страха. Но вот и они исчезли. Антонина забылась сном.

Утро было свежим и солнечным. За окном пели птицы. Явь деликатно проникла сквозь закрытые веки, позвала и вывела из темноты. Проснувшись, Антонина поняла, что лежит на своей кровати, одетая и укрытая пледом. Должно быть, отец перенес ее сюда. У противоположной стены спал брат. Всё казалось привычным и нормальным. Возможно, именно поэтому, по вопиющему контрасту, Антонина вдруг вспомнила часть того, что произошло с ней прошлым вечером. Воспоминания появлялись постепенно, словно поезд, выползающий из туннеля.

Сделалось тошно, словно ее облили помоями. Наверное, так чувствуют себя изнасилованные. А разве кто-то не изнасиловал ее память? И, может, не только память? Сжавшись в ожидании худшего, она прислушалась к ощущениям в низу живота. Боли не было. Для верности она сунула руку под платье и в трусики. Похоже, вчера ей повезло. Хотя что считать везением? Внезапно напомнил о себе мочевой пузырь, и Антонина устремилась в туалет. Опасаясь увидеть кровь, заглянула в унитаз. Убедилась, что крови нет, однако ее не покидало гнетущее чувство жертвы.

Был выходной день. Родители еще спали. Она закрылась на кухне, заварила крепкого грузинского чаю и при льющемся из окна солнечном свете наконец взглянула в глаза тому, что случилось.

Теперь всё обретало хотя бы частичную ясность. Даже не верилось, что ночью она не могла ничего вспомнить. Если бы Антонине было знакомо состояние сильного опьянения, она, вероятно, усмотрела бы некоторое сходство. Но тут было нечто другое. Результат действия какого-то лекарства – только не из тех, что лечат. А дал его ей тот лощеный красавчик, добавил в кофе… Нет, тогда уж по порядку. Она заставила себя вернуться в своих воспоминаниях немного назад.

Итак, ровно в семь (Антонина сверилась с циферблатом своей «Чайки») она вошла в подъезд четырехэтажной «сталинки», стоящей в тихом центре, то есть там, где сама очень хотела бы жить. В ее спальном районе, помимо убогой архитектуры, преобладали физиономии лимитчиков и представителей потомственного пролетариата, здесь же чаще попадались лица поинтеллигентнее, а улицы отдавали какой-никакой историей.

Она поднялась по широкой лестнице с дубовыми перилами, задержалась на промежуточной площадке возле окна, достала зеркальце, придирчиво оглядела себя и припудрила лицо. Губы красить не стала, чтобы профессор не принял ее за вертихвостку. На третьем этаже она подошла к высокой двустворчатой двери квартиры номер шесть. Прочитала фамилии на табличках справа, выбрала нужную и нажала кнопку звонка.

Замерла в напряжении. У нее горело лицо, она не на шутку волновалась. Антонина поймала себя на том, что временами всё еще чувствует себя студенткой накануне важного экзамена. Вроде бы ничего плохого, но уверенности это не добавляло.

Дверь открыл не старик, как она ожидала, а довольно красивый молодой человек, одетый в строгий темный костюм. Антонина обратила внимание на белую рубашку, идеально завязанный галстук и уголок платка, торчавший из нагрудного кармана. Пожалела, что не накрасила губы. Молодой человек, без сомнения, знал, что его улыбка неотразима, и тут же этим воспользовался.

– Вы, наверное, Антонина?

– Да. Я к Демьяну Сергеевичу. Может, я не вовремя…

– Всё нормально, он вас ждет. Я его племянник, зовут меня Игорь.

– Приятно познакомиться.

– Аналогично. – Игорь непринужденно поцеловал Антонине руку и отступил, приглашая войти. Двигался он поистине с хореографическим изяществом.

Она попала в коридор, площадь которого, вероятно, превышала площадь самой большой комнаты в ее малогабаритной квартире. Коридор тянулся куда-то в сумрачную глубину, заставленную видавшими виды шкафами с книгами и журналами. На стене справа висел спортивный велосипед, рядом – политическая карта мира, чуть дальше – карта-схема городских улиц. Слева какие-то трудноразличимые фото в рамках перемежались вырезками из журналов. С одной из них улыбался Андрей Миронов, которого Игорь отдаленно напоминал.

Пока Антонина и племянник Воробьева пробирались коридором, открылась одна из боковых дверей. Появилась матрона в халате до пят; бигуди придавали ей сходство с овцой. Правда, взгляд был не овечьим, а скорее принадлежал овчарке. Под этим взглядом Антонине захотелось извиниться неизвестно за что. Игорь, впрочем, не обратил внимания на соседку по коммунальной квартире, протанцевал до приоткрытой дальней двери и сказал:

– Прошу.

Антонина вошла в большую комнату, пропахшую старостью. Даже свет, что падал через два высоких окна, казалось, успевал состариться по пути и придавал интерьеру оттенок дореволюционной фотографии. Повсюду были книги, книги, книги, среди которых не сразу обнаруживался маленький старик с лицом, похожим на кору с изнанки, изборожденную древоточцами. Тонкие губы будто прошиты нитками, редкие седые волосы, тусклые глаза больного человека. Правда, при появлении девушки в них что-то блеснуло, будто мелкие монетки на радость нищему.