Тим Милн - Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6

• Название: Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6
• Автор: Тим Милн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-227-06385-4

Автор настоящих мемуаров Тим Милн — друг и ближайший соратник агента советской разведки Кима Филби по МИ-6, секретной разведывательной службе Великобритании. Книга представляет собой откровенный в своих оценках рассказ о тридцатисемилетней дружбе, включившей десять лет тесной совместной работы, подробные воспоминания отношений двух близких людей, показанные как с личной, так и с политической стороны. Портрет крупнейшего шпиона КГБ, члена Кембриджской пятерки — самой сильной агентурной группы во время Второй мировой войны, по сути предателя своей страны, написан тем не менее без злобы и горечи.

---

Это было в мае 1937 года. Мы с Лиззи устроили ему прощальный вечер в доме моей матери на Сент-Леонардс-Террас, в Челси, где, собственно, я и жил. Каждый из нас пригласил от полутора до двух десятков гостей. Среди гостей Лиззи были представители «Срединной Европы»; мои же работали в рекламном бизнесе. Под вечер к нам явился дружелюбно настроенный полисмен, который сказал, что поступили жалобы на шум, доносившийся из нашего дома. При этом он отметил, что закон ничего не может с этим поделать, пока мы продолжаем оставаться в закрытом помещении. Где-то за полночь он постучал снова — с тем же посланием. На этот раз мы правдами и неправдами заманили его к себе, дали выпить, потом по очереди надевали его шлем и фотографировались. Вечеринка продолжалась в том же духе до самого рассвета. Я упоминаю об этих пустяках, потому что жизнь — и жизнь Кима Филби в не меньшей степени, чем жизнь любого другого человека, — состоит главным образом из подобных событий. Из многих книг, посвященных Киму, — включая, до некоторой степени, и его собственную, — создается впечатление, что он всегда был серьезен, никогда не прекращая свою одинокую тридцатилетнюю войну. Телевизионный фильм «Филби, Бёрджесс и Маклин»2 выставил его несколько скучным и занудным типом — таким, каким Ким Филби на самом деле никогда не был. Посмотрев этот фильм, невозможно предположить, что Ким мог здорово повеселиться, обладал своеобразным личным магнетизмом для очень многих людей. Не знаю, пришлась ли ему по душе прощальная вечеринка — вероятно, нет, поскольку он все-таки выглядел несколько подавленным, — но обычно у него было очень позитивное отношение к жизни, и он умел получать от нее удовольствие.

В следующие приблизительно четыре с половиной года мы с Кимом виделись сравнительно редко. Когда в октябре 1941 года я поступил на службу в СИС, моя супруга Мэри, с которой мы познакомились в начале 1937 года и в чьей компании я обычно находился с того времени, встречалась с Кимом всего лишь три или четыре раза. Я тоже виделся с ним ненамного чаще.

Вскоре после того, как Ким уехал в Испанию в качестве корреспондента The Times, я предпринял неудачную попытку присоединиться к нему во время моего ежегодного двухнедельного отпуска в Benson’s. Это было в августе 1937 года. Я все еще вынашивал надежды пробиться в журналистику, и Ким сказал, что, если бы я нашел какой-нибудь предлог, он мог бы, наверное, устроить меня к испанским националистам. Разглядывая свой старый паспорт, я вижу, что 23 августа британский вице-консул в Байонне подтвердил, что он действителен для однократного въезда в Испанию: «Владелец паспорта следует в качестве корреспондента London General Press». Именно в этом агентстве, согласно информации из Sunday Times, Ким получил удостоверение об аккредитации, когда в феврале посетил Испанию. Поэтому я предполагаю, что он, должно быть, организовал и мою собственную. Обратившись в представительство испанских националистов — кажется, в Биаррице, я отправился в Сен-Жан-де-Люз. Там, как говорил Ким, мне нужно было зайти в Bar Basque и узнать все о перемещениях по франкистской Испании его и других журналистов. Я действительно встретил там многих журналистов, и некоторые из них недавно видели Кима. К сожалению, войска Франко в тот момент были заняты в операции под Сантандером на северо-западе Испании, а Ким, который находился вместе с ними (на самом деле он вошел в город раньше), был фактически отрезан от внешнего мира. Ни один из журналистов не собирался возвращаться в Испанию, и, как бы я ни пытался связаться с Кимом, вряд ли мои письма или сообщения могли достичь его вовремя. Позагорав несколько дней и вдоволь накупавшись на атлантическом побережье, я провел вторую неделю во Французских Пиренеях; я не мог рисковать и опоздать в контору. После моего возвращения в Лондон пришло разрешение на въезд от националистических властей, но воспользоваться им я, конечно, не мог.

Во время испанской гражданской войны произошел небольшой инцидент, который, наверное, говорит о том, что у Кима помимо работы корреспондентом The Times были и другие интересы. В 1937 году наш с Мэри молодой приятель, Баз Брэкенбери, работавший в Benson’s, — в то время романтик левого толка, — бросил работу, а затем, по слухам, перешел к республиканцам и водил грузовик. Приблизительно через год, разочарованный тем, что увидел, он задумал посетить националистическую Испанию в качестве внештатного журналиста. Он въехал из Франции под своей настоящей фамилией Кляйн, но далеко пробраться ему не удалось: вскоре он был арестован. Обвиненный в шпионаже в пользу республиканцев и столкнувшись с угрозой расстрела, он заявил, что дружен с корреспондентом The Times Г.A.Р. Филби. (Думаю, он, вероятнее всего, видел Кима только на прощальной вечеринке. Возможно, он также сказал, что они вместе учились в школе, хотя фактически его карьера в Вестминстере началась после того, как Ким оттуда уехал.) Ким Филби сказал националистам, что едва знаком с этим человеком, но считает, что он просто молод и безответственен. База отправили к границе и выдворили из страны. Когда мы потом увиделись с Кимом, тот был все еще вне себя от случившегося: он сказал мне, что подвергся серьезной опасности. В то время мне казалось, что он придает этому слишком большое значение. Теперь я понимаю, что ему было тогда крайне неловко, но так ли это на самом деле, будь он просто корреспондентом? В конце концов, любой, оказавшийся в трудной, даже угрожающей для себя ситуации, мог заявить о знакомстве с определенным человеком, даже если виделся с ним всего раз. Баз, очевидно, повел себя неблагоразумно, но он не нуждается в оправданиях: когда началась война, он вступил в Королевские ВВС и потом геройски погиб.

Я следил за карьерой Кима — насколько об этом можно было судить из его репортажей в The Times, и с большим облегчением прочитал о его замечательном спасении в районе Теруэля в последний день 1937 года. Республиканский снаряд — кстати, русского производства — угодил в автомобиль, в котором сидели Ким и три других корреспондента; Ким оказался единственным, кто остался в живых. Я помню лишь одно письмо, полученное от Кима во время его пребывания в Испании, а в нем — одно предложение: «Фрэнсис Добл здесь, и она очень хороша»3. Он больше не упомянул ни слова об этой весьма известной лондонской актрисе 1920-х — начала 1930-х годов, которую я видел и на сцене, и на экране; возможно, он сам узнал об этом из печати. Лишь прочитав несколько книг о Киме, я узнал об их длительном романе в Испании. Независимо от того, какую роль каждый из нас играл в жизни другого, в сугубо личные дела мы друг друга никогда не посвящали…

Ким работал корреспондентом The Times в националистической Испании, будучи более двух лет приквартированным к штабу Франко. Некоторые авторы, по-видимому, истолковали этот факт как едва ли не эквивалент того, что он сражался на стороне Франко, и как нечто такое, что его бывшие друзья из левых сочли бы удручающим и шокирующим. Меня это озадачивает; ведь не назвали же коммунистами корреспондентов газет, которых в советскую эпоху отправляли жить и работать в Москву! Да, в репортажах Кима из Испании националисты зачастую изображались в слишком благопристойном виде. Но в те дни иностранный журналист, работавший в условиях тоталитарного режима, едва ли мог рассчитывать на полную свободу слова — гораздо меньше, чем теперь; и к тому же Ким работал в газете, которая при Джеффри Доусоне изо всех сил стремилась не испортить отношения с гитлеровской Германией. Я никогда не чувствовал, что репортажи Кима отражают его истинные ощущения, но отнюдь не находил это замечательным; у него, зажатого между Франко и Джеффри Доусоном, выбор был в общем-то невелик. А разве я порой не писал исступленно о тех вещах, к которым, по сути, не испытывал ни малейшего интереса? И все же я и некоторые из моих коллег при составлении рекламных листовок для Консервативной партии знали меру дозволенного. Иногда мне казалось, что Ким позволял себе несколько больше, чем ему нужно для представления националистов в выгодном для них свете. Но при этом я отдавал себе отчет, что здесь он не сам себе хозяин; и это конечно же было более чем верно…

Судя по недавно опубликованным источникам, создается впечатление, что некоторые из коллег-журналистов, тоже работающих в Испании, считали Кима несколько выделяющимся на общем фоне: он был необычайно хорошо информирован, больше, чем другие, интересовался сведениями военного характера. Истину, по-видимому, не знал никто. И, судя по всему, никому в голову не приходило, что он мог тайно сообщать эти сведения, скажем, испанским республиканцам. Кое-кто из журналистов предположил, что он работает на британскую разведку. Сам Ким пишет, что «насколько помнит» — и я уверен, что так и есть, — его первый контакт с британскими секретными службами состоялся летом 1940 года. Но он признается, что и в Германии, и в Испании он уже это предчувствовал. Возможно, он рассчитывал на подобные контакты; это сделало бы его еще более интересным субъектом для русских. Мне он рассказывал, что как-то раз, путешествуя на юг через всю Испанию к Гибралтару, — вероятно, во время своей внештатной работы, — он обнаружил, что его маршрут все время совпадает с движением одного из подразделений испанских националистов. По прибытии в Гибралтар он сообщил об увиденном британским властям. Но если он надеялся таким образом привлечь внимание к себе Секретной службы, то, очевидно, эти попытки не имели какого-либо успеха.