Александр Казанцев - Купол надежды

• Название: Купол надежды
• Автор: Александр Казанцев
• Издательство: Мол. гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1980

В своем романе «Купол Надежды» известный писатель-фантаст обратился к проблеме избавления человечества от голода. Его герои строят в Антарктиде Город-лабораторию. В этом краю, где природа не дает человеку почти ничего, они доказывают возможность обеспечения людей искусственной пищей, преодолевают косность и алчность ее противников.

---

Сенатор Мирер тоже мог вспомнить, чем было отмечено его избрание в сенат США. Свое первое путешествие в Капитолий он совершил в маленьком сабвее, соединяющем отель с Конгрессом.

В Капитолии, не зная его лабиринтов и стесняясь спрашивать дорогу у снующих там людей (вход сюда всем свободен!), сенатор Мирер оказался в галерее, уставленной бюстами сенаторов, имена которых ничего не говорили, кроме желания Штатов утвердить свой престиж, отметив бюстом своего представителя.

Наконец он оказался в своей деловой резиденции из двух комнат. В первой сидела весьма строгая леди — секретарь сенатора мисс Челенджбридж, в другой находился его кабинет с аккуратно прибранным письменным столом с блокнотами и фотографией его супруги и двух дочурок (забота строгой секретарши).

Мисс Челенджбридж предстала перед патроном, высокая, высохшая, без всяких следов косметики, но тщательно завитая парикмахером. У нее был острый птичий нос, как и у сенатора, и на редкость близко посаженные глаза, прикрытые непомерно большими очками.

— Вам, патрон, надлежит принять мистера Броккенбергера, — непререкаемо заявила она.

Сенатор возмутился. Он не собирался принимать кого попало. Но Броккенбергер оказался влиятельным лобби, представляющим интересы могущественных компаний.

— Я слуга народа, и мне нет никакого дела до могущественных компаний! Никаких лобби!

— Слушаюсь, сэр, но…

Через час сенатор Мирер принял в своей новой резиденции в Капитолии первого посетителя, мистера Броккенбергера.

— Хэлло, Джимми! Я рад, что мы приветствуем вас здесь, старина! — с этими словами и обезоруживающей улыбкой в кабинет ввалился благообразный толстяк с полдюжиной подбородков и резкими, почти суетливыми движениями, никак не вязавшимися с его тучной фигурой.

— Как вы поживаете? — кисло осведомился Мирер, который никак не считал, что для этого незнакомца он уже и «Джимми» и «старина».

Но мистер Броккенбергер продолжал, развалясь в кресле:

— Итак, Джимми. Белковая бомба привела-таки вас через Северную Дакоту в Капитолий. Пора платить по векселям.

— Я не выдавал никаких векселей. Я избран народом.

— Полно, дружище! Неважно, кем вы избраны. Важно, что вы здесь. И мы этому рады. Наши старания не пропали даром.

— Кто это «мы»?

— О сэр! К вашим услугам моя контора. Высоко-хитрые юристы «не суй палец в рот, проглотят и хвост!». Ха-ха! У сенаторов скудно с сотрудниками. Одна мымра-секретарша. Вы меня простите, я по-свойски! А кто будет вам готовить речи, наводить справки, окажет любую юридическую услугу? Не плюйте в колодец, старина, лучше опустите туда ведро и лейте из него воду на нашу мельницу.

— Какая там еще мельница?

— Мельница наших клиентов, которая, как и все мельницы, перемалывает зерно. Очень много зерна. И тут ваша белковая бомба как раз кстати.

— Я пошутил, говоря о белковой бомбе!

— Эта прелестная шутка обеспечила вам Нобелевскую премию и ваше избрание земляками-избирателями в сенат. При кое-какой нашей помощи, конечно.

— Крайне благодарен. Ваша забота превосходит даже… вашу толщину.

Посетитель весь заколыхался от смеха. Казалось, он лопнет.

— Я знал, что вы свой парень, проф! О'кэй! Завтра вы станете членом Особой комиссии ООН, которая отправится в Антарктиду, чтобы прикрыть там одну лавочку, которая очень не нравится моим клиентам. Я же сказал, что вам надо платить по векселям: белковая бомба нарушает стабильность на мировом рынке. Ваша обязанность помочь нам.

— Пока я не облечен никакими полномочиями.

— Полномочия будут, — заверил улыбающийся Броккенбергер.

Когда сенатор после ухода посетителя вызвал секретаршу, то напоминал разъяренного быка:

— Я попрошу избавить меня от таких посещений!

— Что вы, сэр! Но ведь он все равно остановил бы вас в коридоре. Вы их не знаете. Ваш разговор стал бы достоянием посторонних. У меня срочная почта, шеф. Вам надлежит завтра быть в Нью-Йорке.

— Это еще почему?

— Там решается вопрос о вашем участии в Особой комиссии ООН. Вы приглашены на заседание комитета. Я решилась попросить, чтобы в сенате посчитались с необходимостью вашего отсутствия.

Мирер поднял глаза на свою властную помощницу и подумал, что, быть может, и она ему скажет о клиентах, которых она представляет.

Глава третья. ПОДЛЕДНЫЕ СЮРПРИЗЫ

«Да, я счастлива! Честное слово! И об этом счастье я и хотела писать, начиная свои „подледные записки“, но жизнь есть жизнь, даже с таким замечательным человеком, как Николай Алексеевич, и мне придется рассказать о штурме нашей „подледной крепости“, которую он защищал. Рассказать не о своих чувствах и переживаниях, а о том, что происходило вокруг меня.

Николай Алексеевич нервничал. Но только я могла заметить это. Ведь я знала каждое его движение, интонацию голоса, выражение лица. Для всех он был по-прежнему бодрым, энергичным, заботливым.

Я поняла, что не все в порядке, когда прибежала с работы, чтобы покормить Мишеньку. Мы с Николаем Алексеевичем так назвали сына в память Мишеля Саломака. Мама жила в соседней квартире, но ушла в Школу жизни и труда проведать Алешу, а я застала Николая Алексеевича… за стиркой пеленок! Хотела рассердиться, да не смогла. С неумолимой логикой и побеждающей улыбкой он объяснил, что в этом нет ничего унизительного, поскольку он любит малыша не меньше моего. Тем более что меня считает не только кормилицей нашего сыночка, но и всеобщей кормилицей. Я ведь руковожу (подумать только!) „заводом вкусных блюд“, где в привычные виды пищи превращается бесцветный и безвкусный белок дрожжей кандиды с биофабрики Мелхова. (Юрий Сергеевич все-таки приехал сюда, но уж, конечно, не из-за сына, к которому безразличен, а скорее всего в расчете на кресло директора будущего международного концерна искусственной пищи!)

Я отняла у Николая Алексеевича пеленки, которые он едва не спалил перегретым утюгом, усадила напротив себя, взяла его нервные руки в свои и стала допытываться, что с ним.

Он сознался, что действительно встревожен беспринципной возней вокруг дальнейшей судьбы Города Надежды. Придется ехать в Нью-Йорк, участвовать в прениях, защищаться.

Один раз я чуть не умерла, узнав, что с ним случилось в Централь-парке, а теперь… Нет!.. Я его не отпущу!

Видимо, самым лучшим аргументом у женщин всех времен были слезы. Честное слово! Тем более что Николай Алексеевич их у меня никогда не видел. И он уступил, согласился с моими доводами, решил пригласить в Город-лабораторию комиссию ООН. Пусть посмотрят, прежде чем обсуждать и решать.

И вот удивительный лайнер „Иван Ефремов“ встал на рейде в нашей бухте. Втроем с Николаем Алексеевичем и Вальтером Щульцем мы шли по каменной дороге из города в „порт“, как звучно назывались прибрежные Скалы пингвинов.

Сзади из Грота тянул теплый воздух, а навстречу свежей струей дул морозный ветерок, неся морские запахи и тающие на щеках снежинки.

Мы обошли скалу, и я замерла от восторга. Над зеленоватой водой висел в воздухе многоярусный белоснежный гигант. Остатки розоватых льдин, заплывших ночью в бухту, слегка покачиваясь на волне, проплывали под приподнятым высоко над водой днищем корабля.

Пингвины теснились на скале, как толпы встречающих, все парадно наряженные в черные фраки и белые манишки. На нас они не обратили никакого внимания.

От спущенного к воде трапа, похожего на парадную лестницу какого-то индийского храма, отчалил катер на подводных крыльях и помчался к берегу, лавируя между льдинами.

Первым на камни из катера выпрыгнул американский журналист, чем-то напоминавший ковбоя из голливудских фильмов, в облегающей ладную фигуру кожаной куртке, в таких же штанах. Не хватало только кобуры с кольтом у пояса.

— Хэлло, мистер Анисимов! В жизни не видел ничего красивее! Гостеприимно ли тащить нас в ледяную пещеру, лишив такой бухты, айсбергов, пингвинов и этих нежных красок, не ведомых ни одному художнику!

— Мы решаемся на это только ради того, чтобы показать вам нами сделанное, — улыбнулся Николай Алексеевич, здороваясь уже с англичанином и американским сенатором, с которыми был знаком еще в Риме.

Последней с катера, подобно богине красоты, сошла Шали Чагаранджи, закутанная в меха, из-под которых снизу виднелось яркое сари. Она озаряла всех „лучезарной улыбкой“, как потом говорил о ней Вальтер Шульц, сразу попавший к ней в плен.

Расточая любезности, он повел ее к Гроту в сопровождении строгого седого профессора Станислава Татура из Польши и низенького приветливого вьетнамского министра неопределенного возраста, Нгуен Ван Нама.

Анисимов оживленно обсуждал со своими коллегами научные проблемы, а мы с Генри Смитом чуть поотстали. Я вспоминаю каждое его слово, чтобы сопоставить со всем последующим.