Александр Казанцев - Купол надежды

• Название: Купол надежды
• Автор: Александр Казанцев
• Издательство: Мол. гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1980

В своем романе «Купол Надежды» известный писатель-фантаст обратился к проблеме избавления человечества от голода. Его герои строят в Антарктиде Город-лабораторию. В этом краю, где природа не дает человеку почти ничего, они доказывают возможность обеспечения людей искусственной пищей, преодолевают косность и алчность ее противников.

---

Посетителя встретил сидевший за столом, чуть приподнявшийся навстречу пожилой человек с жестким проницательным лицом:

— Садитесь, товарищ Мелхов. Я хотел бы побеседовать с вами как с молодым обещающим специалистом. Дело в том, что мы предвидим переориентацию вашего химического завода. Нынешний его главный инженер, как говорится, душой не принял нового направления производства и доказывал ошибочность наших планов. Вот нам и хотелось бы узнать, что думают по этому поводу другие специалисты, повидавшие Запад. Всегда надо проверять себя.

И он впился в Мелхова жестким проницательным взглядом.

Юрий Сергеевич не дал себе заерзать на стуле. Как сказать и не промахнуться? Он сидел перед начальником в почтительной, но полной достоинства позе.

— Если вы познакомите меня с новой ориентацией завода, — осторожно начал он, — то вы поможете мне составить свое мнение. — Он рассчитывал, что начальник невольно, но поможет ему. Однако тот был закрыт, как несгораемый шкаф.

— Дело в том, товарищ Мелхов, что страна нуждается в резерве для сельского хозяйства, — загадочно сказал он.

— Минеральные удобрения? — постарался угадать Мелхов.

Начальник позволил себе чуть улыбнуться и «приоткрыть сейф»:

— Нет. Искусственные белки. Из лабораторий им предстоит перейти на заводы. И ваш завод окажется в числе первых, где белки должны получаться не в поле с помощью природных процессов, а в кубах и колонках по химической технологии.

— О, искусственные белки! Это так перспективно! — подхватил Мелхов, уловив в словах начальника главное: теперешний технический руководитель не принял новой ориентации, значит, Мелхов должен принять ее.

Из Римской конференции и разговоров с Азлитой, рассказывавшей мужу о работах академика Анисимова, которые Мелхов на всякий случай выслушивал, он много знал об искусственной пище. И сейчас с присущим ему умением блеснул перед начальством своими поразившими того знаниями.

— Я убежден, — заключил свою «оду об искусственной пище» Юрий Сергеевич, — я отчетливо представляю себе, что сказал бы по этому поводу, например, Фридрих Энгельс.

— Фридрих Энгельс? — удивился начальник.

— Да, друг и соратник Маркса. Узнай в свое время об искусственной пище, он, философски осмысливая марксизм, указал бы, что переход от охоты к земледелию в прошлом адекватен переходу человечества от земледелия к пищеделанию в будущем.

— К пищеделанию? — заинтересованно переспросил начальник и что-то записал в настольном календаре.

Глава вторая. ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ

Юрий Сергеевич остался доволен собой. Очевидно, он произвел неплохое впечатление.

По дороге домой Мелхов упивался раскрывшимися перед ним перспективами. Новая отрасль промышленности «пищевая индустрия» — индустриальное производство искусственных белков! Страна нуждается в молодых технических умах, способных без оглядки на старое, привычное развить новое производство. Коль скоро Мелхова вызвали в министерство, ясно, что на него делают ставку. Завтра ему, возможно, придется заменить консервативно мыслящего главного инженера и руководить первым заводом искусственной пищи. Потом таких заводов появится много, и ими всеми тоже предстоит руководить. И тогда потребуется опыт, опыт в новом деле. А таким опытом будет в первую очередь обладать он, Мелхов.

Но в сладких мечтах о своем необыкновенном продвижении он словно оступился вдруг в яму на гладкой дорожке, вспомнил о своем разрыве с Аэлитой, за спиной которой ему виделся Анисимов — душа искусственной пищи. Пожалуй, академик, чего доброго, окажется у него на пути к уже видимой вдали вершине. И он позвонил из ближайшего автомата своему новому другу и советчику Генри Смиту. Тот проявил огромный интерес к создавшейся ситуации, особенно близко приняв к сердцу семейные дела Мелхова.

— Как неудачно и, главное, не ко времени произошло все это у вас с супругой, — сетовал он. — Впрочем, давайте спокойно разберемся: кто выгнал ее из дому? Кто подал в суд на развод? Ведь не она же! Так за кем следующее слово? Вот то-то! Почему бы вам, Юрий, не принять «заблудшую» жену обратно? Это будет вполне в библейском стиле. Так сказать, принять в лоно семьи обратно! Ведь у вас сын!

Мелхову доводы эти показались убедительными, в особенности же то, что через Аэлиту удобнее всего завязать отношение с академиком. Что же касается неудачного письма в Академию наук (черт попутал его прикинуться обиженным человеком! Тьфу!), так можно прямо и честно осознать свои ошибки и перед всеми извиниться. («Поклон спину не тянет!»)

Смит говорил, что если академик Анисимов по-настоящему деловой человек, то поймет выгоду установления отношений с Мелховым. Во-первых, отметание всяческих слухов, связанных с подчиненной, во-вторых, Мелхов, вполне вероятно, возглавит производство искусственной пищи — и, возможно, на многих заводах. Отношения вполне могли быть «взаимно выгодными»!..

Всего этого Юрий Сергеевич не успел рассказать матери.

Появился брат Аэлиты Спартак! Не придумаешь лучшего повода для примирения с Аэлитой. Ну и для свидания с Алешей, с которым повидаться отец так и не удосужился.

На столе появилась бутылка. Юрий Сергеевич решил угостить солдат на славу. Матери сын успел шепнуть, что «так надо».

Юрий Сергеевич считал, что умеет разбираться в людях, видит их насквозь — «рентгенизирует». Этот простак Спартак, по всей видимости, «рубаха-парень», кристально чист, как реторта перед употреблением, незамутнен правдой жизни, знал свое «ать-два» и носился с какими-нибудь романтическими идеями, вроде отца, выдумщика нелепых имен.

— А в вас есть что-то легендарное, от самого Спартака. Я гляжу на вас, а вижу вождя гладиаторов! Ваш папа очень мудро давал такие имена детям: Аэлита, Спартак! Очень романтично!

— Нормально, — заверил Остап, наливая еще по рюмочке. — Спартак — это что-то так: папаша наверняка в болельщиках хоккейной команды ходил.

— Ну что вы! — воздел руки к потолку Мелхов. — Именно вождь гладиаторов, и никто больше! Разве я не прав, Спартак Алексеевич?

— Зовите просто Спартаком. По отчеству непривычно, хотя отец у нас замечательный.

— Я знаю, что замечательный. И в вас и в Аэлите чувствуются его черты. Романтизм, прямота, честность…

— Да что вы, право! Отец одно, а я совсем другое.

— Не скажите, не скажите. Вот я предложил переговорить с кем надо насчет вашего поступления в вуз, — чего греха таить, там при поступлении списочки в ходу, — так вы и слушать не захотели.

— Да и не надо! После армии мы и так преимуществом пользуемся. А вот окажусь ли подготовленным — тут вся загвоздка.

— Так я помогу вам, Спартак! Какой разговор! Математика, физика — это же моя стихия!

— Спасибо. Вот не думал.

— Он думал. Я его продам и все выложу, — вмешался все более хмелевший Остап. — Мы хотели сперва на Урал податься, на заводе годик-другой поднатореть. Отец там, ну и другие прочие…

— И как же?

— Так других прочих не оказалось, — расхохотался Остап. — Не дождались, в град-столицу учиться двинулись. Вот и мы за ними.

— Вот как? И много этих остальных прочих?

— Одна-единственная.

— Замечательно! Люблю настоящего мужчину! Еще рюмочку за нее, прекрасную незнакомку. Не осмеливаюсь спросить имени.

— Имя обыкновенное — Тамара, — смущенно выговорил Спартак.

— Зато фамилия необыкновенная, — вмешался Остап. — Если «идзе» обыкновенным считать, так она — Неидзе. Могла бы в сам стольный град Тбилиси податься, к родственникам всесильным, а она в Москве очутилась ради служения искусству.

— Художница, — пояснил Спартак.

— Даже меня рисовала в классе. Правда, карикатуру для стенгазеты. Это все брызги, но, говорят, похоже.

Юрий Сергеевич рассмеялся:

— До чего же, Остап, вы хороший друг. Несмотря на злую карикатуру, отправляетесь за тридевять земель с другом, чтобы догнать жрицу искусства.

— Вот-вот! И я ему то же твержу! Цени друга! А мы с ним вместе и на суше, и в море, и в воздухе испытаны.

— И в воздухе?

— Самое что ни на есть пустяковое дело, — продолжал Остап, зорко следя за хозяином. — Для нас с парашютом в затяжном прыжке чесануть, все равно как вам — в курительную комнату.

— Неужели?

— Все одно, что в речку «макнуться». Сперва, конечно, боязно, — продолжал он, подтрунивая сам над собой. — Она неподогретая. А потом, как окунешься, и вылазить неохота. Так же и в воздухе. Глядишь друг на друга и летишь, летишь, парашюта не раскрываешь, чтобы труса не сыграть. Земля — хоть рукой трогай, а ты все нежишься в высоте, как в саду с гуриями. И сразу бац! — и в ямке…

— Стоп, — остановил его Спартак.

— Ну, глаз-то наметался, — уже оправдываясь, продолжал Остап, — рука сама открывает парашют — биоавтоматика или условный рефлекс по Павлову, как хотите! — закончил он, озорно блестя глазами.