Михаил Никитин - Безрогий носорог

• Название: Безрогий носорог
• Автор: Михаил Никитин
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016

В повести сибирского писателя М. А. Никитина, написанной в 1931 г., рассказывается о том, как замечательное палеонтологическое открытие оказалось ненужным и невостребованным в обстановке «социалистического строительства». Но этим содержание повести не исчерпывается — в ней есть и мрачное «двойное дно». К книге приложены рецензии, раскрывающие идейную полемику вокруг повести, и другие материалы.

---

Нина повесила на крюк котелок с пшеном. Сухие сучья вспыхнули. Нина расстелила плащ и легла у костра. Сергей Сергеич набил табаком трубку, и, прикурив от хворостины, привалился к окатанному камню.

Все пришло в надлежащий порядок.

Ветер стих. Дым восходил прямо и тень его слабо раскачивалась на белом полотнище.

— Странное соединение, — пробормотал вдруг Сергей Сергеич, — минералогия и вирши…

— Это вы о Петре Карловиче? — Нина широко расставила локти и опустила голову на сцепленные ладони. — Но он очень неплохой поэт.

— Я с вами не согласен, — невнятно проговорил Сергей Сергеич. — Вспомните, например, стихи, которые он прочел на выпускном вечере. Там сказано, что луна повисла на небе. По-моему, небо здесь только для размера. На чем же может висеть луна, как не на небе?

— В отношении формы Петр Карлович, действительно, слаб, — Нина произнесла эту фразу совершенно спокойно. Сергей Сергеич посмотрел на нее с нескрываемым удивлением. Нина лежала неподвижно, глаза ее были прикованы к костру, сумерки позволяли различать на ее лице меркнущую игру огня.

— Дело не в этом, — резко выпрямилась Нина. — Я нисколько не удивляюсь тому, что Петр Карлович совмещает в своей особе поэта и минералога. По моему, есть особая поэзия в излучении кристаллов и в том, как минералог обшаривает землю.

— Прибавьте любовь минералога к туземным девушкам, — насмешливо пробормотал Сергей Сергеич.

Нина высокомерно приняла вызов.

— Это тоже неплохо — любовь к туземным девушкам.

Сергей Сергеич промолчал. Дым трубки был столь непроницаем, что Нина не заметила кривой его улыбки.

— Послушайте, — вновь заговорила она. — Вы не знаете, за что Карлович отбывал каторгу?

— Это весьма древняя история. Мне ее рассказал профессор Молостов. — Сергей Сергеич присел к костру и начал помешивать в котелке. — Дело было не то в 1905, не то в 1906 году. Петр Карлович учился в то время в университете. Жил он тогда с отцом, который был председателем окружной судебной палаты. Как-то раз Петр Карлович сидел в своей комнате. На улице запели «боже, царя». Петр Карлович выскочил на балкон. По улице идет черносотенная манифестация. Тут, конечно, и портреты царя, и хоругви, и мясистые лавочники. Петр Карлович, как вы знаете, человек экспансивный. Недолго думая, он забежал в комнату, потом вернулся на балкон и с балкона разрядил свой кольт. Семь выстрелов — двое убитых, трое раненых. Петра Карловича схватили. Грозило ему повешение. Но у отца были очень крупные связи, и ограничились тем, что Петра Карловича выслали на десять лет в Якутскую область. Отцу важно было выиграть время. В конце концов, он добился того, что Петра Карловича вернули. Было это в двенадцатом году. Профессор Молостов лет на восемь моложе Петра Карловича. Когда Петр Карлович вернулся на родину, — профессор Молостов не сошел еще со студенческой скамьи. На него, да и на всю студенческую молодежь Петр Карлович произвел огромное впечатление. Он приехал из Якутии этаким лесным человеком. Был он тогда лохматый, с черной бородой, с сильной походкой. На выступления Петра Карловича в университете сбегался весь город. Молодежь с ума сходила. Дамы тоже. Все это очень легко понять. Представьте тихий провинциальный город. И вдруг врывается этакий лейтенант Глан и произносит не скучный профессорский доклад, а живую поэтическую речь о природе Якутии. Говорит о минералах, об экологии растений, о быте якутов и вдруг произносит стихи о туземных девушках. Нетрудно представить, как все это было дико и необыкновенно. Вы только подумайте, — тихий университетский город и вдруг этакое:

— Шаманский бубен темен, задымлен…

Сергей Сергеич вернулся к своему камню и вновь начал набивать трубку.

— Все-таки это очень странно, — сказала Нина после короткого молчания. — Мне вспоминается одна сцена, которая разыгралась в кабинете Петра Карловича. Мы пришли на практикум по минералогии. Вы, конечно, помните, — у Петра Карловича висит объявление: в верхней одежде вход в кабинет минералогии решительно воспрещается. Мы честно разделись, но два парня прошли в кабинет в кепках. Они почему-то всегда ходили в кепках… Ну, вот. Прошли мы в кабинет. Петр Карлович влетел к нам бомбой и еще на пороге начал вступительное слово к практикуму. Говорил очень интересно, но к нашему несчастью парни в кепках попались ему на глаза. Он сразу переменился в лице, затопал и завопил что-то дикое. Можно было понять только одно, что он прогоняет парней, что его кабинет — не кабак, а храм науки. Понимаете, он так и кричал: храм науки! И вот я до сих пор не могу понять, как уживаются в одном человеке столь поразительные противоположности: с одной стороны, бывший каторжанин и революционер, с другой стороны, — храм науки, преклонение перед формой, погоня за внешностью.

— Петр Карлович любит театральные жесты, — проговорил Сергей Сергеич и кинулся в котелку, в котором захлюпала каша.

Ужин был стремителен, как солдатский завтрак.

Нина отодвинула пустой котелок и снова улеглась у костра. Дрема укачала ее на теплых руках. Засыпая, она услышала голоса рабочих. Они прошли в свою палатку, разговаривая о кинокартине, которую им показали на ближайшем совхозном становище.

Неизвестно, сколько прошло времени.

— Эстафета! — сказал неожиданный голос.

Сергей Сергеич сидел у костра, держа перед собой клочок бумаги. Рядом с ним стоял неизвестный мальчик.

— Эстафета, — повторил Сергей Сергеич, протягивая Нине бумажку.

Нина склонилась к костру. Буквы на бумаге прыгали.

— Дорогие коллеги, — медленно прочла Нина. — Прошу вас завтра со всем нашим скарбом перебраться к Красному Яру. Это обрыв в трех километрах от нашей теперешней стоянки, вверх против течения реки. Объект работы меняется. Апатиты — дело конченное. Профессор Крот.

— Это надо выяснить, — сказала Нина, взглянув на Сергея Сергеича, — я пойду к Петру Карловичу.

Сергей Сергеич улыбнулся:

— Идти, конечно, нужно, но он ведь страшно упрямый. Вы все-таки скажите ему: апатитам придают такое значение, тут и Общество по изучению производительных сил замешано и газеты тоже приняли участие.

Сергеи Сергеич взял из рук Нины бумажку и сложил ее вчетверо.

— Беда в том, что во время экспедиции он требует полного подчинения. Но все- таки попытайтесь.

Сергей Сергеич поднялся.

— Пойдемте, я вас немного провожу.

* * *

Костер был двойной. Отраженное пламя полыхало в воде. Человек сидел неподвижно. На фоне огня силуэт его был необычайно четок.

Неподвижная фигура человека, костер и отраженное пламя создавали ощущение почти торжественной тишины.

Из-под ног Нины посыпались камни. Они упали в воду и звонко булькнули.

Тогда человек вскочил. Нина вступила в светлый круг костра и человек кинулся к ней навстречу:

— Нина Сергеевна, случилось что-нибудь?

— Петр Карлович, — спокойно сказала Нина, — я пришла узнать, почему мы прекращаем работу в месторождениях?

Выражение тревоги сбежало с лица профессора.

— Апатиты — дело безнадежное, — сказал он с высокомерной убежденностью.

Нина почувствовала, что ей не хватает дыхания.

Профессор стоял перед ней, маленький и взъерошенный. Он говорил о том, что кривушинские апатиты, безусловно, не имеют промышленного значения, что дальнейшую разведку можно было бы вести только для получения более полных доказательств.

— Значит, с апатитами кончено?

Нина произнесла эту фразу совершенно упавшим голосом.

Лицо профессора стало непроницаемым.

— Вы не огорчайтесь, — сказал он, смеясь одними только глазами. — Завтра я покажу вам замечательный обвал.

— Петр Карлович, по ведь это полная бесплановость, — то, что мы оставляем апатиты и принимаемся за новую работу.

Профессор слегка прищурился: Ого! она уже заражена тем ядом, которым пропитано молодое поколение ученых. Программа, целевая установка, строгий план… Но разве нет особой поэзии в том, как алхимики, добывая философский камень, случайно открывали величественные законы природы?

Поблескивая быстрыми, пронзительными глазами, профессор Крот говорил о том, что в истории науки нередки такие случаи, когда в процессе научной работы решительно менялось самое ее направление.

Нина тоскливо молчала.

— Как вы теперь вернетесь в лагерь? — резко перебил себя профессор Крот. — Я мог бы вас проводить, но мне не хотелось бы оставлять обвал безо всякого надзора.

Нина засмеялась.

— Можно подумать, что у вас там клад.

— Не клад, а скелет ископаемого.

Нина знала, что расспросы сейчас бесполезны. Профессор стоял перед ней, бормоча что-то и потирая руки. Нина решилась:

— Петр Карлович, меня не надо провожать, я остаюсь здесь.

Профессор посмотрел на нее недоверчиво.