Валентин Азерников - Долгорукова

• Название: Долгорукова
• Автор: Валентин Азерников
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-020347-0, 5-271-07271-1

Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).

«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»

(Дневник императора Александра II,

22 мая 1880 года).

---

До бумаг ли тут было.

Начало было, как правило, всегда одним и тем же: шестидесятидвухлетний монарх плохо гнувшимися пальцами старался расстегнуть мундир, но Катя успевала быстрей: пока он высвобождал одну пуговицу, мундир был уж весь расстегнут...

А потом... Бывало одно и то же, а казалось, вовсе другое, неизведанное. Находило некое ошеломление, он старался продлить его, но годы делали своё: разряжался быстрей, нежели хотелось.

Последняя любовь. Тютчевские строки не выходили у него из памяти, великие пророческие строки. Александр переживал их, словно они были ему заповеданы:

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!

Он был пронизан этим светом — продлись, продлись очарование, — складывали против воли его губы.

«Поэт сказал это для меня и за меня, — думал Александр. — И для всего человеческого рода, вошедшего в свой закат».

Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность...
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадёжность.

Он продлевал блаженство всякий час их близости и гнал прочь безнадёжность. Был уверен: безнадёжность не коснётся их своими холодными перстами.

Когда истомное время минуло, он вспомнил о бумагах.

   — Открой же мне своего поклонника, Катя. Или ты желаешь сохранить тайну?

   — Это он страстно желает сохранить тайну, — засмеялась Катя. — У меня же нет и не может быть тайн от моего великого возлюбленного. — Слово супруг она инстинктивно избегала, и оно ни разу не сорвалось с её губ даже в те миги, когда сознание безмолвствует, а говорят лишь одни страсти.

С этими словами она протянула ему бумаги. Александр стал читать, машинально шевеля губами. Стиль был изыскан, французский, несомненно, принадлежал лицу из высшего круга, владевшему им в совершенстве.

«Название нашей лиги — ТАЙНАЯ АНТИСОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЛИГА. Наш девиз: «Бог и Царь!», наш герб — звезда с семью лучами и крестом в центре. Ныне нас насчитывается около двухсот агентов, и число их беспрерывно растёт во всех углах России. При желании, мадам, вы могли бы составить приблизительное представление о нашей лиге, если припомните сообщество франкмасонов и иные масонские тайные содружества, которые обладали своими девизами, гербами и другими аксессуарами... Ритуал наш таков: Великий лигер и оба высших лигера, литеры младших разрядов, агенты, активные участники, секретарствующие и многие другие, соблюдая молчание, сбираются в большой зале на молебствие. На каждом — лигерские тёмные балахоны, с вышитыми на груди серебристыми знаками, подобные же знаки есть и у некоторых на левом рукаве...»

   — Послушай, Катенька, откуда у тебя это полубредовое сочинение? — оторвался от бумаги Александр.

   — Моё величество, эти люди решили благородно охранить своего государя от душегубов, именующих себя социалистами, — вскинулась Катя. — Они избрали меня в союзницы, в свои поверенные. Неужели я могла отказаться? Ни за что! Они совершенно правы, говоря о равнодушии общества, о неспособности полиции и жандармерии положить конец наглым и ширящимся покушениям на власть, на священную особу императора.

   — Нет, я вовсе не против, — усмехнулся Александр. — Но к чему этот дурной спектакль с переодеванием. Судя по всему, они серьёзные люди и намерены серьёзно заняться делом.

   — У этих террористов тоже небось есть свой ритуал, — защищалась Катя, — отчего же эти благородные люди не могут иметь свой. Но вот о чём я прошу и умоляю ваше величество: это их и моя тайна. Отныне и ваша. Прошу хранить её ото всех, решительно от всех, от самых близких людей, от его императорского высочества, наконец, от графа Лорис-Меликова. Я обещала им это. Они решили действовать в тайне от всех, совершенно самостоятельно, внедрить своих агентов в преступные сообщества и разрушить их изнутри...

   — Да поможет им Бог, — с прежней улыбкой произнёс Александр. — Однако мне что-то не верится в основательность подобного действа. Средневековьем каким-то пахнет.

   — У нас с вашим величеством по-разному устроено обоняние, — подёрнула плечами Катя. — А я ощущаю истинное благоухание аристократических начал.

   — Ужели? Разумеется, твой точёный носик не идёт в никакое сравнение с моим мужским самодержавным носом, — окончательно развеселился Александр. — Даю тебе слово, что не выдам их никому, ни сыновьям, ни Лорису. Но у него обоняние тоньше, нежели у меня, он беспременно что-нибудь разнюхает.

   — Не думаю, — уверенно сказала Катя. — Впрочем, мы с ним в самых добрых отношениях, он тоже мой союзник. И я полагаю, что со временем сама открою ему существование лиги, хотя это и необязательно. Ведь в описании их ритуала есть такая деталь.

Она взяла один из листков и стала читать:

   — Когда молебствие заканчивается, наступает черёд различных ритуальных действий, которые свершаются в полном молчании. Лица участников закрыты, как предусмотрено законами лиги, ибо никто не должен знать ни главных, ни непосредственных начальников. Это позволит не только соблюсти тайну нашего сообщества, но и избежать предательства... Что бы вы ни говорили, моё великое величество, как бы ни относились к тому, что вам стало известно, я полагаю, что это во благо. И что вы должны благословить их усилия в борьбе с разрастающимся злом.

   — Что ж, я не прочь, — согласился Александр. Он был настроен благодушно. — Объяви им, что я готов поощрить их усердие и даже оказать помощь, коли она потребуется с моей стороны.

Катя выразила своё удовольствие совсем по-детски: захлопала в ладоши, а потом поцеловала монарха в обе щеки.

Глава семнадцатая ЗЛОВЕЩИЙ КРЕСТ

В России так легко сеять добро! Русский ум

так восприимчив, русское сердце так благородно!

Россия — гладкое поле, где воля правительства не

встречает преград. Не скажет ли оно народу:

да будет истина меж нами и не вспомнит ли

красноречивых слов, сопровождавших герб

одного из древних русских дворянских родов:

«Уму нужен простор!»... Россия взывает к

венценосному вождю своему с безмолвною

мольбою: Сердце царёво в руке Божией.

Валуев — из Дневника

Грустные размышления всё чаще и чаще одолевали императора.

Он вступал на престол с верой в добро и желанием всё исправить. Он жаждал справедливости и сам обращался к ней.

Он искренно верил, что и те, которые окружали его, в отличие от тех, кто пресмыкался у подножия трона ещё совсем не так давно, хотят того же, что и он. Он жил надеждой на единомыслие в своём желании коренных преобразований.

Он желал порядочности в отношениях, презирал наушничество и требовал этого от других. Когда ему поднесли список лиц, входящих в тайные отношения с крамольным Герценом и ведших с ним переписку — его прислал из Лондона в надежде на свои тридцать сребреников некий Михайловский, он брезгливо бросил его в камин. Он считал, что достойный противник заслуживает уважения. Герцен был достойным противником, и Александр регулярно читал «Колокол» и «Полярную звезду».

И вот минуло двадцать пять лет. Что осталось от прежнего Александра? Да почти ничего!

Хотел быть великодушным, стал подозрительным. Хотел миловать — стал карать.

Кто виноват в этой деформации характера? Вот ответ: Каракозов, Соловьёв, Березовский и иные, покамест безымянные. Те, кто без устали охотился на него. Были одинокие охотники, теперь они объединились в преступном комплоте.

Шапка Мономаха обрела непомерную тяжесть. Она давила всё сильней, она гнула к земле. И бывали часы, когда ему хотелось сбросить её. Единственное, чего он боялся — обвинений в малодушии.

Нет, малодушным он не был. Он просто устал быть дичью. Человеческое было в нём сильнее императорского, самодержавного. Но он всё ещё медлил с такого рода откровениями.

Как быть, как жить дальше?

Он верил в Лориса. Лорис был умён, проницателен и распорядителен. При нём террористы приумолкли. В каждом очередном докладе — а они теперь стали ежеутренними — он сообщал о новых арестах опасных заговорщиков. Его люди бдели во всех концах империи. Он загребал всё шире и шире.

   — Могу доложить, Государь, итог нашего вторжения в частную переписку за истекающий год. В семи крупнейших городах России перлюстрации подверглись 363 253 письма. Найдено необходимым учинить из них 3 344 выписки.

   — Мало, — сказал Александр. — Чиновники чёрных кабинетов простоваты. Эзопова языка не понимают.

   — Согласен. Но надобно принять во внимание, что это по большей части народ малообразованный, лишённый проницания. Они понимают только прямой текст и чужды иносказаниям. Выпускники же университетов полны либеральных идей и такого рода заработком брезгуют.