Валентин Азерников - Долгорукова

• Название: Долгорукова
• Автор: Валентин Азерников
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-020347-0, 5-271-07271-1

Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).

«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»

(Дневник императора Александра II,

22 мая 1880 года).

---

   — Пусть! Я хочу! — чуть не кричал он, уже зная, что сейчас произойдёт. Он повалил её на пол, неумело задрал юбчонку, навалился на неё. Но ему никак не удавалось попасть — то был лишь инстинкт, а не опыт.

И вдруг она стала помогать ему! Боже, как это было удивительно и упоительно!

Александр весь содрогался, уже почти теряя сознание от волшебства происходящего. Его сотрясали конвульсии — он изливал семя, ещё не успев достичь места, куда так стремился попасть.

   — Ах, Ваше высочество, какой вы ещё неумеха, — с сожалением прошептала она, когда он наконец пришёл в себя. Встала и стала поправлять помятую одежду.

Это было дивное открытие. Оказывается, она знала всё, знала и умела! И могла его просветить.

   — Ты придёшь сюда завтра! — уже повелительным тоном произнёс он.

   — В котором часу, Ваше высочество? — деловито спросила она.

   — В три часа. Когда нас отпускают на прогулку.

   — И вы опять станете меня догонять, чтобы не подумали ничего плохого.

   — Хорошо. Только ты беги к китайскому павильону. Там удобней, — прибавил он.

Ему было двенадцать лет. Она была на два года его старше. И куда опытней. Она радостно и терпеливо учила его науке любви. Да, теперь он уже догонял её, зная, чем и как это кончится. И не испытывая уже того волнения новичка, которое мешает полностью насладиться близостью.

Теперь повелевала она, управляла его желаниями. Она учила его быть неторопливым, дабы длить и длить наслаждение. И всем тем позам, которые делают его острым до пронзительности. Эта четырнадцатилетняя дочь садовника была уже женщиной, полностью приуготовленной для любовных утех.

Однажды он решился и спросил её:

   — Скажи, откуда ты всё так хорошо знаешь? И умеешь?

Она отвечала со смехом, глядя прямо ему в глаза:

   — Вы наивны, Ваше высочество. Ведь во дворце так много мужчин. А парк так прекрасен и в нём столько потаённых уголков. И я стольким нравлюсь. Вы же знаете придворных. Им ни в чём нельзя отказать.

   — И ты не отказывала?

   — А что можно было поделать? Ежели им откажешь, всё едино силой возьмут. Вот как Ваше высочество.

   — Разве я... силой?..

   — Ну а как же? Не могла же я оказать супротивность.

Он на мгновение задумался. И быть может, с этого момента понял: ни одна девица или женщина не могут отказать его желаниям.

Дочь садовника — одного из многих — звали Катя. У многочисленной челяди, обихаживавшей Царскосельский дворец и подобранной по принципу благонадёжности, но и благолепности, были дети. Их старались держать на привязи, но время от времени спускали со сворки, и тогда они смешивались с не менее многочисленным потомством великих князей и затевали общие игры. Девочки были миловидны. И теперь он приглядывался к ним, однако не оставляя Кати.

В двенадцатилетнем Александре, цесаревиче, наследнике престола, пробудился мужчина. Желания его росли и изощрялись. Катина наука пошла впрок. Вскоре ему приглянулась другая Катя — дочь столяра. Ей было одиннадцать, но гляделась старше. И грудки уже выпирали из платьишка, и попка соблазнительно оттопыривалась, и шейка поражала белизной, и головка, сидевшая на ней, напоминала тонкими чертами статуэтки севрского фарфора, которых так много было во дворце.

Эта Катя была ещё не тронута, что, впрочем, выяснилось позже. Александр вовлёк её в догонялки. Она бежала легко, и казалось, ускользнёт от него. Но девочки, как бы они не были легконоги, всё равно уступают в скорости мальчикам.

Её никто не направлял, но так уж получилось, что она сама оказалась возле павильона, где он предавался утехам. Он схватил её и она без сопротивления покорно пошла за ним, ещё не зная, чего от неё хочет его высочество.

Он начал с поцелуев. Глаза её недоумённо расширились, но она неумело отвечала ему. Потом он притиснул её к стенке, предварительно заперев дверь на засов, и задрал юбчонку.

   — Ой, больно, больно, — застонала она, не делая, впрочем, попытки высвободиться.

   — Потерпи, — свистящим шёпотом вытолкнул он, — сейчас будет хорошо.

Нет, ничего не выходило. Он попал куда нужно, но натолкнулся на препятствие, которого не было у той, первой Кати.

   — Ложись вот сюда, — он показал на широкую дубовую скамью. — И раздвинь ноги.

Она покорно повиновалась, зная, с кем имеет дело. Теперь было удобней, и Александр несколько раз возобновлял свои попытки.

   — Фу, чёрт! — ожесточённо бросил он. — Ничего не получается.

   — Мне больно, больно, Ваше высочество, — простонала она. — Пожалейте меня...

   — Сейчас, сейчас. — Он сделал ещё одно усилие. И вошёл наконец.

   — Ох! — воскликнула Катя и заплакала. А он, ощущая какую-то необыкновенную и нежную теплоту, даже ласку, длил и длил свои движения, зная, что вот сейчас наступит вершина блаженства, которую ни с чем нельзя сравнить.

   — Ещё немножко, ещё, — задыхаясь пробормотал он. — Боже, как сладко. — Он впился губами в её губы, продолжая всё учащавшиеся толчки.

Вот оно! Всё его тело сотрясали конвульсии. Он весь обмяк и теперь уж не желал ничего.

   — Отпустите меня, пожалуйста, — сквозь слёзы молила Катя.

Он наконец высвободился и с удивлением, к которому примешался страх, увидел, что орудие его наслаждения в крови. Он было решил, что повредил его ненароком, когда преодолевал непонятное препятствие, но проведя рукою и не ощущая прежней упругости нетвёрдости, не обнаружил ничего: на ладони осталась кровь смешанная с семенем. Вот оно что! Это он что-то порвал у Кати.

   — Тебе больно? — участливо спросил он.

   — Теперь уже нет, — всё ещё плача, произнесла Катя. — Только не знаю, хорошо ли это, — она силилась улыбнуться.

   — Приходи сюда завтра, — тоном приказа бросил он.

   — Я боюсь, Ваше высочество. Мне опять будет больно. И потом, я не знаю, хорошо ли это.

   — Вот завтра ты поймёшь, что будет хорошо. Очень хорошо. Сладостно. Только ты... это... подмойся. И никому не говори, слышишь! Дай слово, что никому!

   — Даю, — неуверенно произнесла она. — Никому.

Катя пришла. Теперь она уже знала, что от неё требуется, и была податлива. И даже старалась помогать ему. Похоже, и в ней пробуждалось нечто.

К четырнадцати годам у него уже был довольно богатый опыт. А далее он рос и рос, хотя один из докторов, пользовавших императорскую семью, заметил чрезмерную возбудимость наследника. И не сказавши никому из родителей, что было с его стороны весьма благородно, попенял ему самому.

   — Вы, Ваше высочество, можете прежде времени истощиться и потеряете способность произвесть на свет полнокровное потомство, на которое уповают их величества и все ваши подданные.

   — Не беспокойтесь, доктор, — отмахнулся Александр с непостижимой уверенностью, — всё будет как надо. И батюшка с матушкой не останутся без внуков.

Так оно и вышло. Будучи наследником и женившись по великой любви на принцессе Гессенской, несмотря на её сомнительное происхождение и изначальное противодействие их величеств, в особенности же императора Николая, он подарил империи восьмерых детей. А когда супружество обратилось в докучливую обязанность, не приносившую никаких радостей, он почти что с юношеским пылом продолжал покорять, а часто и разбивать сердца прекрасных дам, не встречая отказа.

И вдруг — стоп. Нашла коса на камень. Камень этот звался Александрой Сергеевной Долгоруковой. Ей только что исполнилось двадцать, он увидел её на придворном балу, прошёл с нею два тура вальса. И пленился. В ней заключался непостижимый магнетизм, притягивавший решительно всех мужчин. Мало того, что она была хороша собой, очень хороша, затмевая всех знакомых ему красавиц. Она блистала умом, не заёмным, а оригинальным, её суждения повторялись в салонах, а Александр, порою сам того не замечая, следовал её советам.

Он приступил к ней с обычной своею победительностью. Но она уклонилась так изящно, так ловко, что он счёл это за должное. И продолжал пылать: в ней было то вечно женственное, которое готово растопить сердце каменной статуи, если у неё есть сердце. Она показывала, что ей льстит внимание государя, беседы с ней были необыкновенно занимательны. «Неужто я влюбился? — с удивлением думал он. — Немудрено, ведь это чаровница, в ней есть такая сила, что, быть может, она знается с ворожбой...»

А Саша Долгорукова, не уклоняясь от свиданий с царём — можно ли было уклониться, — понимала, что её ждёт участь государевой наложницы, не более того. Да, он настоящий мужчина, он вышел всем — ростом, представительностью, статностью... Но что с того? И поторопилась принять первое попавшее предложение. Выбор пал на престарелого генерала Альбединского. Век его недолог, она заживёт за ним в своё удовольствие, ибо он способен более всего целовать ручки да гладить.