Валентин Азерников - Долгорукова

• Название: Долгорукова
• Автор: Валентин Азерников
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-020347-0, 5-271-07271-1

Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).

«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»

(Дневник императора Александра II,

22 мая 1880 года).

---

Минни металась по комнате[15] и кричала:

— Нет, нет, никогда, я умру лучше... Нет, нет, это невозможно! После твоей матушки, которая была так добра ко мне... Как же можно подумать, что я смогу принять к сердцу эту... Зачем ты не сказал отцу, что это невозможно?! Зачем дал ему надежду?

   — Минни, Минни, успокойся.

   — Я никогда не подойду к ней, не подам руки, не приму её, не позволю моим детям видеться с ней...

   — Минни, да перестань же... Ну что мне всё это говоришь, словно я её лучший друг. Мне также трудно будет видеть её, говорить с ней, помня, что она столько лет вытесняла мама... Это ужасно. Я когда думаю об этом, о том, как это противно Богу, я не понимаю, как па мог делать это, и не год, не два — много лет, изо дня в день, у меня в голове это не укладывается и в сердце, и всё протестует внутри, но, Минни, это мой отец и это Государь, а я всего лишь его сын, и не забудь — который должен наследовать. И если я пойду против его воли...

   — Этого не может быть!

   — Так бывало. Вспомни моего дедушку. Он был ведь не старшим сыном.

   — То, что ты говоришь, это ужасно.

   — Минни, мы не частные люди, и наши поступки мы обязаны соизмерять не с личными чувствами, но с интересами династии. Я говорю не только о нас, но и о наших детях. Поэтому я прошу тебя: здесь, со мной, ты можешь говорить, что угодно, и я пойму тебя вполне, но там, при па или при ней...

   — Я не смогу, я не хочу...

   — А императрицей быть — хочешь?

30 июля 1880 года. Набережная Фонтанки.

У парапета, глядя на воду, стояли двое — генерал и штатский. Со спины они походили на двух беспечных гуляк.

   — А где наш маленький друг? — спросил штатский. — Он по-прежнему под чужим паспортом живёт?

   — Естественно, — ответил генерал.

   — А он догадывается, что мы знаем об этом?

   — Думаю, что нет. Мы не давали повода.

   — И он по-прежнему играет?

   — Да.

   — И проигрывает?

   — Увы. Или, может, к счастью — для нас.

   — Долги отдаёт?

   — Иногда.

   — Откуда у него средства?

   — Возможно, ему раньше помогала Варвара Игнатьевна.

   — Так их роман прервался?

   — Во всяком случае, он там теперь не бывает.

   — Может, они встречаются где-то в ином месте?

   — Мы знаем все перемещения мадемуазель Шебеко. К брату. К сестре Екатерины Михайловны. И всё. Так что... А в какой связи, позвольте спросить, граф, вы снова заинтересовались нашим маленьким другом, как вы его изволили назвать?

   — В той связи, генерал, что он теперь может стать весьма перспективной фигурой в нашей игре.

   — А что изменилось?

   — Что изменилось? Многое изменилось, генерал. И ещё больше изменится.

   — В его судьбе или...

   — В его — возможно. А в нашей с вами — определённо.

   — Вы говорите загадками, граф.

   — Из вашего поведения я делаю вывод, что вы ещё не осведомлены о последнем событии.

   — Каком?

   — Я всегда говорил, что пользующееся вашим доверием ведомство столь же мало эффективно, как и преувеличенно скандализировано. Оно больше напускает страху, чем делает дела. Хотя в этом тоже есть известная польза. Оно ещё ни разу ничего не узнало первым. Такое впечатление, что оно черпает сведения не из агентурных данных, а из европейских газет.

   — Вы положительно заинтриговали меня, граф. И я был бы весьма обязан вам, если бы вы дали разгадку вашим ребусам.

   — Я уж даже и не знаю, что делать. Я встретился с вами, полагая, что вы приобщены к тайне, но коль нет...

   — Что за манера у вас — вечно всех поддразнивать! Уж не в Лицее, а всё мальчишествуете.

   — Ну, ну, генерал, не сердитесь. Что вы право... То, что я вам скажу, и в самом деле пока великая тайна, хотя потом, когда об этом станет известно официально, многие скажут: мы так и думали. И тайна здесь конечно же не то, что произошло, а то, когда произошло.

Погодите, погодите... Вы хотите сказать, что... Не может быть! Ведь ещё траур не кончился.

   — Это вам год положен, мне, а августейшему законы не писаны.

   — Вот, значит, что... Да-а, я вам скажу... Тогда и впрямь наш маленький друг выдвигается на передовые позиции. И если б он не расстался со своей мадемуазелью...

   — Вот об этом я и хотел поговорить с вами...

1 августа 1880 года.

По улице ехала коляска. В ней на переднем сиденье сидел, зажатый меж двух жандармов, X. Напротив него сидел генерал.

   — Мы пригласили вас, поручик...

   — Пригласили? Под конвоем?

   — Рассматривайте это как особую честь.

   — Но я не тот, кто вам нужен. Вам, как я понял, нужен какой-то поручик, а я сугубо штатский человек. И фамилия у меня другая вовсе. Возможно, я похож на него, но это...

   — Бросьте, — перебил его генерал. — Вам, может, назвать вашу новую фамилию? Или того, кто изготовил вам фальшивый паспорт? Мы не трогали вас, поручик, и позволили играть в ваши детские игры с переодеваниями исключительно из соображений взаимной пользы. Взаимной. Мы полагали, что на свободе вы будете полезней, чем в тюрьме. Но сейчас я пригласил вас не для этих выяснений прошлого. Я хочу поздравить вас, поручик.

   — С чем же?

   — С присвоением внеочередного чина, — сказал генерал.

   — Но я...

   — Вы, вы, — сказал генерал. — Ну — отсутствовали. Были в командировке. Выполняли особое задание. В Софии, скажем. А теперь вернулись. И получаете чин капитана.

   — Капитана?

   — Пока — капитана. С соответствующим окладом содержания. А дальше всё будет зависеть от вас.

   — Так... И что ж я теперь должен сделать в этом звании?

А потом они вдвоём шли по набережной, а коляска с жандармами ехала чуть сзади.

   — Так что же я должен сделать? Опять соблазнить кого-нибудь? Увы. Постарел. Да и куража нет.

   — Кураж появится.

   — С чего бы? С вашего презента — звёздочек на погонах? Так я ещё не знаю, приму ли. Мне понравилось быть штатским. И анонимом. Ни перед кем не тянешься, делаешь, что хочешь. И не отвечаешь за свои поступки, поскольку ты — это и не ты как бы.

   — За долги, например.

   — Вынюхали...

   — Поэтому не стоит так уж разбрасываться возможностями, которые вам открываются.

   — Какие возможности?

   — Разные. И мы поговорим о них после.

   — Когда — после? После чего?

   — После того, как вы восстановите свои отношения с Варварой Игнатьевной.

   — Что за вздор вы говорите! Что вам за дело до моей личной жизни. Она к вам касательства не имеет.

   — Положим, имеет. У вас короткая память. Забыли?

   — Что вам надо от меня?

   — Ничего. Пока ничего. Просто мы считали бы полезным для нас, а для вас и приятным, сойтись снова с Варварой Игнатьевной.

   — Это невозможно.

   — Отчего же так категорично?

   — После того, что я сказал ей и сделал ей, положительно невозможно.

   — Она, я уверен, теперь забыла об этом. Под влиянием некоторых событий в её жизни, весьма приятных, она, я полагаю, будет рада забыть всё плохое.

   — Какие события вы имеете в виду?

   — В каком-то смысле это уже иная женщина. Расходились вы с подругой любовницы императора, а помиритесь с подругой его жены.

   — Как жены? Катя — его жена?!

   — Ну вот, а теперь начнём всё сначала...

   — О, теперь я понимаю, зачем я вам понадобился. Хотите заставить меня шпионить за семьёй Государя. Ошибаетесь, ваше превосходительство, я не филёр. У вас для этих дел есть Третье отделение, к ним и обращайтесь.

   — У нас его, считайте, уже нету. Упраздняют его.

   — Его? Не может быть.

   — Через четыре дня наш дорогой армянский диктатор положит на стол Государя указ о его упразднении.

   — Да вы же не сможете дня без него прожить.

   — А мы и не будем без него.

   — Вы ж сказали — упраздняют.

   — На бумаге. Но не об этом у нас с вами речь. Мы говорим о вас, о вашей судьбе. Хотите, чтоб вам вспомнили бегство из полка и житие под фальшивым паспортом, чтобы востребовали сразу все ваши долги — ну что ж... Но коль согласитесь с моим предложением, приходите сюда завтра в это же время.

6 августа 1880 года. Кабинет Александра в Царскосельском дворце.

Лорис-Меликов положил перед Александром проект указа.

   — Я думаю, Ваше величество, это произведёт весьма положительное впечатление на общество. Столько лет, ещё со времён царствования вашего батюшки, Третье отделение было как пугало для всех. Его уничтожение будет расценено как новый либеральный шаг Вашего величества, в чём так нуждается сейчас общество.

   — А не скажут нам, что мы ослабляем карательную деятельность в то время, когда нигилисты усиливают свою?