Владислав Бахревский - Столп. Артамон Матвеев

• Название: Столп. Артамон Матвеев
• Автор: Владислав Бахревский
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-031676-3, 5-271-11994-7, 5-9578-2399-6

О жизни и судьбе крупнейшего государственного и военного деятеля XVII века, дипломата. Артамона Сергеевича Матвеева (1623—1682) рассказывает роман известного писателя-историка В. Бахревского.

---

   — Никогда не выбирай, на кого грехи сваливать. Не поп хорош, Бог милостив. Кого послал тебе, тот и есть лучший.

   — С твоим умом — тебе бы в игуменьи, — смеялись казаки.

Алёна поднялась.

   — Меня в Макарьеве ждут. Хозяевам спасибо за хлеб-соль, а тебе, царевич, за милость. — И глянула на Яцку: — Пошли, казак.

   — Да я недопил.

   — Волги тебе будет довольно — жажду утолить?

Казаки смеялись, нравилась им атаман Алёна.

Пришлось и Савве собираться в дорогу, перевозить войско бунтарей на левый берег.

5

Утром Енафа, взяв с собой пятилетнего Малашека, поехала на мельницу рассказать Иове о мурашкинских делах.

Казаки на мельнице были, взяли десять мешков муки, но мельников не тронули. Кельдюшка перепугался, собрал котомку и ушёл в Вальдеманово родню проведать.

   — Я ждал тебя, матушка. — Иова вежливо поклонился и повёл родительницу к плотине, где вода шумит: знать, хотел сказать тайное.

   — Казаки отца увели, — торопилась с новостями Енафа, но взгляд у сына был отсутствующий. — На кораблях наших станут войско перевозить к Макарию. В Мурашкине ужас: воеводу казнили, твоего ненавистника Фрументия...

   — Да, — сказал Иова. — Крови прольётся много. Корабли пропали. Всё здесь пропало. Поезжай с Малашеком в Рыженьку. Сегодня и поезжай.

   — Иовушка, да как же?! А батюшка?

   — У батюшки дорога зело дальняя! — Иова покачал головой. — Не думай о худом. Батюшка — глаза Божии. Ему дано быть свидетелем.

Страшно, когда твой сын видит жизнь наперёд.

   — Иовушка! — пала духом Енафа. — Может, с нами бы... и ты поехал?

   — Моя дорога — в лес, подальше от людей.

   — Это я твою жизнь сломала. Заманили меня, глупую, злые хитрые люди в сатанинские сети, а я и сама пошла, и тебя взяла.

Никогда не поминала Енафа о днях, когда во время ратной службы Саввы втянута была в секту, когда слыла у отступников Христовых за Богородицу.

   — Судьба, — сказал Иова.

   — А что ты про него знаешь? — Енафа показала на Малашека, смотревшего, как вода крутит мельничное колесо.

   — Счастливую жизнь проживёт. При земле.

   — Как дед?!

   — Малашек будет сам себе хозяин. Пахать землю — его судьба, его счастье.

   — А ты? Иовушка, а ты?

   — Мне надо новую птицу родить. Благослови.

   — Благословляю, — пролепетала Енафа и совсем опустила голову, не посмела спрашивать сына про его птичьи тайны.

Взяла с собой четыре мешка муки самого нежного помола и, уже сидя в телеге с Малашеком, просительно глянула на Иову:

   — Скоро ли увижу тебя, сыночек?

Иова улыбнулся, покачал головой. И вдруг схватил Малашека, обнял, рванул со своего кафтана пуговицу нефритовую в виде совы:

— Играйся. А ты, матушка, прости и прощай! — и махнул рукой на лошадь, да как — скоком пошла.

Иова долго смотрел на пылевой вихрь за матушкиной телегой. Уезжала его жизнь, обыденному пришёл конец — впереди леса, поиски сокровенных сил, нечеловеческой воли.

6

Енафа разбирала сундуки. В одном лежало её добро, женское: скатерти, кокошники, сарафаны, ферязи, убрусы, исподние рубахи, в другом — мужская рухлядь, в третьем — детская. Составить обоз да и увезти весь домашний скарб, но много ли наездишь в такую пору? На дорогах крестьяне с косами, казаки с ружьями, царские солдаты с пушками. Если не на сундуки, так на лошадей позарятся, а чтобы концы в воду — зарежут.

Полдюжины узлов навязала да и повалилась на лавке без сил. Сказанное Новой сидело в голове, как гвоздь, но здравое рассуждение своё брало. «Клуша, сиди! Сломя голову бегать — без головы останешься».

В горницу влетел Малашек, глаза круглые:

   — Маменька, дядьки на конях!

А в курятнике уже гвалт: видно, кур ловят.

Енафа успела привскочить, перстень с камнем, с изумрудом, в паз между брёвнами сунуть, в паклю, тут и вкатилась братва. Лопочут, всюду лезут, глаза как у хорьков: черемисы, татаре... Ни одного русского лица.

Узлы порасхватали, сундуки до донышка выбрали.

Появился начальник, указал на Енафу:

   — Богачка! Гоните бабу на площадь!

   — А мальца?

   — И мальца. Такой же кровосос растёт.

Очутились Енафа с Малашеком перед помостом: там, где совсем недавно стояло семейство воеводы Племянникова. Сюда же приволокли и других зажиточных людей.

Согнали народ. Атаманом у заезжей вольницы был мордвин Боляев. Рыжеватый, среднего роста, с хорошим открытым лицом. В его отряде было полторы тысячи мужиков, а русских среди них меньше сотни. И три донских казака. Один из казаков прочитал мурашам грамоту атамана Разина.

   — Поклон вам от Степана Тимофеевича! Понятно? — крикнул казак, обводя весёлыми глазами сутулую, прибитую страхом толпу. — Всей черни пишет и кланяется. Понятно? Зачитываю: «Хто хочет Богу да государю послужить, да и Великому Войску, да и Степану Тимофеевичу, и я высылаю казаков, и вам бы заодно изменников выводить и мирских кровопивцев, — казак ткнул пальцем в сторону Енафы, — выводить. И мои казаки како промысел станут чинить и вам бы итить к ним в совет. И кабальные, и опальные шли бы в полк к моим казакам». Так велит Степан Тимофеевич. Ну а вам решать.

Указал на богатых людей.

   — Хотите — головы им порубаем? Хотите — по-учёному — всех на виселицу. Как скажете, так и будет.

«Господи, — взмолилась Енафа, прижимая к себе Малашека. — В Рыженькую уеду, полем буду кормиться. Только спаси! Невинное дитя спаси!»

На одного Бога уповала. «Царевич» Нечай ушёл под Васильсурск. Оставленные в Мурашкине казаки тоже куда-то отлучились.

   — С кого начнём? — спросил казак толпу. — Вот баба с дитём. Она у вас мельничиха, корабли, говорят, имеет?

   — Её корабли перевозят войско Степана Тимофеевича к Желтоводскому монастырю! — крикнули из толпы.

   — Как так?! — Казак смутился.

   — У нас суд был! Царевич Нечай судил! — закричали мураши.

   — Чего же молчали?..

   — Ейный мужик Савва Малахов с самим Степаном Тимофеевичем чару пил! — выступила вперёд Керкира.

   — Чего же ты-то молчала?! — взъярился казак на Енафу и, пошептавшись с Беляевым, приказал своим: — Всё, что в её доме взято, — принести. И смотрите у меня! — Поклонился народу: — Просим, братья казаки, и сёстры наши, и отцы, и матери, — прощенья... Мы от монастыря отошли, а теперь снова идём. Вся Русская земля будет вольная, казацкая... А посему вступайте своей охотой в наше войско. А по указу Степана Тимофеевича — берём одного мужика с дыма.

Начался набор в казаки.

Когда Енафа вернулась домой — горница была как чулан у бабы-чумички: на столе, на лавках, на полу, на печи — узлы, узлы, узлы! Взяла Енафа первое, что попалось на глаза, — женскую ферязь, какой у неё отродясь не было, шёлк розовый, жемчугом расшит не речным, гурмыжским[6]. Рукава узлом завязаны. Раздёрнула — серебряные ложки, братины, кубки.

Развязала скатерть — свою, своими руками расшивала — шуба. Её шуба, беличья, с воротником из куницы, с вошвами. Развернула грязную сермягу — ещё шуба. Соболья — неведомо чья.

   — Вот так грабёж! — изумилась Енафа.

Отвела Малашека к соседям и принялась разбирать, что ей понабросали. Ужасалась. Куда деваться с чужим добром? Владельцы небось или бежали, или, Господи помилуй, — зарезаны. Всё это нужно было спрятать, да куда подальше.

«На мельнице, в тайнике схороню», — решила Енафа.

Запёрлась — и давай вороха ворошить, чего куда. Только к вечеру освободила от узлов стол, пол, и тут — гость. Нежданный, негаданный.

   — Егорушка! — ахнула Енафа. — Каким же ветром?

   — Лютым, — сказал брат не улыбнувшись.

Кинулась Енафа к печи, хотела бежать к соседке, звать, чтоб баню истопила. Егор поймал сестру за руку, усадил:

   — Не мечись! Есть дела поважнее бани. Верно ли, что «царевич» Нечай в твоём доме стоит?

   — Одну ночь ночевал. Господи, зачем тебе этакий «царевич»? Егорушка, милый, куда деваться-то нам? Иова наказывает в Рыженькую ехать, спасаться.

   — Нашёл куда посылать! Я из Рыженькой. Наехали казаки, взяли меня, поволокли в стан Разина — парсуну с царевича писать. А царевич в походе, вот и гонимся за ним... Мои казаки ко мне привыкли, оставили в Мурашкине, сами поехали узнавать, где Нечай.

   — Братец! Что же будет теперь? Велика, знать, напасть, коли и в Симбирске Разин, и в Мурашкине, и в Василе, и где его только нет!

Егор поманил сестру, шепнул на ухо:

   — Стеньку саблей порубили. Бежал он с казачками. Войско бросил и бежал. Теперь вся власть у царевича.

   — Батюшки! А царевич-то, он что же, и впрямь государев сын? — изумилась Енафа.

Егор махнул рукой: