Юрий Когинов - Татьянин день. Иван Шувалов

• Название: Татьянин день. Иван Шувалов
• Автор: Юрий Когинов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011360-9, 5-271-04504-8

О жизни и деятельности одного из крупнейших российских государственных деятелей XVIII века, основателя Московского университета Ивана Ивановича Шувалова (1727-1797) рассказывает роман известного писателя-историка.

Иван Иванович Шувалов был плоть от плоти XVIII века — эпохи блистательных побед русского оружия, дворцовых интриг и переворотов...

И всё же он порой напоминал «белую ворону» среди тогдашних вельмож с их неуёмным властолюбием и жаждой богатств и почестей. Не ради титулов и денег он работал - ради России. Вот почему имя Шувалова не забыто среди имён его знаменитых современников — Потёмкина, Дашковой, Фонвизина, Волкова и многих других...

---

   — Тогда что ж — тиснем в первом нумере нашего «Собеседника»? — перешла к делу решительная княгиня. — Нас с вами, Иван Иванович, императрица уже однажды предала анафеме, но, как видите, не токмо простила — возвела в первые свои советники. Авось и на сей раз пронесёт.

   — Хотите сказать, повинную голову дважды меч не сечёт? Так и вины за нами, княгиня, видит Бог, никакой не было. А то, что изволил высказать в своей оде Державин, то — самая чистая истина. Не думаю, что её величество постарается опровергнуть те авансы, что даёт ей пиит в своих стихах: «и знать и мыслить позволяешь». Как супротив такого пойти?

В конце мая 1783 года Державин обедал у Вяземских. Вдруг после обеда, когда уже собрался откланяться, его вызывают в переднюю. А там — почтальон с пакетом. На пакете — надпись: «Из Оренбурга от Киргизской Царевны мурзе Державину». Открыл послание, а внутри — осыпанная бриллиантами золотая табакерка с пятьюстами червонцами.

Не только он, поэт, но и все бывшие в доме догадались, от кого сей драгоценный подарок.

   — Вот и ты оказался замеченным, да кем — самою императрицею! — не то с восторгом, не то со скрытою завистью произнёс хозяин дома. — Кто-то пособил твоей славе. Так запросто ничего в нашей жизни не происходит. Знать, окромя меня, у тебя появилась и другая крепкая рука.

«Да какая там рука? — хотел взорваться Державин. — Попал на глаза её величества журнал с моею одою — вот и вся, так сказать, протекция. Однако... Однако кто-то ведь дал ход моим стихам. Кто-то не убоялся сделать дело не в свою, а в мою пользу...»

Екатерина Великая и Екатерина малая

Спокон века самый трудный выбор для правителя — избрание ближайшего помощника. Поначалу всё вроде бы складывается само собою — отличается вниманием тот, кто наиболее предан и наименее всего преследует корысть в своём возвышении. Рядом, но в то же время в глазах властелина его второе «я» — как бы на полшага или шаг сзади.

Но вдруг глаз улавливает: из всех сил этот верный сподвижник норовит сократить уже установившееся расстояние и оказаться со своим вассалом плечом к плечу. Что это? Стремление поделить единодержавную власть или вовсе занять первое место? Нет, сему не бывать, решает тот, кто только себя одного видит на вершине власти и потому безжалостно отрекается от некогда верного ему сателлита.

Наиболее дальновидный самодержец уже по самым первым, даже незначительным признакам сумеет определить грозящую ему опасность со стороны, казалось бы, верного последователя. Потому он сразу же очерчивает то запретное поле, которое должно лечь между ними. И даже если наружно ничего будто бы не меняется в отношениях этих связанных судьбою персон, сподвижник уже чувствует, что далее ему путь заказан. Его удел отныне и навсегда — не первые, а лишь вторые роли.

И что же тогда остаётся этим двоим людям? Только вовремя отойти друг от друга, не доводя своих отношений до той роковой черты, за которой уже открытая вражда, ненависть и месть.

Подобная ситуация как раз и сложилась в своё время между только что вступившей на трон императрицей Екатериной Второю и её, казалось, самой верной и искренне преданной подругой княгиней Екатериной Дашковой.

Помните, мы оставили их вдвоём верхом на лошадях, обеих одетых в гвардейские офицерские мундиры, во главе войска, направляющегося из Петербурга к Петергофу, чтобы поставить последнюю точку в той воспламеняющей кровь драме, которая враз, считай в один день, положила конец одному царствованию и начало другому, новому правлению.

Лошади скачут нога в ногу. И они в сёдлах — рядом. Кажется, вот-вот протянут руки и упадут друг другу в объятия — так восхищены их лица, возбуждены их нервы.

И впрямь кидаются друг к другу и осыпают друг друга поцелуями, как и несколько часов тому назад, у Зимнего дворца, когда после стремительной скачки оказываются на полпути к Петергофу — в Красном Кабачке. Войска утомились, им надо дать возможность хотя бы переждать на привале несколько ночных часов, чтобы назавтра броситься в неизвестность, которая может ожидать их впереди.

И две Екатерины — Великая и малая, как называла их уже солдатская молва, — решаются передохнуть перед решительною встречей с тем, кто уже низложен, но ещё из последних сил цепляется за остатки своего недавнего могущества.

В комнатке кабачка, в котором обычно пируют офицеры, — никаких удобств. Одна широкая кровать для двоих. И они обе падают на неё, чтобы хотя бы на короткие часы смежить глаза. Но разве заснёшь в таком неимоверном возбуждении? Руки их сплелись, слёзы радости, счастья и тревоги смешались. Теперь они, такие близкие, никогда не разойдутся, всегда будут рядом, как близнецы, как одна душа в едином теле.

Пожалуй, вот в этот самый миг Екатерина Великая впервые обозначила ту незримую, но чётко определённую грань в их отношениях? Нет, намного раньше. Ещё в те далёкие от той ночи в Красном Кабачке дни, когда они только стали встречаться и Екатерина малая впервые обронила слова жалости:

— Ваше императорское величество... Простите меня, но я не могу видеть, как ваш супруг унижает вас, такое умное, чистое, такое в высшей степени неземное создание. Скажите мне, что надо сделать, чтобы избавить вас от этого ужасного тиранства, и я не задумываясь отдам вам всю себя до конца.

«Она, видно, и вправду предана мне, — решила тогда тридцатидвухлетняя императрица. — Однако эта восемнадцатилетняя женщина по сути своей настоящий ребёнок — непосредственная, пылкая, совершенно не искушённая в жизни и забившая свою голову романтическими историями, вычитанными из книг. К тому же её несдержанность в выражении своих чувств может сослужить дурную службу: знай она о моих подлинных намерениях и связях, одним лишь неосторожным словом может не только расстроить все наши планы, но и погубить всех моих подлинных сторонников. Посему мне надо быть с нею предельно осторожной, — ничем не показывать ей своего недоверия, но и — Боже сохрани! — не отталкивать её от себя».

Девочка... Застенчивая и до болезненности самолюбивая, избегающая шумных компаний и готовая всегда постоять за себя, впечатлительная, дикая и доверчивая... Именно такою запомнил её Иван Иванович Шувалов, впервые увидев в доме Михаила Воронцова, где она жила и воспитывалась с ранних лет. Тогда ей было не восемнадцать, а намного меньше, когда она садилась на колени своей крестной — императрицы Елизаветы Петровны и была безмерно счастлива, болтая с нею без умолку по-французски.

И с Шуваловым она, вопреки своей непредсказуемости и колючести, неожиданно сошлась быстро и крепко. Оказалось, что сия девица с неброскою внешностью, напрочь лишённая свойственной её подругам грациозности и миловидности, к пятнадцати годам уже прочитала целую гору книг и собрала свою библиотеку из девяти сотен томов!

Кому же она могла признаться так открыто, так искренно, рассчитывая на полное понимание, как не Ивану Ивановичу:

— Никогда драгоценные украшения не доставляли мне больше наслаждений, чем мои книги. И надо думать, не составят и в будущем — в моей взрослой жизни.

Мало того что Иван Иванович сам привозил ей в воронцовский дом всё новые и новые книги на французском языке, которые он регулярно выписывал для себя из Парижа, он стал ей посылать их посылками, когда Дашкова уезжала на лето в деревню.

Как развила, как обогатила она свой пылкий и пытливый ум чтением, как укрепила и умножила сознание своей внутренней силы и высоких нравственных задатков! Потому её душа с самых ранних лет искала того, кто мог бы её понять, разделить её чувства, слиться неразрывно душою и мыслями.

Отзвук тому, что жило в её голове и сердце, она неожиданно, как показалось ей, счастливо нашла в тогда ещё великой княгине Екатерине, которая однажды приехала в воронцовский дом с императрицею Елизаветой Петровной. И тогда же она решила всегда быть с нею рядом, отдать ей всю свою душу.

Нет, Екатерина Великая не поддалась соблазну Екатерины малой. Она была не только старше её, — гораздо опытнее и практичнее, что само собою разумелось. Но у неё уже был свой круг преданных ей людей, с помощью которых она успешно осуществляла тайные намерения. И она была по-своему права, не посвящая в эти свои планы ту, которая всею страстною своею душою была в неё влюблена, но могла по неосторожности всё испортить.

Но только ли по неосторожности и неопытности? Нет, императрица, решившаяся на отчаянный поступок, чтобы завладеть троном, отчётливо увидела в своей юной подруге и другие черты, кои ей в ту пору не просто не подходили, но и виделись весьма опасными для самой их дружбы.

Что же она разглядела в натуре этой умной, решительной и, безусловно, преданной ей особы такого, что её насторожило и заставило чётко определить то пространство, которое ни в коем случае нельзя было позволить ей перейти?