Алексей Шишов - Четырех царей слуга

• Название: Четырех царей слуга
• Автор: Алексей Шишов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-014155-6, 5-271-04145-Х

Новый роман известного писателя-историка Алексея Шишова рассказывает об одном из ближайших сподвижников Петра I генерале-шотландце Патрике Гордоне (1635-1699), в течение почти 40 лет честно и беспорочно служившем государству Российскому.

ыходец из Шотландии, дворянин, военный инженер Патрик Гордон, находившийся с 1661 года на русской службе, был одним из ближайших помощников Петра I в деле создания регулярной российской армии...

---

Царь одобрил бы здравый ум и в больном теле, но жажда славы не могла допустить никакого промедления. Поэтому он оставил правила благоразумия и вполне сообразно со своим честолюбием ответил Гордону, более обеспокоенному насчёт гавани и опасностей, чем этого могло допустить величие души государя...»

По свидетельству цесарца-дипломата Иоганна Корба, присутствовавшего при том разговоре, московский монарх сказал прикованному к постели любимому им Петру Ивановичу Гордону:

   — Мои корабли найдут гавань в море...

Патрик Гордон, приподнявшись, добавил в унисон мыслям государя, устремлённого в будущее своей державы:

   — Не только гавань, ваше величество, но и морскую крепость у берегов Московского царства. Я в это свято верю, мой государь. Клянусь в том Господом Богом...

Больной, прикованный к постели генерал последний раз привлекался к решению государственных дел в начале декабря 1698 года. 5-го числа он назначил караул из 600 бутырцев для охраны Московского Кремля и его царского дворца, а также самого города.

На следующий день в гордоновский дом пришли навестить хозяина его друзья боярин Иван Иванович Бутурлин и князь Иван Борисович Львов. За стаканом вина они рассказали генералу о последних новостях в столице.

12-го числа к Патрику Гордону явился по делам служебным боярин Фёдор Алексеевич Головин с собственноручным царским письмом. Генерал не смог его прочитать сам и потому попросил это сделать боярина.

   — Государь наш батюшко пишет тебе, Пётр Иванович, что крымский хан, по дошедшим до Посольского приказа слухам, хочет сжечь в городе Воронеже новостроящиеся корабли для Азовского флота.

   — Коли так, то надо поставить в Воронеже для бережения корабельных верфей и самого города крепкий солдатский гарнизон, Фёдор Иванович.

   — Государь так и повелел послать туда из Москвы шесть рот солдат. И по возможности скорее.

   — Но этих солдатских рот будет мало, если ханская конница пойдёт в набег. Нужны ещё войска, желательно пешие.

   — Верно. Государь всея Руси повелел ещё из каждых ста десяти крестьян поставить в город Воронеж по одному хорошо вооружённому ратнику. Да с продовольствием на три месяца.

   — А что велено его царским величеством мне как командиру Бутырского полка?

   — Тебе, Пётр Иванович, сказано отправить из твово полка сию же ночь на Воронеж две солдатские роты с сержантами, капралами и офицерами. Да выдать всем им жалованья по первое марта следующего года.

   — Ваша светлость, передайте моему любимому монарху, что его приказ в эту ночь будет исполнен...

О том, насколько серьёзной оказалась болезнь генерала Патрика Гордона, свидетельствует всё тот же секретарь австрийского посольства в Москве. В январе 1699 года в столице состоялся праздничный парад войск в честь православного праздника Богоявления. В тот день гордоновским Бутырским полком, возглавлявшим процессию, командовал уже новый его начальник, пока только временный — полковник Менезеус. Бутырцы в тот день блистали перед столицей только-только пошитыми кафтанами ярко-красного цвета.

Видимо, из-за серьёзной болезни в самом конце 1698 года — 31 декабря — прерываются дневниковые записи, которые Патрик Гордон, нашедший в России свою вторую родину, собственноручно вёл более четырёх десятилетий. Для подобных рукописных источников это был, на удивление, редкий случай.

Об этом свидетельствует и последняя фраза в его «Дневнике»: «Господи всемогущий! Хвала тебе за всемилостивейшее снисхождение ко мне в продолжение моей жизни. И благодарение Богу, что я смог приносить пользу столь долгое время и поныне через его промысел, дарованный мне. В этом году я чувствовал значительное расстройство моего здоровья и сил. Будь ко мне, Боже, всемилостив».

Пётр после завершения стрелецкого розыска всё чаще стал отъезжать из Москвы в Воронеж. Туда его, как магнитом, тянули кораблестроительные верфи. Там «державный плотник» с топором и прочим инструментом «по дереву» трудился много дён от восхода до захода солнца. Не раз он бывал и в Азове, приглядываясь к Азовскому морю. Из Воронежа, с юга государь ведёт широкую переписку с близкими ему людьми, в том числе и с больным Гордоном.

Даже в таком состоянии генерал старался быть полезным своему монарху. В ответных письмах он информирует царя о всех делах в стольном городе, в Немецкой слободе. Старается внести ясность во всякие случаи. Даёт со всей присущей ему корректностью дельные советы и часто о ком-то замолвливает доброе слово.

В письме от 28 июля Гордон сообщает царю о приезде своего родственника из Польши в чине корнета, желавшего поступить на русскую военную службу. Одновременно сообщается, что через Киев в Москву едут ещё два шотландца-капитана из рода Гордонов. Они искусные люди, и царь будет доволен ими на полковой службе.

В том же письме генерал сообщает государю, надо полагать, очень печальное для последнего известие. Неделю назад пропал без вести находившийся в Москве капитан Рипли, командир подаренной Петру английским королём яхты «Транспорт Роял», которую британец привёл в порт Архангельск. Гордон писал:

«А чают, что сам себя изгубил, потому что долгое время вельми был меланколичны и смерть себе часто желал. А тело его ищут везде, только по се число нигде не найдут».

В следующем письме от 6 июля Патрик Гордон уведомляет государя, что 1 июля тело королевского капитана Рипли нашли в реке Яузе, пониже Лебяжьего двора в Преображенском:

«А по осмотру голова избита назади, на правой руке знаки синие, пуговицы серебряные с кафтана обрезаны и карманы выворочены; однако неведомо, от себя пропал или от людей ».

Гордон здесь не делает преждевременного вывода о том, стал ли английский капитан жертвой нападения грабителей — «гулящих людей» или «воров». Он понимал, что здесь последнее слово будет оставлено за Разбойным приказом, который вёл такие дела.

В том же письме Пётр Иванович сообщает самодержцу о следующем чрезвычайном происшествии, произошедшем в первопрестольной. 29 июня во время «вечерен» дворовые люди князя Никиты Ивановича Репнина, а с ними и дворня других московских бояр напали у Воскресенских ворот на караульных солдат и избили их. Били также и находившегося с ними офицера и надругались над ним. Некоторых виновных караульные переловили и привели на Потешный двор.

Гордон сообщал также, что дьяк Преображенского приказа Яков Никонов ведёт по этому разбойному делу розыск с пристрастием и по окончании его все бумаги пришлёт в Азов. Там в то время находился князь-кесарь Ромодановский, отвечавший за порядок в столице и всем Российском государстве.

Секретарь австрийского посольства Иоганн Георг Корб в своём «Дневнике» несколько иначе изложил случившееся чрезвычайное происшествие в столице Московии, потрясшее воображение иностранцев. Он записал следующее:

«Князь Репнин... у которого под влиянием какого-то сильного душевного потрясения помутился рассудок, дерзко напал со своими слугами на городской караул. Когда князь намеревался схватить знамя, то знаменосец поступил очень похвально, именно он ударил Репнина древком; очень много других лиц во взаимной борьбе получили раны».

Пётр отвечал на гордоновские письма регулярно, сообщая наставнику все важнейшие новости. Так, в письме из Таганрога от 18 июля царь уведомляет его о выходе кораблей в море и совершенном плавании.

Это письмо принесло немало радости шотландцу. Он сразу же отписывает в Таганрог ответные слова:

«Моё сердце великий Командир (на голландском), письма от милости твоей я принел, а что кораблей вышли и дела ваши морское в путь идёт, велми утешаюся. Подай Господь Бог, чтобы всё твоё намерение и дела к доброму завещанию пришли бы».

Далее в том письме следуют сообщения последних московских новостей, до которых Пётр, как известно, был охоч. Особенно до дел «огненных», пожарных:

«В десятом часу в Белом городе... выгорел Пушечный двор и от Неглинны до Поганова пруда, от Миколы Столба вниз по Китаю; а Китай чуть не весь выгорел».

Это письмо было написано под диктовку больного по-русски, за исключением концовки на голландском языке. Её Патрик Гордон вывел собственноручно. Такие письма действовали на Петра несколько удручающе — он понимал без лишних слов, что жизненный родник его старшего товарища, любимого им ещё с времён потешных игр, иссякает.

Всё же временами престарелый Гордон пересиливал болезнь и вставал на ноги. В июле он даже принял приглашение ближнего боярина Льва Кирилловича Нарышкина побывать у него на обеде в подмосковном имении Фили, куда хозяином было приглашено немало почётных гостей, в том числе и иностранцев — служилых наёмников и дипломатов.

Однако в нарышкинских Филях Пётр Иванович едва не стал виной серьёзного дипломатического скандала. Секретарь австрийского посольства Иоганн Корб так описывает события того застольного дня: