Валерий Поволяев - Царский угодник. Распутин

• Название: Царский угодник. Распутин
• Автор: Валерий Поволяев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026715-0, 5-271-10179-7, 5-9578-1317-6

Известный писатель-историк Валерий Поволяев в своём романе «Царский угодник» обращается к феномену Распутина, человека, сыгравшего роковую роль в падении царского трона.

---

   — Что с вами, Григорий Ефимович? — забеспокоилась Лебедева, сдвинула рукоять бинокля, которая собиралась, словно подзорная труба. — На вас лица нет! Вы же выиграли!

   — То-то и плохо, — отозвался Распутин. — Не люблю выигрывать.

   — Почему-у? — удивилась Лебедева.

   — Плохая примета! Выиграешь рубль — потеряешь на четвертной. Такое уже было! — Распутин расстроился не на шутку, и это ещё более обеспокоило Лебедеву, она притронулась к рукаву распутинской рубахи:

   — Григорий Ефимович, родненький, а вы поставьте выигрыш ещё раз в оборот... на другую лошадь — и проиграйте его!

   — Так и сделаю! — твёрдо решил Распутин и все деньги, которые отсчитала ему касса, поставил на самую захудалую лошадь третьего заезда — стареющую серую Монахиню, кобылу смешанной полускаковой породы. Он решил твёрдо проиграть, чтобы не оставалось ни одного шанса, ни одного двугривенного, способного прожечь ему карман. — Распутин боялся этих денег, что-то подсказывало ему: в них таится опасность!

   — Григорий Ефимович, не кукситесь, — попросила Лебедева, — всё будет в порядке!

   — А что такое — в порядке?

   — Ну как хотите вы, так оно и будет.

   — Посмотрим, посмотрим!

   — Расскажите что-нибудь. Про папу, например.

Расстроенный Распутин не стал в этот раз скрывать, кто такой папа.

   — У царя я человек свой. — Он даже не заметил, что произнёс слово «царь», никак не зашифровывая его. — Вхожу без доклада. Стукотну, вот и всё! Когда мне надо, тогда и делаю это. А случается, день-два не объявлюсь — телефон надрывается, голосит, словно больной ребёнок: Григория Ефимовича дожидаются во дворце. Вроде я у них как примета. Все меня уважают. И царица хороша, она вообще баба ничего...

   — Разве можно так о царице? — испуганно прошептала Лебедева.

   — Можно, — кивнула старуха Головина.

   — При всех?

   — Можно и при всех. Греха в этом особого не вижу. Если человек хорош, то он хорош. Чего таиться-то?

   — Нельзя, Григорий Ефимович!

   — Можно! И царёнок хорош. И все они — и царь, и царица, и царёнок — все ко мне. Слыхала небось про то?

   — Да.

   — Я один только могу с Алексея Николаича боль снимать, — Распутин назвал наследника по имени-отчеству, — только я.

Один, больше никто. А царёнок очень больной, совсем болезненный, мне жаль его, мается. Кровь у него порченая, ноги, нутро... Колдуны сглазили.

   — Какие колдуны?

   — Да есть такие, — неопределённо ответил Распутин, — водятся. Вот брат царёв, Николай Николаич, он меня не любит, очень не любит. Как волк. Волк человека не любит, а он меня. Один раз я, значит, приехал — и прямо к царю, дверь раскрываю, а Николай Николаич, великий князь, там, у царя, значит, находится. По делам своим. На меня зверем смотрит. А я что? Я ничего. Мне всё ничего, злобы к нему я не питаю. Сидит он, а меня увидел — сразу на ноги встал и уходить собрался. Я ему говорю: посиди, время раннее, чего уходить-то? А он, значит, царя соблазняет, все на Германию его наговаривает. — Распутин достал из кармана семечек, швырнул несколько штук в рот — он перестал стесняться Лебедеву.

Помолчал.

   — А дальше что? — спросила Головина.

   — На Германию, значит, папашу подначивает, соблазняет лёгкой добычей, а я говорю: рано нападать на Германию и незачем. Вот когда корабликов понастроим, усилимся, тогда и нападать можно будет. И воевать можно будет, а сейчас не надо, сейчас рано. Николай Николаевич, значит, рассерчал, кулаком ударил по столу и кричать начал. А я ему: кричать-то зачем? Чего воздуся сотрясать-то впустую? Тогда он совсем обозлился и вопрос царю ребром: выгони, говорит, Распутина, чего он тут делает? — Распутин снова швырнул в рот несколько крупных подсолнуховых семечек, кожуру сплюнул под ноги.

   — Интересно, — тихо произнесла Лебедева, наблюдая в бинокль за вторым заездом.

   — Это если со стороны, как сейчас, то интересно, а вот тогда, в кабинете у царя, — мурашки по коже бегут. Хорошо, царь у нас добрый, мягкий, характер имеет терпеливый. А если бы он имел характер того же Николая Николаевича, а? — Не услышав ответа, Распутин кивнул сам себе: — То-то и оно. Ты, говорит Николай Николаевич царю, выгони Распутина, мы с ним о государстве разговаривать не будем. А я царю объясняю, что я правду знаю и всё наперёд скажу и что ежели негоже Николаю Николаевичу со мной в одной комнате находиться, то пусть он сам и уходит, Христос, дескать, с ним. Николай Николаевич затопал на меня ногами и исчез. Дверью хлобыстнул так, что чуть косяки не повылетали. Стёкла задзенькали[7].

Начался третий заезд, в котором участвовала пара первоклассных кобыл, затмивших своей статью вялую, усталую Монахиню.

   — А эту колбасу зачем в заезд поставили? — услышал Распутин недовольный возглас: по поводу Монахини прошёлся щеголеватый господин в соломенной шляпе, украшенной красной искристой лентой.

Распутин довольно кивнул.

   — Совсем господа из конторы ипподрома стыд потеряли, — продолжал господин в шляпе, — консервы бегать заставляют.

Но Монахиня так резво начала с места, что господин в шляпе даже привстал — её рывок был как у снаряда, Монахиня бежала так, будто бежала в последний раз, и этот рывок старой лошади вызвал у Распутина приступ щемящей, почти детской обиды, тоски. Он тоже, как и господин в шляпе, привстал, v покрутил головой и, чувствуя, что не хватает воздуха, со свистом втянул его в себя, неверяще покачал головой.

Он не верил, что дряхлая, со скрипучими костями кобыла придёт первой, а раз не придёт, то и деньги, которых он не желал, не будут проедать дырку в кармане. Впрочем, деньги-то пусть будут — Распутин не желал выигрыша, заранее боялся его, чувствуя в нём подвох. Успокоенно сел, кинул в рот несколько семечек: нет, не может старая кляча обхитрить, обойти молодых здоровых кобыл. В жизни так не бывает.

Громко засмеялся, покрутил головой.

   — А Феликс-то, Феликс... — смеясь, произнёс он и замолчал.

   — Что Феликс? — осторожно спросила Лебедева.

   — Феликс Юсупов, который князь и граф одновременно[8], сказал, что такое лицо, как у меня, может появляться раз в тысячу лет.

Действительно, князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, объясняя колдовскую, посильнее гипноза, силу, с которой Распутин действовал на царицу, а через царицу действовал и на царя, — не раз вслух высказывал в обществе следующее: «Лицо с такой магнетической силой, как у Распутина, появляется раз в тысячу лет».

И те, кто знал механизм, который Распутин в случае чего мог приводить в действие, пружины, колеса и мощную силу его, принимали заявление Распутина насчёт того, что Россия не станет воевать с Германией, всерьёз. Даже если страны Антанты, с которыми Россию связывал союзнический договор, Франция и Англия, призовут Россию к выполнению этого долга, русский медведь всё равно не сдвинется с места — Распутин не даст царю принять такое решение. И как бы Россия ни была завязана на французский и английский капиталы, на технику, поступающую оттуда, на долговые расписки и джентльменские обязательства, она не станет воевать, и Англия с Францией ничем не смогут её наказать, вот ведь как — Россию наказывать бесполезно.

Вряд ли просвещённые политики Запада знали о том, что в России есть неграмотный куражливый любитель лаковых сапог, который может так сильно влиять на политику, а он был, Распутин, и не считаться с ним было нельзя. Первыми это поняли французы, посол этой страны, знаменитый потомок византийской аристократической фамилии, из которой вышло несколько императоров, блестящий интеллектуал Морис Палеолог[9] посвятил Распутину в своей книге целую главу.

Надо заметить, что Россия в четырнадцатом году имела самую большую в мире сухопутную армию, и президент Франции Пуанкаре[10], личным другом которого являлся Палеолог, делал всё, чтобы к Франции вернулись территории, отнятые у неё в 1870 году Германией, — Эльзас и Лотарингия. Но без войны, мирным путём отнять эти земли он не мог, и войну начинать без России он тоже не мог.

Монахиня пронеслась мимо трибун так резво, что сидящих обдало тугим, попахивающим конским потом ветром, а с какой-то чересчур восторженной дамочки сорвало платок. Старая кобыла не позволила себя обогнать, она выложилась в скачке целиком, снарядом пересекла финишную черту и, когда жокей Новиков, окорачивая её, попробовал поднять на дыбы, зашаталась и от усталости чуть не рухнула на землю.

   — Вот старая кляча! — выругался Распутин.

   — Вы чего, Григорий Ефимович? — обеспокоилась Лебедева.

   — Есть ещё в России колбаса, — громко сказал Распутин, — ему захотелось, чтобы его услышал господин в соломенной шляпе, — не всю ещё съели. И матерьял для консервов имеется.

   — Будете играть снова?

   — Нет, не буду, — твёрдо произнёс Распутин, — но и выигранные деньги брать не хочется.