Александр Сегень - Державный

• Название: Державный
• Автор: Александр Сегень
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1676-3

Александр Юрьевич Сегень родился в 1959 году в Москве, автор книг «Похоронный марш», «Страшный пассажир», «Тридцать три удовольствия», «Евпраксия», «Древо Жизора», «Тамерлан», «Абуль-Аббас — любимый слон Карла Великого», «Державный», «Поющий король», «Ожидание Ч», «Русский ураган», «Солнце земли Русской», «Поп». Лауреат многих литературных премий. Доцент Литературного института.

Роман Александра Сегеня «Державный» посвящён четырём периодам жизни государя Московского, создателя нового Русского государства, Ивана Васильевича III. При жизни его величали Державным, потомки назвали Великим. Так, наравне с Петром I и Екатериной II мы до сих пор и чтим его как Ивана Великого. Четыре части романа это детство, юность, зрелость и старость Ивана. Детство, связанное с борьбой против Шемяки. Юность война Москвы и Новгорода. Зрелость — великое и победоносное Стояние на Угре, после которого Русь освободилась от ордынского гнёта. Старость — разгром ереси жидовствующих, завершение всех дел.

Роман получил высокую оценку читателей и был удостоен премии Московского правительства и Большой премии Союза писателей.

---

В облике объятого горем вдовца Иван не понравился Анне — худой, бледный, утративший огненный блеск в очах. Где тот орлиный взор? Где повадки выслеживающего добычу хищника? Всё это кануло в тот же самый гроб, в который положили безвременно скончавшуюся Марию. Ни у кого не вызывало сомнений, что она была отравлена, но Анну то и дело посещала ужасная мысль — ей вдруг делалось ясно, что она, и никто другой, виновата в смерти Ивановой жены. Надо было покаяться и, быть может, даже рассказать самому Ивану. Митрополит Филипп терпеливо выслушал исповедь, простил грехи и строго приказал ни в коем случае ничего не говорить великому князю. В конце осени Анна родила на Москве первую дочь, а к Рождеству возвратилась с нею в Переяславль.

Мужу она сказала, что Иван стал не тот, что беда подкосила его, что он даже не пошёл с войском воевать Казань и потому русская рать, объединённая с татарами свергнутого Касыма, потерпела поражение. Она всем сердцем отдалась любви к мужу и заботам о дочери, начиная понемногу тешить себя мечтой о грядущем возвышении Рязани и перемещении сюда великокняжеского престола. Но на другой год стали приходить известия о новых успехах Ивана. Его доблестные воеводы, собравшись под Котельничем, вторглись в пределы Казанского ханства и принялись громить повятских черемисов, верных хану Ибрагиму, дошли с победами до Камы и там изрядно пограбили татарских купцов. Сил у Ибрагима для оказания достойного отпора не оказалось. В это время рязанские воеводы сидели тише воды, ниже травы в своих наделах да вели унылую тяжбу с татарами в отношении Украины[41]. Анну вновь стали одолевать неприятные мысли о растущем величии брата Ивана и о безнадёжной скромности мужа Василия.

Забеременев во второй раз, она вновь отпросилась рожать на Москву, где провела весёлую зиму и снова разродилась девочкой. Иван уже не производил впечатления человека, убитого горем. Весёлым он бывал редко, но всё же порой смеялся. А главное, у него появилась женщина, редкостная красавица Елена Михайловна, вдова недавно умершего дьяка Александра Гусева и дочь того самого боярина Михаила Кошкина, который жил в Угличе при ослеплённом Шемякою князе Василии Васильевиче Тёмном. С недавних пор покойного батюшку повсюду стали именовать Тёмным в память о носимой им темне.

Анна постаралась подружиться с наложницей Ивана и нередко в разговорах с ней добивалась таких откровенностей, каковых от Елены никому не удавалось добиться. Очень хорошо было на Москве в ту зиму! Сколько забав и потех устраивалось несколько недель подряд после Рождества! Масленица обещалась быть такою же. Но князь Василий приехал и увёз жену с собой в Рязань.

Летом того, позапрошлого, года Иван провёл блестящую войну с Казанью, проучил Ибрагима, и хотя не сверг его и не посадил на престоле своего верного союзника, но получил всех пленников, захваченных два года назад. А военачальники Ивановы — Беззубцев, Оболенский-Нагой, Данила Ярославский, Руно, Ухтомский, Верейский и другие — покрыли себя боевой славой, повсюду разбивая татар. Было ясно, что ещё одна такая война, и Казань будет взята, но в прошлом году начались великие тяжбы с Новгородом, и Ибрагим мог временно вздохнуть спокойно.

Весь прошлый год княгиня Анна Васильевна тосковала по Москве. Рязанцы казались ей скучными и слишком простоватыми, все их разговоры сводились к тому, стоит ли принять участие в новой войне с Казанью на стороне Москвы или подождать, покуда Иван сам справится, и тогда уже напасть на разгромленных казанцев, ринуться к Хопру, Медведице, Волге. Всё это было мелко, подловато, хотелось на брега Москвы. И вот она вновь ехала сюда, а теперь шла пешком вместе с крестным ходом андрониковских монахов, и слева от неё уже зиял ров, очерчивающий Кремль с востока, заполненный нечистотами, свозимыми в него торговцами бесчисленных рядов, коими заставлен был Пожар и спуск от Лобного места к реке.

Когда взошли на Фроловский мост, стоящая там стража объявила, что великий крестный ход уже движется навстречу и вот-вот войдёт во врата. Встав рядом с игуменом впереди всех андрониковских иноков, Анна Васильевна с нетерпением ожидала появления великого князя, по коему соскучилась больше, чем по ком бы то ни было, больше, чем по родной матушке, о которой в последнее время приходили печальные известия — болеет, часто задыхается до посинения, того и гляди, задохнётся до смерти. А в этом году, поговаривают, и брат Юрий стал страдать от задоха. Что за напасть?

Вот в воротах Фроловской башни появился и вышел наружу первый ходок. Анна помнила его лицо, но запамятовала имя. Кажется, он служил в Успенском соборе и с ним было связано какое-то чудо перед кончиной митрополита Ионы. Иереи и диаконы продолжали выходить из Фроловских врат. Вынесли Владимирскую чудотворную икону, вышли кресты корсунские, коими крестился равноапостольный князь Владимир Красно Солнышко, появился митрополит, а за ним — и сам великий князь Иван Васильевич. Он был в червлёной, шитой золотыми узорами ферязи и алых сапогах, на голове — простая бархатная скуфья, на которой, правда, был вышит золотом небольшой двуглавый орлик, и Анна аж вздрогнула — словно батюшка прозрел и, сдвинув на темя свою темну, превратившуюся в скуфейку, взирает окрест зрячим взором.

Очень хорош, красив и строен был Иван! Анна залюбовалась братом, так захотелось крикнуть ему: «Здравствуй, свет светлый, чудо чудное!» Борода тёмно-русая ровно подстрижена, нигде не торчит, опрятная, длиною в ладонь, усы над бородой густые, губы тонкие, жёсткие, нос точёный, длинный. Брови почти чёрные, щетинистые, а глаза под ними — стальные, суровые, но не волчьи, а такие, как иной раз увидишь на иконе у какого-нибудь строгого святого.

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас, — пел великий князь вместе со всеми трисвятое. Увидев сестрицу, улыбнулся обрадованно, кивнул ей и пошёл дальше, неся в руках ковчег. Анна знала, что там — череп Иоанна Златоустого, то бишь по-церковному — честная глава.

Когда стало возможным присоединиться к крестному ходу, великий князь уже далеко вперёд ушёл. Андрониковские монахи смешались с иноками Чудова монастыря, и Анна шла теперь рядом с Андреем Бовою, который, помнится, был послан в Рим для переговоров о невесте Ивану, греческой царевне Зое. Вот тоже горемыка — женили его тут на дочери боярской, Ирине Ховриной, а она волочайкою оказалась. То с одним спутается, то с другим. Дядька её, казначей великокняжеский, заступался-заступался, да в конце концов сам митрополит Филипп распустил Бову с неверной женою, которая к тому же и неплодная оказалась.

Раза три всё же удалось углядеть впереди в отдалении спину брата и его чёрную скуфейку — высокий, почти саженного роста, Иван возвышался над многими, едва ль не над всеми, и от того чуть сутулился, стесняясь, что так выделяется.

До Никольской башни шли по двое, а где и по трое, но, свернув за угол налево, пришлось разделиться по одному, а тем, кто вдвоём нёс иконы, надобно было двигаться боком — тут тропка вдоль стены шла узкая, а внизу под горкой расстилалось брлото, а где болото кончалось, начиналась большая свалка до самого берега Неглинной и до Каменного моста, ведущего через Неглинную к Ризположенской[42] башне. Здесь, возле свалки, тропа снова расширялась, и Анна опять оказалась рядом с Бовой.

— С приездом, Анна Васильевна, — улыбнулся ей он.

— И тебя так же, Андрюша, — сказала княгиня. — Давно ль ты?

— Вчерашнего дни.

— Да ну! Привёз невесту-то?

— А как же! Да вот она у меня под мышкой.

— Парсуна, что ли?

— Она самая.

— А саму не привезли, значит. Чего ж она не приехала? Аль войны забоялась?

— Ждёт, когда её чин по чину позовут, с большим посольством.

— Понятное дело.

— А вы, Анна Васильевна, никак снова на Москву рожать приехали? Ничего, что ножками такой путь отмахаете?

— Напротив того, хорошо, полезно ходить. Легче родить потом.

Пройдя под мостом у самого берега Неглинки, шли дальше под тенью самой высокой из кремлёвских стен, но, когда приблизились к Боровицкой башне, над стеной встало солнце, заиграло, заискрилось в речных струях. На том берегу, в Занеглименье, толпы зевак выкрикивали приветствия великому князю и пожелания победы.

Поднявшись к Боровицкой, здесь вступили в ворота и двинулись внутрь Кремля, дошли до Красного крыльца, обступили его со всех сторон, стоя полукругом на Дворцовой площади. Великий князь на виду у всех отворил свой ковчег и чинно приложился губами ко лбу честной главы Иоанна Златоуста. Затем ему поднесли отворенный ковчег с мощами апостола Андрея, он и к ним приложился. Потом к Владимирской иконе и ко всем остальным святыням, участвовавшим в крестном ходе. На крыльцо вышли великая княгиня Марья Ярославна и братья великого князя — Юрий и Андрей Меньшой, который родился на другой год после Анны и, будучи крещён в день апостола Андрея Первозванного, получил имя такое же, как третий сын Василия. Тому Андрею, в отличие от младшего брата, прозвище было Горяй.