Наталья Миронова - Синдром Настасьи Филипповны

• Название: Синдром Настасьи Филипповны
• Автор: Наталья Миронова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-85073-0

Он увидел ее и понял, что погиб. Красивая… Для него — самая красивая девушка на свете. Его девушка. Но в ней сидит демон разрушения. Пытаясь отомстить за старые обиды, она готова уничтожить и себя, и весь мир вокруг. Как подобраться к ней, как пробиться сквозь стену ненависти и боли? Как распутать кровавые узлы прошлого и выпустить из клетки ее волшебный дар?

---

— И откуда у этих обезьян такие способности к языкам? — спрашивал один голос.

— У них в голове свободного места много, — с подленьким смешком отвечал другой.

Тут говоривший, видимо, почувствовал, что в кабинете кто-то есть, и выглянул из-за шкафов.

— Здравствуйте, Эллочка, — улыбнулся ей знакомый преподаватель.

— Я документы принесла, — не здороваясь, ответила Элла. — Вам просили передать.

— Да-да, конечно, спасибо. — Он заглянул ей в лицо. — Вы что, обиделись? Да это мы не про вас!

— Про меня, — сказала Элла, повернулась и ушла.

Позже она пересказала этот «ученый обмен мнениями» Лещинскому.

— Ну, «обезьян» я оставляю на их совести, — задумчиво протянул он. — У африканских студентов действительно огромная тяга к языкам. Их родные языки очень богаты, образны, я бы даже сказал, философичны. Да что я вам объясняю, вы же их изучали. Но это фольклор, это дверь, которая постепенно закрывается. Чтобы существовать в современном мире, чтобы в нем выжить, африканцам нужен совсем другой аппарат, и его дают европейские языки. Это не означает, что африканские языки ниже или хуже, они просто для иной жизни предназначены. До прихода европейцев в континентальной Африке городов не было, самого этого понятия не существовало. Европейцы навязали африканцам свой образ жизни, вот они и пытаются его постичь. Кстати, сравнительно не так давно, лет двести-триста тому назад, та же проблема стояла перед русским языком. Он адаптировался. Многие считают, что это его испортило. Но мы не можем сегодня изъясняться языком Симеона Полоцкого.

Элла написала диссертацию «Об особенностях восприятия русского языка выходцами из Центральной, Восточной и Южной Африки». Она защитилась в 1984 году и сразу подала заявление на работу в УДН. Ее приняли. Сначала она преподавала русский язык абитуриентам, потом ее взяли на кафедру иностранных языков, и она стала учить студентов тем языкам, которые освоила сама. Кроме того, она много переводила и по-прежнему не гнушалась скромной работой машинистки. Да еще и успевала писать свой тайный труд о французском экзистенциализме, о котором не говорила никому, даже Лещинскому.

Но когда ее возраст начал приближаться к тридцати, в ней наконец-то проснулся «основной инстинкт». Нет, это был не любовный зуд, не желание мужчины. Она хотела ребенка.

Решение далось ей нелегко. Элла освоилась в новой среде, в своей чистенькой уютной квартирке, где теперь была и мебель: кровать, платяной шкаф, книжные полки, стол письменный и стол обеденный, телевизор и все, что полагается. И соседи к ней тоже вроде бы привыкли, перестали глазеть, разинув рот. И все же перед каждым выходом в ближайшую булочную или на рыночек, притулившийся у метро «Новокузнецкая», она невольно внутренне собиралась, как штангист, которому надо выйти на подиум и «вырвать вес». И в такой мир приносить новое существо, похожее на нее? Обрекать его на такие же страдания?

Но инстинкт пересилил, да и сам окружающий мир стал вдруг неудержимо меняться. Словно плотину прорвало. Те книги, что она когда-то читала подпольно, теперь печатались в журналах миллионными тиражами. Разрешили индивидуальную трудовую деятельность, которой Элла тайно занималась всю жизнь. Вожделенная «фирма́» стала продаваться в коммерческих магазинах. И это были уже не обноски для комиссионки, а новые вещи, правда, очень разного стиля и качества. Но все равно выбор появился, это было главное.

Только вот люди, увы, в массе своей остались прежними. Элла на всю жизнь запомнила, как однажды после заседания кафедры такие же, как она, только белые преподаватели задержались поговорить «за жизнь» и одна сорокапятилетняя дама, доверительно заглядывая в глаза каждому по очереди, принялась рассказывать:

— Иду я вчера на рынок, хочу купить обыкновенное славянское яблоко. Так поверите ли, ни одного белого лица! Сплошные черные рожи торгуют какими-то манго, маракуйями (она произнесла это слово так, чтобы прозвучало неприлично) и еще бог знает чем!

Элла не стала дожидаться душераздирающей развязки и так и не узнала, удалось этой даме купить в конце концов «славянское яблоко» или нет. Она тихо собрала свои вещи и ушла, не прощаясь. Но история на этом не кончилась. Как и в том давнем случае с «обезьянами», ее темпераментная коллега, кстати, жгучая брюнетка, ринулась за ней с криком:

— Эллочка! Вы что, обиделись? Да я не вас имела в виду!

— Меня тоже, — сказала ей Элла уже в коридоре. — А ведь вы член партии, вас пролетарскому интернационализму специально обучали.

Преподавательница остолбенела, кажется, даже испугалась. Элла истолковала ее испуг правильно.

— Не бойтесь, не стану я на вас доносить. Нет у меня такой привычки. А вот за тех, кто вам поддакивал, не поручусь. Вы лучше их бойтесь.

Она не могла бы найти худшего времени, чтобы родить ребенка. Деньги стремительно обесценивались, продукты с прилавков начали потихоньку исчезать. В воздухе витало ощущение надвигающегося кризиса. Но биологические часы тикали, и она решилась. С отцовством тоже никаких вариантов не было: Лещинский. Элла знала, что он влюблен в нее, влюблен с той самой минуты, как увидел ее впервые. Но он не пытался за ней ухаживать, с самого начала держал дистанцию. Ничего романтического, кроме того единственного случая, когда ее вербовали в КГБ и он повез ее на Пушкинскую площадь в кафе «Шоколадница», между ними не было.

А теперь она его соблазнила. Цинично, расчетливо и хладнокровно. Соблазнила, зная, что у него есть жена и двое детей. Это было не в ее духе, просто не осталось иного выхода. Был и расчет: он не оставит жену с детьми, когда станет ей не нужен. У нее все получилось легко. Стоило ей бросить томный взгляд исподлобья, один раз как бы случайно задеть грудью его плечо, и он потерял голову. Они встречались в ее квартире. У нее ведь была своя отдельная жилплощадь, и роковой для любого советского человека вопрос: «Где?» — не стоял. Элла изо всех сил старалась держаться естественно, и ей это удалось, хотя она всякий раз внутренне замирала, когда он обнимал ее.

Как только она почувствовала желанные признаки беременности, а женская консультация развеяла ее последние сомнения, Элла во всем ему призналась.

— Я тебя использовала как жеребца-производителя, — сказала она. — Знаю, это непорядочно, но ни о чем не жалею. Прости меня, если сможешь. Мне нужен ребенок.

Он пытался ее уговаривать:

— Это ведь и мой ребенок тоже. Мне он тоже нужен.

— У тебя есть своя семья, — ответила на это Элла. — А у меня — ничего. Только этот ребенок.

— Позволь мне участвовать в его жизни! — умолял Лещинский. — Как ты будешь растить его одна?

— Как миллионы других женщин по всему миру, — усмехнулась Элла. — У них получается, и у меня получится. Не волнуйся, все будет в порядке. Не приходи больше.

— Но почему? Нам же было хорошо вместе!

— Это тебе было хорошо, — безжалостно отрезала Элла. — А я терпела. Прости, я тебе раньше не говорила, но меня в детдоме изнасиловали. Все мне там порвали. Мне зашивали разрывы без наркоза. К счастью, оказалось, что я еще способна родить. Но то, что со мной делали… Это остается на всю жизнь.

— Я сделал тебе больно? — допытывался он.

— Нет. Ты сделал мне ребенка, ничего другого от тебя не требовалось. Но то, что со мной тогда было… это невозможно ни описать, ни объяснить, ни передать. — Ее громадные шоколадные глаза увлажнились. — Знаешь, что я чувствовала? Самое главное, помимо боли, страха, унижения, даже желания отомстить? Отвращение. Отвращение прежде всего к себе самой. Мне было стыдно, что у меня, оказывается, есть такое внутреннее устройство, позволяющее выделывать со мной подобные гнусности. Я ненавидела себя. Я знала, что все так устроены, и ненавидела всех. Ты — первый мужчина, к которому я не почувствовала отвращения. До встречи с тобой мне всех мужчин хотелось кастрировать. Мне любой поход в поликлинику, в смотровой кабинет, до сих пор дается как подвиг. Так что ты сделал для меня очень много. Но больше ты мне ничего дать не можешь, и я тебе тоже. Пожалуйста, уходи.

Он ушел.

Этот разговор имел место в начале февраля 1987 года. В ноябре того же года Элла родила девочку. Она была неверующей, но молила об этом всех известных ей африканских, индийских, индейских и христианских богов. Ей хотелось обязательно девочку, и боги услышали ее молитву. Она назвала дочку Юламей в честь негритянской балерины Юламей Скотт, выступавшей в Большом театре. Настояла, чтобы в метрике записали: «Отец неизвестен».

— А как же быть с отчеством? — спросили ее.

— А какое может быть отчество у женщины по имени Юламей? — надменно спросила Элла. — Оставьте как есть. Ее зовут Юламей Королева. И больше ей ничего не надо.

Глава 6