Пьер Паскаль - Протопоп Аввакум и начало Раскола

• Название: Протопоп Аввакум и начало Раскола
• Автор: Пьер Паскаль
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9551-0017-3

Классический труд выдающегося французского слависта Пьера Паскаля (1890–1983), принесший ему заслуженную мировую славу, впервые переведен на русский язык. За него будущий профессор кафедры русского языка и литературы в Сорбонне был удостоен ученой степени доктора славяноведения «с наивысшим отличием». Сразу после своего первого издания в 1938 г. монография на многие десятилетия сделалась настольной книгой по истории русского религиозного катаклизма второй половины XVII века и не утратила своей научной ценности до наших дней. Книга, написанная на основании сравнительного исследования многочисленных первоисточников, с которыми французскому ученому довелось в 1920–1930-е годы работать в московских архивах, является наиболее полной в мире биографией протопопа Аввакума, своеобразной энциклопедией раннего старообрядчества. Написанная прекрасным литературным языком, с привлечением огромного пласта документов той эпохи, работа, которую можно назвать образцом научной прозы, детально и объективно прослеживает глубинные причины Раскола Русской Церкви, трагические последствия которого сказываются до сих пор.

---

IV

Строгость

В продолжение всех годов 1648, 1649, 1650 и 1651 кружок продолжал со рвением свою кампанию за общественную нравственность. Мы видим, как следуют одни за другими приказы, направленные воеводам, письма епископам, специальные полномочия, данные протопопам, дабы обуздать пороки, распущенность, недозволенные удовольствия, наблюдать за ярмарками, которые подавали повод к стольким соблазнам и грехам. Вот, например, послание в Белгород от 5 декабря 1648 года, предназначенное для многократного прочтения в воскресенье и на рынках с тем, чтобы все его знали. В городе, в слободах и деревнях миряне всех званий со своими женами и детьми да ходят в церковь в воскресенье, дни Господских праздников, дни великих святых, да ведут они себя там скромно, не разговаривая друг с другом во время службы (…) да слушают они советы и поучения своих духовных пастырей (…) да воздерживаются от винного зелия, да не приводят они к себе в дом, к больным и маленьким детям колдунов, знахарей и знахарок; да не следуют они суеверному обычаю купаться лишь в первый день новолуния или после первого грома; да не льют они ни олова, ни воска[589]; пусть не играют ни в кости, ни в карты, ни в шахматы, ни в бабки; пусть не заставляют плясать ни медведей, ни собак; пусть не поют бесовских песен на свадьбах; пусть не дерутся на кулачках и не качаются на качелях; (…) пусть не надевают на себя хари. И, если тебе кто донесет, что имеются где-нибудь домры, зурны, дудки, гусли, хари или всякие другие дьявольские сосуды, вели их изъять и сломать, а потом и сжечь[590].

Меры воздействия были строгими: первое и второе ослушание каралось битьем батогами, третье же – ссылкой. Встречаются также и другие кары: пеня в 2, 4, 6 рублей, наложение цепи, покаяние в монастыре. Воеводе, виновному в небрежении, угрожала опала.

Запрещению подвергалось следующее: несоблюдение праздничных дней[591], игры языческого происхождения с нечестивым пением, которое исполнялось в известные числа на полях или на улице, как, например, «коляды» на Рождество; опасные или буйные игры: кулачные бои, прыжки, игры в кегли, чехарда, кружение; азартные игры или игры, могущие возбудить похоть, показ всякого распутства, как, например, комедии, разыгрываемые учеными зверями; музыкальные инструменты: домры, бубны, волынки; развлечения, где лицо человека теряло свой облик, как, например, переодевания и маскарады, одевание харь; увеселения, противные по своему характеру религиозным правилам, как, например, распутство во время свадеб; суеверие, как, например, вера в существование русалок, в сновидения и встречи, гадание по звездам, по крику птиц и тому подобное; наконец, применение колдовства.

В сущности, все эти запреты отнюдь не были придуманы членами кружка; они содержались уже в Стоглаве, в чине исповеди, в житиях святых, в соборных постановлениях[592]. Они были заимствованы из греческой Церкви, их можно было прочесть, и немало, в Номоканоне, добавленном к Требнику[593]. Нового тут было только настойчивое требование претворить их в жизнь.

В этом отношении пример подавали сам царь и его друзья. Вопреки традициям, брак царя Алексея с Марией, дочерью стольника Милославского, был отпразднован 16 января 1649 года без игр, без зурн и бубнов; только одни певчие исполняли религиозные песнопения. Спокойствие, радость и порядок были так прекрасны, что присутствующие были поражены. Летом 1647 года один из первых сановников двора, Семен Стрешнев, подвергся опале и был выслан в Вологду за то, что предавался колдовству[594].

Однако матерью всех пороков было пьянство. Уже давно против него метали громы и молнии; тем более теперь о нем стали упоминать во многих постановлениях, оно стало единственной темой многих других распоряжений[595]. Пьянство преследуется и в среде мирян, и еще более среди черного и белого духовенства. Но все это оставалось одной только писаниной до тех пор, пока не принялись за самый корень зла, то есть за кабаки. Стефан и его друзья это поняли, а Никон в особенности принял это дело близко к сердцу.

Надо было уничтожить систему, вследствие которой само государство способствовало употреблению спиртных напитков. В каждом сколько-нибудь значительном поселении был один или несколько кабаков, либо взятые на откуп, либо просто государственные, которыми широко пользовалось население[596]. В первом случае откупщик, заплатив должную сумму государству, считался свободным торговцем, могущим в дальнейшем пользоваться доходом в свою пользу; во втором случае, кабатчик обязан был, под угрозой наказания, каждый год не представлять в казну меньшей суммы, чем та, которая была получена в предыдущем году. Он, следовательно, стремился увеличить доход; он открывал временные винные погребки по случаю праздников, продавал в кредит и под залог; короче, всячески обирал свою несчастную клиентуру. В кабаках в воздухе буквально висели ругань и кощунственные слова, начинались ссоры, кончавшиеся иной раз трагически, задумывались убийства и грабежи. Перед кабаком останавливались поводыри медведей и игрецы с запрещенными инструментами. Во время церковной службы кабак соперничал с церковью. Кабак разорял, опустошал села и целые волости. Но монополия продажи спиртных напитков питала государственный бюджет. Невзирая ни на что, кружок боголюбцев принялся за кабак, и царь дал ему на это свое согласие. Борьба началась с Москвы: кабаки были заменены несколькими, или, может быть, только одним кружечным двором, где не пили больше «распивочно», а только продавали вино на вынос; однако относительно этого мероприятия у нас имеются только косвенные сведения, исходящие от Никона.

Убедившись во время своих поездок в 1651 году в преимуществах кружечного двора над кабаками, Никон испросил у царя разрешение провести подобную реформу и в Новгороде: «Пусть будет только один кружечный двор и какова бы ни была выручка, не преследовать никого за нехватку, лишь только большое количество кабаков не опустошило бы совершенно славный город Новгород». Немедленным доходам казны митрополит противопоставлял длительное благоденствие страны. Приказы попытались прибегнуть к компромиссу: закрыть кабаки и заменить их одним кружечным двором, но с тем, чтобы выручка не была ниже предыдущей и даже превосходила бы ее. А пока что продажа вина должна была быть прекращена на время Великого поста и Пасхальной недели. И действительно, продажи не было, начиная с 24 марта по 7 апреля, несмотря на заявления откупщиков, утверждавших, что Пасхальная неделя была самая доходная за целый год. Никон написал в Москву, что он не считает себя удовлетворенным, и снова подал соответствующую челобитную[597].

Тогда произошли совершенно поразительные события: 12 июля 1651 года, в память своего отца, царь Алексей освободил от «правежа» кабатчиков, долг которых не превышал шести рублей, вознаградив за свой счет должников[598]. Несколько позднее заведующий Монетным двором признался царю, что он недавно утаил 15 000 рублей, добавив, что он их возвращает в настоящий момент с процентами[599]. Кабатчики, заключенные в Москве в покаянной избе за неплатеж, согласились между собой преподнести тюремным церквам книгу Пролог[600].

V Духовенство занимает первое место в государстве

В христианском государстве духовенство должно занимать первое место. Древняя Московия, при великих князьях, конечно, знала до известной степени дискуссии относительно отношений между церковью и государством, но фактически царь и митрополит действовали совместно. Царь был защитником справедливости и православия и светской десницей Церкви; именно он созывал соборы и принимал участие в назначении митрополита. Митрополит был подданным царя, но он направлял его на путь веры и христианской нравственности: митрополиты Петр и Алексей в высокой степени способствовали созданию Московского государства. Позднее, во время царей, это согласие никогда не нарушалось, но гражданская власть с течением времени стала доминирующей. У церковной власти оставался только идеальный моральный авторитет, недостаточный, однако, чтобы обуздать такого государя, как Иван Грозный; авторитет этот в значительной мере ослаб во время Смуты[601]. Если Филарет разделял со своим сыном Михаилом почести и функции верховной власти, то это было сделано для того, чтобы совершенно подчинить государству бюрократически организованную церковь. Представление же об этом кружка ревнителей было совершено противоположным; по его мнению, государство должно было быть подчинено церкви. В виду того, что царь был членом кружка, конфликта не могло быть. Поэтому кружок сначала не счел нужным восставать против соответствующих постановлений Уложения, которые, подчиняя монастыри гражданскому приказу, ощутимо ограничивали права духовенства. Это казалось неважным, ибо царем ведь руководил Стефан Вонифатьев, ибо царь ведь набирался каждую пятницу добрых советов Никона, ибо царь ведь слушал с благоговением поучения Неронова. Вопрос ставился не о принципах, а о реальной конкретной жизни. Во всем том, что их волновало в политике, ревнители добивались своего. Следовательно, церковь, по их мнению, обрела в государстве свое естественное место. Поворот в сторону новых концепций наметился не со стороны ревнителей, а со стороны патриарха.