Кирилл Еськов - Америkа (reload game)

• Название: Америkа (reload game)
• Автор: Кирилл Еськов
• Жанр: Альтернативная история

Роман «Америkа (reload game)» сам я, пожалуй, обозвал бы «альтернативной историей» («Что было бы, если…»), густо замешанной на «стим-панке» (эпоха «пара и электричества», романтизированная и мифологизированная до градуса Средневековья в фэнтэзи) и разлитой по детским формочкам новелизации компьютерных игр (любителям переигрывать «неудачные развилки» в стратегиях Сида Мейера, вроде меня самого – должно понравиться…)

Давайте обратимся к самой, пожалуй, затоптанной (чтоб не сказать – заплеванной) нашими фантастами «альтернативной развилке» отечественной истории: состоявшаяся таки Русская Америка. Сколько раз лицезрели мы уже нашего державного орла, грозно расправляющего крыла над Американским континентом и глупого пиндоса, робко прячущего тело жирное в утесах! Только вот почему-то никому не приходит в голову элементарное, лежащее на самом виду соображение: если некий вариант Русской Америки и впрямь окажется жизнеспособным (в отличие от мертворожденной русской Аляски из «текущей реальности») – дело-то там наверняка дойдет и до своего варианта «Бостонского чаепития» с «Декларацией независимости»…

Так вот, действие романа как раз и происходит в ту самую пору, когда «американские колонии, не столько в силу собственных устремлений, сколько в силу закона тяготения, отрываются от Метрополии» (Б.Шоу). Впрочем, «невероятные совпадения, случайности или неожиданные решения, принятые оказавшимися в центре событий измотанными людьми» (Т.Флеминг) и в этот раз могут в одночасье изменить весь расклад – причем в любую из сторон. Ну, мы же помним с детства: «…Лошадь захромала – командир убит// Конница разбита – армия бежит// Враг вступает в город, пленных не щадя// Потому что в кузнице не было гвоздя».

---

Одно письмо было от матери лейтенанта Рэй-Ланкастера, урожденной графини Эссекс. Вполне соглашаясь с тем, что Компания вовсе не обязана вызволять англичан из индейского плена, она предлагала лично профинансировать спасательную экспедицию: их семья достаточно влиятельна и богата – что скажет господин посланник о сумме в девяносто тысяч фунтов, перечисленных на счет Компании, или на иной счет по его указанию? Она проводит дни и ночи в молитвах за своего Генри, заклиная Господа не допустить хладнокровного убийства ее единственного сына – совершенно к тому же бессмысленного… Мартьянов почтительно ответил графине, что в ее печальных обстоятельствах действительно лучше положиться непосредственно на Господа, нежели на Святого Георгия с его кавалерией; что он тоже молится вместе с ней, и у него есть отчетливое предчувствие (слово «предчувствие» было подчеркнуто на письме дважды), что всё окончится хорошо; впрочем, тс-с-с! – не следует поминать о таких вещах вслух, ведь удачу так легко спугнуть…

Автором второго письма был герцог Веллингтон, собственной персоной; старый полководец уже почти десять лет как удалился от дел, оставаясь, однако, непререкаемым моральным авторитетом для англичан, великодушно простивших национальному герою его не слишком удачное премьерство. Победитель Наполеона писал, что взяться за перо его побудили причины сугубо личные. Ведь это именно он создал во время Испанской кампании Девяносто второй батальон специального назначения для разведывательных и диверсионных операций во французском тылу во взаимодействии с местными герильерос, и оттого ощущает свою ответственность за случившееся сейчас с бойцами батальона. Сам он находит прекрасным исповедуемый калифорнийцами принцип «Мы своих не сдаем, никому и никогда», и восхищается их решимостью идти до конца в попытке вызволить своих людей из английских тюрем. Однако, как ему сдается, путь этот именно что уже пройден до конца, и дальше следовать той дорогой просто некуда: на Даунинг-стрит[26] все равно уперлись вмертвую и не отступят, считая это «потерей лица», а если те индейцы и в самом деле примутся резать британских пленников, ответственность за эту бойню – как ни крути – всё равно ляжет на Петроград (при том, что сам он отлично понимает, по своему испанскому опыту, всю сложность и деликатность задач по взаимодействию со всякого рода иррегулярными союзными силами). Он не станет комментировать казнь Бонда и Мак-Грегора (хотя кое-что можно бы сказать и тут…), но уж убийство военнопленных, не запятнавших себя какими-либо преступлениями против местного населения – это крайняя подлость, идущая вразрез всем законам, божеским и человеческим. «Мне кажется, – заключал фельдмаршал, – что это тот самый случай, когда честь и рассудок говорят в один голос: вам следует просто освободить этих парней. Я уверен, что это весьма благотворно повлияло бы на британское общественное мнение и, со своей стороны, даю слово сделать всё лично от меня зависящее для облегчения участи ваших шпионов».

Мартьянов в учтивых выражениях поблагодарил полководца, выразил восхищение тем, что тот тоже «не сдает своих людей» и согласился с его оценкой ситуации: в возникшей патовой позиции настоящую силу покажет тот, кто просто уступит; по имеющимся у него сведеньям, эта точка зрения разделяется и многими в руководстве Компании. Что же касается «шпионов», продолжал его степенство, кажется, именно на родине герцога выработана чеканная формула: «Дипломат – это джентльмен, бессовестно лгущий во имя своей Родины». Так что ему как-то не очень понятна принципиальная разница между теми, кто по приказу своей Родины готовит взрыв железнодорожного моста во вражеском тылу, и теми, кто по такому же точно приказу крадет у врага военные чертежи. Видимо, тут есть какой-то нюанс, самоочевидный для аристократа, но совершенно ускользающий от купчишки вроде него…

Как бы то ни было, буквально через несколько дней после означенной переписки прибывший из Нового Гамбурга пароход привез в Амстердам благую весть, отозвавшуюся по всей Европе газетными шапками: «Диверсанты Рэй-Ланкастера вызволены из индейского плена калифорнийскими коммандос! Бойцы Девяносто второго батальона переданы Русско-Американской компанией петроградскому эмиссару Гудзоновой компании Лемье, и будут пользоваться его вынужденным гостеприимством вплоть до подписания мира. Никаких подробностей своего пленения и последующего освобождения они не сообщают – ссылаясь на данное освободителям слово».

А когда королева внезапно (и, разумеется, вне всякой связи с происшедшим!) помиловала семерых калифорнийцев, сидевших в английских тюрьмах, последовал еще один сюрприз. В и без того уже превратившийся в казарму уютный петроградский особнячок гостеприимного по-северному Лемье вселились еще двое постояльцев: так же ожидающие официального подписания мира майор Бонд и капитан Мак-Грегор – живые и невредимые... Позже начальство выразило Лемье крайнее неудовольствие той ролью, что он сыграл в истории с засЫпавшимися нелегалами, но канадец лишь плечами пожал: «Я был поставлен перед очень простым выбором: либо подтвердить, будто видел своими глазами трупы Бонда и Мак-Грегора, либо заполучить эти трупы в натуральном виде. Сообщить же об истинном положении вещей по своим секретным каналам связи я не мог, ибо от выдворения из Петрограда меня перед тем избавили исключительно под “слово британского джентльмена”. Что я сделал не так, сэр?» )

…Утром 31 августа эскадра Прайса, перестроившаяся из походного ордера в кильватерную колонну, появилась на траверзе Елизаветинска. Адмирал понимал, что треклятый «Садко» донес уже весть о начале войны до густо прошитых телеграфною проволокой калифорнийских берегов, так что флот Компании имел кучу времени, чтоб укрыться в неприступном заливе Петра Великого – и на то, чтО сейчас открылось его глазам в Елизаветинской гавани, он и надеяться не смел!

13

Калифорнийский флот (одиннадцать вымпелов, являющие собой, на опытный взгляд британского адмирала, разнородную и довольно-таки бессмысленную сборную солянку) был застигнут в закрытой гавани Дымная в северо-западном углу обращенного на юг залива Сан-Педро. Вход в гавань загораживали три выстроенные в линию нелепого облика посудины, в которых угадывались плавучие батареи; позади той линии находились два парохода (довооруженный уже как надо «Садко» и его брат-близнец) и шесть паровых фрегатов, плюс еще какая-то совсем уж вспомогательная мелочевка. Шансов против союзной эскадры у всего этого добра не было никаких, и Прайс на максимальной скорости повел возглавляемую «Абукиром» кильватерную колонну по диагонали через залив к дальней, восточной, оконечности Дымной, дабы отрезать калифорнийцам пути бегства – одновременно формируя при этом закупоривающую гавань боевую линию, готовую разить врага бортовыми залпами; Депуант с обоими французскими линкорами замыкал линию, имея приказ ни в коем случае не заходить пока в зону досягаемости батарей крепости Форт-Никола, защищающей вход в Дымную с запада.

Ветер благоприятствовал Прайсу, так что к девяти тридцати утра маневр его был уже практически завершен, и лишь тогда калифорнийцы сделали первый свой ответный ход: навстречу колонне из-за края линии плавучих батарей выдвинулись несколько крохотных суденышек, которые, по отсутствию парусного оснащения, были приняты поначалу за спасательные шлюпки. Минуты спустя стало ясно, что это паровые катера, числом с полдюжины, движущиеся с колоссальной скоростью – на глаз, никак не меньше двенадцати узлов. Создатели тех катеров, инженеры Громов и Месснер из Дома Жихаревых, нарекли их «шершнями», что чрезвычайно точно отражает их назначение – атаковать неуязвимым смертоносным роем несопоставимо превосходящего по мощи врага; англичане же станут называть их «орками» – касатками: что ж, на охотничью тактику стаи китов-убийц это походит в не меньшей степени… За считанные минуты преодолев зону эффективного огня носовых орудий адмиральского флагмана – канониры Ее Величества сделали всё, что могли, но попасть ядром в такую цель, да еще и движущуюся рваным зигзагом, было разумеется, не в человеческих силах, – «шершни» подлетели к «Абукиру» на дистанцию пистолетного выстрела и стали вонзать в него свои жала.

На сей раз природа нового калифорнийского оружия была, в общем-то, ясна: ракеты. Небывалые, правда, ракеты – невиданного размера и неслыханной разруши­тель­ной мощи. Тактика «шершней» была проста, как грабли: приблизиться к врагу почти вплотную, произвести два пуска, наводясь на цель всем корпусом, и улепетывать – на той же скорости и тем же зигзагом; сейчас «шершни», один за одним, заходили на «Абукир» с носа и затем стреляли ему в левый, обращенный к гавани, борт. Точность попаданий, как всегда у ракетного оружия, оставляла желать лучшего, однако в этот раз дистанция была слишком мала, а мишень – слишком велика: из шести ракет, выпущенных тремя первыми «шершнями», в цель попали четыре, приведя линкор в неремонтопригодное состояние: левый борт его с орудийными палубами практически перестал существовать. Три новых «шершня», проскользнув вдоль того разрушенного борта, атаковали два следующих за «Абукиром» линкора, каждый из которых получил в итоге по два попадания; при этом выяснилось, что катера те, преодолевая зону артиллерийского огня, могут разгоняться – на короткой дистанции, правда – до совершенно уже немыслимых скоростей: шестнадцать-семнадцать узлов! К моменту последних атак англичане, убедившиеся в полной неэффективности ядер, получили приказ «сменить стек на мухобойку» и перешли на картечь; вода вокруг катеров несколько раз вскипала от картечных залпов, но не похоже было, чтоб это причинило им хоть какой-то вред. Отстрелявшись, «шершни» отошли за линию плавучих батарей – заправиться и перезарядиться; весь налет занял какие-то 10-12 минут; остальной калифорнийский флот даже с места не шелохнулся.