Игорь Тихорский - Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]

• Название: Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]
• Автор: Игорь Тихорский
• Издательство: Терра, Азбука
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0285-3

Времена майоров Прониных прошли. Майор милиции Стрельцов — работник современного угро. Ему неведомы ни страх, ни сомнения. Акимыч и его коллеги — самые умные, смелые, талантливые, самые решительные и крутые парни уголовного розыска нового времени. Щипачи, домушники, медвежатники, мокрушники обречены. Никому не уйти от возмездия, потому что на тропу Закона вышел суперсыщик — майор милиции Евграф Акимович Стрельцов.

---

У выхода меня перехватил Василий, требовательно, но с улыбкой спросил:

— Привез?

— Привез. Жду указаний.

— Попридержи пока. Я скажу, когда понадобится.

Впрочем, долго ждать не пришлось, уже через день Василий велел привезти все на Петроградскую.

Я позвонил Акимычу, и мы решили, что мне пора увольняться. Семенцов несколько удивился, сначала попытался удержать меня добром, потом напрямую сказал:

— Ты, Стасик, слишком много знаешь, повязан с нами, куда ты денешься. — И добавил многозначительно: — Учитывая твой деловой опыт, ты, Стас, нам бы пригодился, и мы тебе тоже.

Я наивно ответил, что да, мол, скупал и привозил антиквариат за зеленые, но ведь не криминал же это. Сейчас так многие делают. А «Красный горшечник» тоже вполне легальная артель.

— Ну раз настаиваешь, уходи, но язык за зубами все-таки придержи. Времена нынче смутные, сам знаешь.

Через полчаса я был свободен от рекламы и от плакатов.

Потом мы еще раз поговорили с Акимычем, и он дал добро на продолжение расследования дела о «русском фарфоре».

Проведя милый вечер наедине с Асей, уже на следующий день я отправился утренним самолетом в Москву.

Из Москвы я позвонил в музей Ольге Леонидовне и напомнил о своем обещании помочь сделать экспертизу. Она ответила, что завтра же выезжает. Я связался со спецами из Исторического музея, и они мои вещички прокрутили в течение трех дней. Потом выдали заключение, что супница — подлинная, сделана на Светлозерском заводе в конце XVIII века, а вот относительно чашки с блюдцем… Здесь из трех экспертов двое утверждали, что это подделка, причем современная, хотя и великолепная. Третий эксперт, напротив, считал, что предметы подлинные, поскольку глина, из которой они сделаны, идентична глинам, служившим материалом для фарфора XVIII века. Правда, некоторые детали росписи вызывали у него сомнения, но, сказал спец, «возможно, эта чашка с блюдцем действительно сделаны позднее».

Однако два других эксперта стояли на своем.

Я больше был склонен верить им.

Потом приехала Ольга Леонидовна и через пять дней уехала совершенно счастливая. Оба предмета, привезенных ею, не подверглись никаким сомнениям. Все эксперты в один голос заявили, что это — фарфор второй половины XVIII века.

Правда, я маленько подпортил ей торжество, с улыбкой сказав:

— Ольга Леонидовна, а все-таки вы мне рассказали не все.

— Как? О чем? Я все рассказала. Да и зачем вам это?

— Да из простого любопытства… Вот о пожаре…

— Нет, нет, — испуганно отмахнулась Катушева, — все так и было. Так и было.

— Ну хорошо, — сдался я. — Пусть будет так. Но с вашего позволения я еще к вам заеду.

— Милости просим, заезжайте, — уже язвительно сказала она и отбыла.

Со Светланой мне не удалось повидаться. В институте, на ее работе, сказали, что она в очередной экспедиции на Севере.

— Лето ведь, — добавила женщина, говорившая со мной.

«Да, действительно лето, — подумал я. — Но почему так сразу, без передыху? Только что из Светлозерска приехала, и тут же в экспедицию». А когда поинтересовался, мне сказали, что в Светлозерск Светлана ездит по собственной инициативе и, как правило, за свой счет, а экспедиция плановая.

— А в какие края?

— Да все туда же. На Вологодчину! — ответили мне.

В Москве мне удалось сделать еще одно важное дело с помощью коллег из МУРа. Я запросил ожоговый центр о судьбе Николая Ивановича Кузьмина, доставленного туда в 1992 году в июне.

В тот же день мне ответили, что Кузьмин поступил к ним 12 июня 1992 года и умер в ночь на 21 июля.

Глава семнадцатая

В Светлозерске я первым делом разыскал сторожа Михеича, правда, теперь уже бывшего. Уволили его вскоре после пожара.

Михеич долго распространялся о душевных качествах директорши, говорил, мол, она — «редкой души человек», «на ней, Леонидовне, все искусство держится», а когда я резонно заметил, что Ольга Леонидовна безвинно уволила его, Михеич вроде рассердился.

— Дак меня ж не за пожар уволили! — Потом вроде спохватился и окрысился: — А чего ты все вынюхиваешь? Из милиции, что ли?

— Меня солидные люди послали, у них свой интерес есть, — ответствовал я, не вдаваясь в подробности, потом добавил: — Люди эти — не милиция, если человек им помогает, они и благодарят щедро, а коли препятствует в делах, могут и наказать.

— Меня благодарить не надо, мне чекушки моей хватает, — отвечал Михеич, — а наказывать не за что.

— Вот что, Михеин, — перешел я к политике кнута и пряника. — Нам известно, что подожгли не пацаны, это во-первых; во-вторых, во время пожара кое-какие вещицы пропали. А нам они нужны. И коли ты ничего не скажешь — смотри сам, болота вокруг глубокие.

— А ты меня не пугай, — огрызнулся Михеич. — Со мной, как с Лехой, не пройдет!

— Пройдет, — уверенно сказал я, не имея понятия ни о Лехе, ни о том, что с ним произошло. И перешел к прянику. — Вот что, Михеич, я тебе уже бутылку выставил, и еще получишь столько, чтоб на месяц хватило, если не угоришь. Выпей пока да подумай.

Михеич допил бутылку, заел хлебцем с огурцом и наконец сдался.

— А, ладно! Дело давнее, уже забытое. Ну по моей вине пожар был, Стасик, по моей. Пришел я на дежурство малость поддавши, внучкины именины справлял. Сидел, сидел, чувствую, мочи нет, засыпаю, полез на чердак, пристроился там поспать, а чтоб лиходеи всякие знали, что сторож на посту, засветил я лампу старую — ну, чтоб в слуховом окне светилась. Лампа оказалась дырявая, керосин вытек — я ее во сне, что ли, ногой толкнул, иначе как бы она опрокинулась? — ну и загорелась. Я от дыма проснулся, что ни говори, а сторож он и есть сторож — чутко сплю. Вижу — горит, выскочил, закричал, народ стал сбегаться. Слава Богу, один лишь угол выгорел да потолок над комнаткой, что рядом с директорской, обвалился. Вот и все дела!

Михеич еще выпил уже из новой бутылки, принесенной мной, и вдруг сказал:

— А выгнала она меня не за пожар! Понял! Леонидовна — она человек! Могла и в тюрьму упечь, а я вот он, жив, здоров.

Тут Михеич замолчал. Я подлил ему.

— А ты меня не спаивай! — вдруг озлился Михеич. — Хочу говорить — говорю. Хочу молчать — буду молчать.

— Еще раз говорю, Михеич, вот тебе благодарность за информацию, — и я выложил перед ним три десятитысячные бумажки. — Но уж начал говорить — давай до конца.

Михеич шмыгнул носом как-то совсем по-детски и сказал вдруг совсем трезво:

— После пожара инвентаризацию делали. В подвале какой-то коробки недосчитались. А я возьми да и скажи, что еще в девяносто первом годе, когда Ольга Леонидовна здесь не работала, старый директор «цедулю» получил: из запасников перевезти в Вологду какие-то там предметы. Машина пришла с нарочным, милиционер при форме. Коробку ту самую погрузили, нарочный все кричал: «Осторожно, это же музейные ценности!» Все, кто там был, в документах расписались. Потом директор в Вологду позвонил, в музей, а там говорят, никакой посылки не получали, он в райисполком позвонил, и там говорят, никого не посылали.

Директор перепугался и дал деру. Говорят, так и не нашли его до сих пор. А когда Ольгу Леонидовну назначили, она поначалу инвентаризации не провела, а уж потом, когда пожар случился, вдвоем со Светланой они все переписали. Ну и меня уволили вроде за пожар, но я так полагаю, что допустил халатность, потому как сторож должен за все отвечать! Во как я думаю! А Ольгу Леонидовну ты не тронь! — вдруг помотал он пальцем, потом пошарил рукой по столу, откинулся на спинку стула и вдруг сполз набок и, не удержавшись, упал.

Я подошел, потрогал пульс, приоткрыл веко. Все вроде было в порядке. «Жестокая необходимость», — подумал я, вспомнил мужиков в бане и подумал о том, что круговая порука, конечно, поставлена хорошо, но историю Михеич рассказал не всю. Иначе вряд ли мужики пресекали бы друг друга. Надо идти к директорше.

Ольга Леонидовна вздохнула, увидев меня. Я поспешно сказал:

— Ольга Леонидовна, я ни в чем больше не сомневаюсь, мучить вас не буду, только вот о прошлых делах спросить хочу: во-первых, что было в той пропавшей коробке? И, во-вторых, известна ли ее дальнейшая судьба?

— Не знаю, кто это вам все рассказал, — сухо начала Катушева, — но раз уж знаете, то расскажу до конца. В коробке у нас в запасниках хранились разрозненные предметы из двух сервизов. Опять же фарфор Светлозерского завода. Его увезли по поддельным документам, директор бывший сбежал. Кстати, конец этой истории вовсе таинственный и трагичный. Нарочный, Алексеем вроде звали, приезжавший за фарфором, через неделю объявился в Светлозерске, кто-то сообщил в милицию, потом его видели в Чикине. Пока участковый до Чикина доехал, человека этого уже в живых не было. Напился в местной столовой, пошел зачем-то в лес. Собутыльники говорят, все кричал: «Меня Дима из Питера ждет на кордоне». Очевидно, утонул в болоте, во всяком случае пропал, нигде его больше не видели. А у нас не то что пьяному, а и трезвому ходить в лес одному опасно. Ему говорили: не ходи один. Вот будет завтра оказия — телега пойдет, тогда и найдешь своего Диму. Нет — ушел.