Елена Мищенко - Токио и плантации жемчуга

• Название: Токио и плантации жемчуга
• Автор: Елена Мищенко
• Издательство: Литагент «Стрельбицький»f65c9039-6c80-11e2-b4f5-002590591dd6
• Жанр: Короткие истории

Эта серия книг посвящается архитекторам и художникам – шестидесятникам. Удивительные приключения главного героя, его путешествия, встречи с крупнейшими архитекторами Украины, России, Франции, Японии, США. Тяготы эмиграции и проблемы русской коммьюнити Филадельфии. Жизнь архитектурно-художественной общественности Украины 60-80х годов и Филадельфии 90-2000х годов. Личные проблемы и творческие порывы, зачастую веселые и смешные, а иногда грустные, как сама жизнь. Архитектурные конкурсы на Украине и в Америке. Книгу украшают многочисленные смешные рисунки и оптимизм авторов. Серия состоит из 15 книг, связанных общими героями и общим сюжетом. Иллюстрации Александра Штейнберга.

---

Я подумал, что они воспитывают еще одного Арбатова, и им, очевидно, хочется получить материал из разных источников. Я им рассказывал около двух часов. Потом пошли вопросы. Почему-то их больше всего интересовали цены: сколько стоит проезд на метро, сколько стоит кимоно, сколько получают архитекторы, сколько получают врачи и т. д. В общем, у меня голова ходила кругом, и, когда я вышел на ул. Розы Люксембург, я понял, что должен… выпить.

Архитекторы в наши времена пили не больше других, но и не меньше. Конечно, бывали исключения. Однажды я с комиссией Союза архитекторов поехал в экспериментальное село. Естественно, что по приезде нас усадили за накрытый стол с обильной выпивкой и закуской. Рядом со мной за столом оказался архитектор, который слыл большим жизнелюбом, и я с удивлением заметил, что он совсем не пьет.

– Что случилось, Леня? Уж не заболел ли ты?

– Понимаешь, в чем дело: недавно мы сдавали интерьеры ресторана недалеко под Киевом, сильно перебрали, и я решил завязать.

– Что значит «сильно»?

– Ну, во первых, мой напарник умер.

– Ничего себе во-первых! А что же было во-вторых?

– А во-вторых, я проснулся, когда на меня садился самолет АН-24. Оказывается, я задремал на взлетной полосе.

Сейчас эти времена прошли. Сухой закон. Выпить я мог только дома. Люди вообще боялись ходить в гости. Если человека останавливали и от него пахло спиртным, он мог лишиться работы и получить «волчий билет». Так было и у нас на работе. В один прекрасный день на проходной появились трое добрых молодцев и потребовали позвать начальника отдела кадров. Ему они запретили вызывать лифт, а поднялись пешком (нет, даже бегом) по черной лестнице на седьмой этаж. Там они ворвались в мастерскую, где праздновали именины одной сотрудницы.

– Это партконтроль, всем оставаться на местах, – закричали они, размахивая руками, как в детективах при ограблении банка. – Кто руководитель отдела, кто главный инженер?

– Оба в командировке, – ответил за всех кадровик.

– Кто старший по должности?

Вперед вышел пожилой сотрудник Гиллер.

– Я – главный специалист.

– Был главный специалист до сегоднешнего дня. Выпиваете?

– Нет, мы пьем только чай.

– А сейчас мы посмотрим.

И они бросились к мусорным карзинкам. Все их содержимое было вывалено на пол.

Наконец, после долгих поисков удалось найти пустую винную бутылку, довольно старую, покрытую пылью.

– Нашел! – торжественно воскликнул партконтро-левец. – Приобщаю к протоколу. – И он торжественно завернул бутылку в лежащую на столе синьку.

– Что вы делаете? – воскликнул бледный Гиллер. – Это же нужный чертеж.

– Я думаю, что он вам больше не понадобится. Перепишите всех присутствующих, – сказал он кадровику, – и идем в ваш кабинет – составим протокол.

На следующий день Гиллера уволили за пьянство, хотя весь институт знал, что он вообще не пьет. Восстановить его удалось с огромным трудом, только потому, что он был единственным специалистом такого высокого класса. Сотрудники утверждали, что бутылке неоткуда было взяться, и ее, очевидно, подкинула та же особа, которая вызвала партконтроль.

Вырубили крымские виноградники, покончил с собой директор НИИ виноделия, и антиалкогольные страсти утихли. Когда ко мне заходили в гости мои молодые коллеги, я доставал бутыль с самогоном, именуемую в простонародье «бабушка». Меня научили его варить и снабдили портативным аппаратом во времена Чернобыльской трагедии. Ко мне после работы заходили Юра Ржепишевский, ныне руководитель большого бизнеса, Саша Галетко – ныне заслуженный архитектор. Мы располагались на кухне, беседовали об архитектуре, слушали магнитофонные записи. Саша играл на гитаре и пел свою любимую «Брич-Мулу», и мы выводили радиацию благороднейшим из напитков.

Впоследствии органы госбезопасности потеряли ко мне всякий интерес. Следующая поездка была в Индию. Меня уже никуда не вызывали и ничего не спрашивали. Зато во время этой поездки мы вкусили плоды всего разгильдяйства разваливающегося СССР.

АНКЕТА

Как раз в это время пришел вызов из Америки на постоянное жительство. Начались длительные диспуты и бессонные ночи. Ехать или не ехать, жгучая проблема, которая в те времена обсуждалась почти в каждом семействе. Слухи приходили крайне разноречивые и весьма туманные. Восторги выражали в основном отъезжающие, в письмах этот восторг как-то угасал. Сильный толчок дало ухудшение здоровья Леночки – врач, которому мы доверяли, сказал, что это связано с полученной после Чернобыльской аварии радиацией.

В первую очередь нужно было доставать анкеты. Опыт наших предшественников показал, что, если идти стандартным путем, этот процесс растянется на неопределенное время. Один экземпляр анкеты мне предложил по секрету наш сотрудник. Он был в таком же положении, как и я, но в результате бурной деятельности ему удалось раздобыть анкеты и даже с избытком. Самое неприятное состояло в том, что, как нас предупредили, к рассмотрению принимают анкеты только на подлинных бланках. Вооружившись этим бланком, я отправился к Сергею Ивановичу – немолодому человеку, работавшему на ксероксе и делавшему мне в свое время все самиздатов-ские экземпляры. Чувство боязни у него совсем отсутствовало, особенно при виде бутылки.

– Сергей Иванович, – сказал я ему, – на тебя смотрит не только вся Европа, но и Америка. Нужно сделать шесть копий на такой же бумаге, и чтобы мать родная их не отличила от подлинников.

Он взял образец, пощупал, посмотрел на свет и, наконец, сказал:

– Бумага не проблема, тем более, что в посольстве не большие специалисты, и она мало чем отличается от нашей.

– Иваныч, ты уверен?

– На сто процентов. Это не мой экземпляр, это печатал Толя из института. Так что, не трухай. Все уезжают по нашим анкетам. А вот качественно тиснуть я могу только на японской машине, а она у меня разобрана для ремонта. Сечешь?

Я вынул из портфеля бутылку и поставил на одну из машин.

– Машину, конечно можно собрать. Врежешь со мной, так я пойду еще за одним стаканом.

– Иваныч, не могу. Еще много дел.

– А зря. Когда еще придется нам с тобой отметиться! Значит, вопрос с машиной мы решили. Теперь проблема с порошком. Она, косоглазая, уважает только свой порошок.

Я вынул вторую бутылку.

– Балуешь! Придется-таки съездить к Толе. Видишь, как ты мне надрываешь здоровье. А я сегодня думал объявить день трезвости. Тебе на когда?

– Как только, так сразу, – ответил я обкатанной формулой.

– Заходи завтра, только после обеда, чтобы я успел поправить самочувствие.

На следующий день он встретил меня весьма радушно.

– Вот твой подлинник, а вот и копии. – Он вынул пачку листов эдак на 70, отсчитал мне 12 штук. – Это если ты первый экземпляр испортишь.

– А зачем тебе так много? Ты, что ли тоже в путь собрался?

– Нет, я человек патриотический, да вот заказчикам моим не сидится на месте.

И начался у нас тяжелый период сбора документов, беготни по инстанциям, дачи многочисленных взяток за каждую бумажку, уговаривания и слезных просьб. С работы пришлось уволиться.

Документов требовалось бесчисленное множество:

– фотографии на капстрану с растушевкой по 8 экземпляров на каждого человека (почему необходима растушевка и зачем такое количество – непонятно); делали их всего лишь несколько фотоателье и драли за это тоже прилично;

– копии метрик;

– копии брачных свидетельств;

– копии свидетельств о смерти родителей;

– копии свидетельств о разводе, если таковой был;

– разрешение от живых родителей, заверенное нотариусом;

– форма № 3 от жилищно-эксплуатационной конторы;

– регистрация в районном ОВИРе (а там очередь с предварительной записью и ежевечерней проверкой, кто опоздал – исключали);

– получение анкет в районном ОВИРе и их заполнение (печатали их только в одном месте);

– оплата в сбербанке за лишение гражданства по 700 рублей с человека;

– снятие с учета в военкомате;

– протокол техника из ЖЭКа с оценкой состояния квартиры;

– оплата квартиры за 4 месяца вперед (кому пойдут эти деньги– совсем неизвестно, так как новый жилец тоже будет платить за квартиру);

– справка с работы о сдаче трудовой книжки и профбилета.

Наверное, я еще многое пропустил, так как всего и не упомнишь. Кроме этого нужно было снять копии со всех документов (дипломы, трудовые книжки и т. д.), перевести все эти документы на английский и заверить в соответствующем бюро. Кстати, все метрики и свидетельства о браке и разводах тоже нужно было перевести и заверить в бюро переводов. После этого мы в ОВИРе получаем визы (естественно, тоже не без очереди). В общем, все было сделано так, чтобы отъезд не показался отбывающим таким уж легким делом.

ЖИТЕЛИ ИОРДАНСКОЙ ДОЛИНЫ

Интервью в американском посольстве нам назначили на 24 сентября. В назначенный день мы прибыли на собеседование в 9 часов утра первым поездом и тут же отправились в посольство США. Очередь была солидной. В ней доминировали не евреи, а армяне. Это были беженцы, разоренные погромами, потерявшие близких, которые ненавидели три слова: Горбачев, перестройка и ускорение. Я сам незадолго до этого получил письмо от знакомого архитектора-армянина из Баку, который в отчаянии писал: «Найди мне обмен Киев на Баку. В Баку я даю четырехкомнатную квартиру в центре, а в Киеве согласен на любую конуру. Нужно детей спасать».