В. Орлов - Он смеялся последним

• Название: Он смеялся последним
• Автор: В. Орлов
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Смотрел Кондрат невнимательно: видел картину, да и думалось о другом. Сатирики, поэты-«нацдэмы» — оно понятно. А нынче что: пошел целевой «хапун» киносценаристов?..

Но вот в финале посрамлен бюрократ Бывалов, нашли Дуню-Орлову, сочинившую песню о Волге, «красавице народной, как море, полноводной». На экране артисты подняли с пола буквы, образовавшие слово «конец», дозвучала музыка, в зале медленно загорался свет.

На улицу вышли компанией, втроем.

Крапива учтиво, как мог, кивнул на прощание, понимая, что надо бы подальше от власти: она, как и пьянство, сгубила не один талант. Но Понома­ренко предложил:

— Если вы, товарищ Крапива, на Минск, то прошу в мою машину.

— Нэт, — возразил нарком. — У него тут гастроли. Смотри, Крапива, вибирай, что народу читать. Я помню: твой осел с мандатом только жует овес и пэрдит. Признавайся: кого ты в этой своей басне имел в виду?

— Осла. А вы — кого?

— Опасно шутишь, Крапива, — Цанава погрозил писателю пальцем. — Иды. Свободен.

Когда Крапива отдалился, Пономаренко взял наркома за локоть.

— Куда их отсюда. этих, в конфедератках?

— Поляков? Моя задача: погрузить офицеров в вагоны. За ними приедут московские товарищи. Повезут куда-то под Смоленск: Гнездово, Катынь. Нэ наше дальше дело, товариш секретарь. Поехали домой.

Они направились каждый к своей машине. Но вдруг Пономаренко, поко­лебавшись, вернулся, подступил вплотную к наркому, тихо спросил:

— Так что, Павлович, после декады будем пить «Кавакьели». или хотя бы «Советское шампанское»? Как думаете?

— Мне бы хотэлось отцовский аладастури открыть — там, в моем Мартвили! А вообще. Не знаю, Кондратэвич, честно: не знаю. — И пошу­тил мрачно: — Может, тут, в Вилейском централе, будем, пожалуйста, выта­чивать приклады для винтовок, пилить шпалы или шахтные стойки, клеить авиафанеру.

— А жены?

— И им тут мэста хватит: будут шить бушлаты, телогрейки, маскхалаты белые — откуда, думаешь, они в Красной Армии берутся?.. — Молчал, сопел, скреб квадратные усики. — Честно: нэ знаю, дорогой, что с нами будет. Всэ под Богом ходим. Всэ.

Пономаренко достал трубку, раскурил, пробормотал:

— Под Богом ли.

Зря тряслись: у обоих жизнь — с некоторыми неизбежными осложнени­ями — пройдет в почете, чинах и наградах.

Оба умрут в почтенном возрасте, в своих, как говорится, постелях.

ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

Допущения:

по выявленным деталям и рассказам потомков.

К лету 40-го Германия уже подмяла под себя Австрию, Чехию, запад Польши. Как раз в самые горячие, последние дни репетиций в Минске, перед отъездом белорусов на свою декаду, в Европе грубо перекраивалась карта. Под напором немецких армий пали Дания, Норвегия, Бельгия, Франция: вермахт маршировал под парижской Триумфальной аркой, Гитлер скользил взглядом — снизу вверх — по Эйфелевой башне.

Белорусы газеты, конечно, читали, радио слушали, но были спокойны: знали, что «БССР — оплот СССР на западе», что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней». А все помыслы были об одном: как оценит их искусство главный зритель — товарищ Сталин.

По его замыслу, декады должны свидетельствовать о расцвете в СССР национальных культур. Во время проведения очередной декады на ее меро­приятия следующая республика засылала своих, так сказать, резидентов: что-то позаимствовать, от чего-то отказаться, найти то, чего еще не было. Агенты БССР присутствовали на предыдущих декадах, откуда и знали про оформи­тельский размах киргизов, про недовольство Сталина грузинским репертуа­ром. На декаду БССР уже заслали своих наблюдателей буряты и казахи.

В начале июня Москва в шестой раз принимала участников республи­канских декад: цветы, красочные транспаранты, афиши — по всей столи­це; встречи, размещения, питание были отработаны; площадки выездных концертов по столичным и подмосковным предприятиям подготовлены. Во многих Домах культуры и заводских клубах уже поправили первую букву в аббревиатуре предыдущей республики «Привет участникам декады АССР!» на «БССР!».

Директор архива-музея литературы и искусства Беларуси Анна Запартыка: «В нашем архиве хранятся все постановления комиссии по декаде: репер­туар театров и коллективов, командировки участников, график очередности прибытия в Москву всех 1240 человек».

К каждому коллективу и солистам прикреплялся сотрудник, «шеф» с внешне неопределенными функциями, но который ежедневно обязан был составлять отчет о своих подопечных. Кроме того, оставались при своих обязанностях приехавшие в Москву сотрудники сопровождения из ведом­ства Цанавы. Словом, участники декады искусства БССР не оставались без внимания.

Из Минска в столицу СССР ежедневно поездами планово прибывали кол­лективы. Пройдя под навесом перрона мимо скульптуры из черного мрамо­ра — сидящих рядышком на скамье Ленина и Сталина, — артисты направля­лись в зал ожидания. Там спецслужбы скрупулезно сверяли списки и каждого персонально регистрировали. Изредка в некоторых анкетах находили неточ­ности, возникали вопросы — этих артистов временно задерживали, просили пройти на второй этаж: для уточнения. Остальные выходили на привокзаль­ную площадь. Вокруг сквера с памятником Горькому выстроились автобусы ГАЗ-45. За ветровыми стеклами виднелись таблички с указанием коллектива, которому этот транспорт предназначен, — как бы даже для отставших или заблудившихся.

Ведомство Цанавы поработало с оформлением предельно четко: за все дни прибытия из Минска коллективов никаких зацепок, кроме описок и мел­ких неясностей, в анкетах белорусских артистов не имелось. Уже на выходе, у последней стойки, каждый руководитель должен был просто уточнить: от какого профсоюза его коллектив. В это утро уже прошли труппа драмтеатра, балет Оперного, военный ансамбль, одна группа физкультурников, «цыпля­та», литераторы — в том числе Крапива с сопровождавшим его лицом. Далее в свой автобус и, согласно рангу и заслугам артистов, — в гостиницу или общежитие.

Прошли регистрацию и очень гладко анкетный контроль «западники»: народный хор из Великого Подлесья. Скандал с ними разразился уже на самом выходе: у них в селе при панах не было профсоюза, а при Советах его еще не успели создать — люди только работали и пели. И хору без профсоюза предложили возвращаться домой.

Они еще не успели посмотреть советский фильм «Волга-Волга». А там тоже на смотр в Москву не пускали талантливый народный, но не имеющий профсоюза коллектив.

Но кинофильм — комедия, а тут — драма.

Сельский гармонист развернул было меха, попытался развеселить учет­чиков. Но к нему подошли двое в гимнастерках.

— Фамилия, товарищ?

— Крамник Рыгор. А что, поиграть нельзя?

— Можно. Не здесь.

— А душа поет!

— Чтоб отвести душу, есть специальные места. Тут люди работают.

Вздохнули меха, парень сунул гармонь в холщовый мешок. Удрученные «певухи» — все в потертых деревенских плюшевках-«куфаечках» — сели на свои узлы-«клунки» с костюмами и едой. Приуныл и их руководитель, всегда веселый и подвижный Гэнек Цитович. В опустевшем зале ожидания ожидали неизвестно чего.

Джаз-оркестр встречал в Москве его директор Давид Рубинчик. Он, вру­чив трем солисткам по пышному букету, повел веселых, переговаривавшихся на польском и идише музыкантов по перрону, мимо мраморных Ленина-Ста­лина, но не в зал регистрации, а прямо на выход. Стоявшие там постовые в белых гимнастерках, явно предупрежденные начальством, взяли под козырек. Шедший впереди руководитель джаза Эдди Рознер вежливо улыбнулся, при­поднял шляпу. Так же приветствовали московскую милицию и все тридцать музыкантов. Две певицы и танцовщица шли отдельной стайкой. Их букеты, походка, внешность, аромат духов, прически и наряды — все выглядело несоветским! — вынуждало милиционеров провожать женщин взглядами. За коллективом носильщики катили несколько тележек с громоздкими инстру­ментами и кожаными — опять же, не советскими — чемоданами и кофрами. Два автобуса без табличек стояли не вдали, у сквера, а прямо на площадке у выхода из вокзала.

Загрузившись, вырулили автобусы на улицу Горького и покатили по пря­мой: к гостинице «Москва». Как смог Рубинчик устроить весь джаз в этот режимный приют — тайные и умелые ходы администратора.

Рубинчик Давид Исаакович — выдающийся организатор, после дирек­торства оркестром работал в Минске главным администратором Русского театра, директором городских театральных касс. Вырастил сына Валерия, знаменитого кинорежиссера.

Комендант вокзала соединил по телефону руководителя сельского хора Цитовича с председателем жюри, крупнейшим хоровым авторитетом страны профессором Свешниковым.

— Пусть по анкетам мы не проходим, но по творчеству, Александр Васильевич, точно вам подойдем! — уговаривал Свешникова белорус. — Вы такого звучания, как мой хор, не слышали. А какие басы! Мужики такие, знаете, не для запаха, а. Так что нам делать? Приехали — и даже сало свое не съели, а уже сразу домой?