П Родионов - Как начинался застой?

• Название: Как начинался застой?
• Автор: П Родионов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

Заметки историка партии. Несмотря на то, что автор мемуаров лишь дважды лично встречался с Л.Брежневым, он достаточно точно рисует и описывает ситуацию, которая сложилась в КПСС, её верхушке, и кто на самом деле был вдохновителем упадка страны. Интриганство цвело пышными цветами в высших эшелонах партийной и государственной структурах.

«Знамя» № 8.

---

В конце своего сообщения Суслов заявил: Хрущев признал, что состояние здоровья не позволяет ему выполнять возложенные на него обязанности, и потому просит освободить его от занимаемых им постов. Докладчик тут же зачитал письменное заявление Н. С. Хрущева на имя Пленума ЦК (вместо устной речи, которую тому фактически запретили произнести). Прения «предпочли» не открывать.

Все это свидетельствует о том, что организаторы заговора до конца не верили в успех задуманного. Например, Мжаванадзе, вернувшись из Москвы в Тбилиси, на встрече с членами бюро ЦК Компартии Грузии рассказывал о своих дорожных переживаниях, когда, купив на одной из крупных станций газеты, не увидел в них сообщения о Пленуме. Это ему показалось плохим предзнаменованием, он даже решил, что произошло что-то непредвиденное. Когда же, по его словам, услышал он по радио приподнятый голос диктора: «Передаем информационное сообщение о Пленуме Центрального Комитета КПСС», — тогда только пришел в себя. На радостях, по его словам, даже рюмочку пропустил…

Вернемся, однако, к самому Пленуму. Решение, которое он принял, отвечало духу доклада. Подвергая критике ошибки и недостатки Н. С. Хрущева, ничего не было сказано о том, как и что делать дальше, и лишь позже, уже на мартовском и сентябрьском (1965 года) Пленумах, а затем и на XXIII съезде партии, намечены были меры, направленные на развитие экономики и социальной сферы, укрепление обороноспособности страны.

Октябрьский Пленум, несомненно, занял свое место в истории. Необходимость перемен действительно назрела, она носила объективный характер, многое осложнялось проявлениями хрущевского субъективизма и волюнтаризма. Отметим в данном контексте, что за несколько месяцев до октябрьского Пленума был еще один Пленум — июльский, о котором в печати, как это ни странно, даже не сообщалось. Выл рассмотрен вопрос об освобождении JI. И. Брежнева от обязанностей Председателя Президиума Верховного Совета СССР (на этот пост Пленум рекомендовал А. И. Микояна), после чего неожиданно для членов Президиума ЦК с большой речью выступил Н. С. Хрущев, который дал понять, что намеченный на ноябрь Пленум ЦК будет решать вопросы, связанные с очередной реорганизацией сельского хозяйства и реформой в Области науки.

Все это не могло вызвать энтузиазма, реорганизациями были сыты по горло, их воспринимали как очередное проявление субъективизма Хрущева.

Немало сделав для преодоления культа личности Сталина, Хрущев со временем и сам оказался в плену этой опаснейшей болезни, воспринимая как должное потоки славословия в свой адрес, хлынувшие с газетных страниц и трибун. В начале 60-х, работая главным редактором журнала ЦК КПСС «Агитатор», я, как говорится, набрался храбрости и обратился с письмом на имя Н. С. Хрущева, смысл которого, если отбросить дипломатические уловки, сводился к тому, что сам Никита Сергеевич должен притормозить начинавшее захлестывать партию и страну славословие. В письме привел конкретные факты этого и писал о том, что люди, поющие хвалу руководителю партии и страны, зачастую делают это далеко не бескорыстно, что тем самым они оказывают лидеру партии медвежью услугу и что рецидивы культа личности могут нанести большой вред и партии, и обществу…

Реакции на письмо, однако, не последовало, хотя, прежде чем отослать его, я звонил по «вертушке» помощнику Н. С. Хрущева Шуйскому, который обещал не только прочитать письмо, но, если потребуется, и доложить о нем Никите Сергеевичу. Как видно, «не потребовалось». Не хочу скрывать, в те дни я много переживал, поскольку мое обращение к Н. С. Хрущеву могло иметь для меня самый неблагоприятный оборот, ведь он был человеком непредсказуемым.

Кое-кто сегодня пытается оспаривать тот факт, что Н. С. Хрущев искренне стремился внести изменения в устаревший политический и экономический механизм, что он хотел улучшить жизнь людей, а особенно тех, кто годами и десятилетиями ютился в подвалах и бараках. Очень многое делалось для решения этих и других в 1росов, но, к сожалению, непоследовательно. Предпринятые тогда реформы не подкреплялись глубинными демократическими преобразованиями, что сводило на нет прогрессивные начинания и реформы. Большие надежды, порожденные новым курсом партии, идеями XX съезда КПСС, постепенно сменялись скептицизмом и даже откровенным, горьким разочарованием. Геннадий Иванович Воронов, который в те годы был членом Политбюро ЦК КПСС, пишет в журнале «Дружба народов» (№ 1, 1989 год) о том, как «мелькнула и исчезла» надежда на глубокие преобразования, напоминающие нынешнюю перестройку. И честно признает: «Ответственность за то, что возможность коренного перелома в жизни страны осталась нереализованной, несем перед партией и народом мы, тогдашние руководители. Признать такого рода ошибку куда труднее, нежели всякую иную, но сделать это необходимо, и уж тем более необходимо сделать это сегодня, когда повторение такого рода ошибки было бы, в полном смысле, роковым».

И все-таки одно мне кажется совершенно бесспорным: что бы ни утверждали тогдашние да и нынешние противники и недоброжелатели Хрущева, как бы ни была противоречива его личность, история воздаст ему должное за многое. Хрущев сумел отстранить от руководства Берию; окажись тот у кормила власти, — а такая опасность была вполне реальной, — наше общество испытало бы немало тяжких бед и трагедий. Вслед за этим Хрущев ликвидировал концлагеря, освободил и реабилитировал полмиллиона невинных жертв сталинско — бериевского террора. Наконец, архимужественное разоблачение культа личности Сталина, круто переменившее советское общество, положившее начало его обновлению, — все это способствовало и переходу от «холодной войны» к мирному сосуществованию с Западом.

Даже Суслов, выступая на октябрьском (1964 года) Пленуме ЦК, вынужден был заявить, что генеральная линия, выработанная на XX, XXI и XXII съездах, в разработку которой внес определенный (?!) вклад Н. С. Хрущев, является правильной и нерушимой, что следует отметить его положительную роль в разоблачении культа личности Сталина, в проведении ленинской политики мирного сосуществования государств, в борьбе за мир и дружбу между народами и что было бы неправильно забывать эти заслуги Хрущева. Признание это тем более важно, поскольку мы теперь знаем, при каких обстоятельствах оно было сделано.

Бесспорно, что для Н. С. Хрущева назрела пора уходить с высших постов в партии и государстве, хотя бы из соображений возраста. Однако у «нашего Никиты Сергеевича» (именно так назывался широко демонстрировавшийся тогда кинофильм) не хватило решимости подать в отставку. Правда, как свидетельствуют некоторые авторы, в том числе и его собственный сын Сергей Никитич, Хрущев собирался сделать это на ближайшем съезде партии. Но до съезда еще было далеко. Впрочем, в нашей советской истории еще не было подобного прецедента (если не считать размышлений К. У. Черненко о возможности своей отставки незадолго до кончины, о чем мы узнали из мемуаров А. А. Громыко «Памятное»), А ведь, в сущности, это должно было бы стать явлением обычным. С руководящей работы, включая верхние эшелоны, очень важно уходить вовремя, а уж если говорить о лидере, то тем более. Это не только в интересах партии, всего общества, но и в интересах тех, кто уходит на заслуженный отдых.

Помню, в середине 70-х западная пресса делала прогноз: Брежнев уйдет в отставку на XXV съезде в 1976 году, когда ему исполнится 70 лет. Увы, не произошло этого ни в 1976-м, ни позже. Брежнев об отставке не помышлял и, как это впоследствии подчеркивалось в документах партии, растущее расхождение между высокими принципами социализма и повседневной реальностью жизни стало совершенно нетерпимым. Конечно, брежневский режим — главный виновник застоя, тут я целиком согласен с авторами публикаций о том периоде нашей истории. Однако я не хочу упрощать — корни застоя не только в личности Брежнева, а в первую очередь в несовершенстве наших политических институтов, включая и саму партию, что, конечно же, совсем не исключает персональной политической ответственности лиц, составлявших в застойные годы партийное и государственное руководство страны. Почему многие из них мирились с создавшимся положением? Почему прямо и честно не сказали тому же Брежневу, что ему пора оставить свой пост, ибо этого требуют интересы партии и народа? В случае нежелания Брежнева выйти в отставку, решить этот вопрос можно было в рамках демократических норм и структур, в открытую, как это делается в некоторых западных компартиях. Кемеровский коммунист, директор киселевской обувной фабрики Тенгиз Георгиевич Авалиани, нашел в себе мужество в преддверии XXV4 съезда КПСС написать на имя Брежнева письмо, в котором по существу убеждал адресата уйти в отставку. Автор писал о том, что «промедление с пересмотром основ методов руководства» советским обществом, народом, тем более промедление еще на пять лет, «может дорого обойтись», что положение в стране очень серьезное, что «мириться и… увязать в нем нельзя», и потому «оно должно быть также серьезно и беспромедлительно обсуждено на Политбюро», что «этот вопрос должен быть главным в повестке дня съезда», что «нельзя допустить, чтобы съезд и подготовка к нему вылились опять в большой хвалебный, театрализованный спектакль». В письме откровенно и напрямую было сказано, что Политбюро и правительство не справились с возложенными на них обязанностями.