Роман Антропов - Герцогиня и «конюх»

• Название: Герцогиня и «конюх»
• Автор: Роман Антропов
• Жанр: Русская классическая проза

«В галерее исторических русских царственных женщин, волею капризной судьбы и случаем занимавших в то время трон, Анна Иоанновна является едва ли не самым главным лицом.

Интерес проистекает не из положительных или отрицательных сторон Анны, потому что как первые, так и вторые, по правде сказать, заурядны, далеко не ярки, не полны.

Анна Иоанновна была, бесспорно, умна, но умом грубым, неотесанным, не отшлифованным гранью просвещения. В этом отношении любой из ее царевичей мог быть на голову выше ее. Она была, как и большинство «властных» женщин тогдашнего темного русского времени, жестока, но… что стоят все ее жестокие шутки, забавы и наказания в сравнении с припадками гнева великого Петра, ее царственного дяди? Анна Иоанновна обладала и некоторыми чисто женскими слабостями, но что они – наряду с неукротимыми царственными прихотями Екатерины Великой?..»

---

Все поочередно вымыли руки.

– Садитесь, господа, за стол! – предложил чародей. – Вы, ваша светлость, займите место в этом кресле. Вам ясно виден проход в зал?

– Да. Но там темно.

Суеверный страх уже начинал пробирать Анну Иоанновну.

– Об этом вы не беспокойтесь, ваша светлость. Если наш сеанс удастся, вы увидите там то, что очень заинтересует вас. А теперь я попрошу вас всех составить из рук цепь.

Джиолотти показал, как надо сделать и составить цепь, в которой сам он не принял участия.

Свеча в высоком шандале продолжала тускло гореть красноватым светом.

– Я, – начал Джиолотти, – как великий магистр, приказываю вам думать только об одном: о том существе, которое неисповедимыми путями Всемогущего должно сделаться порфироносным. Думайте! Сильнее! Сильнее! Пусть разорвутся в искрах и стуке страстное томление и сила вашего флюида…

Неведомый доселе страх объял души присутствующих.

Анна Иоанновна, за ней Бестужев и Бирон явно почувствовали, как пальцы их рук стали вздрагивать. Что-то нестерпимо остро-колючее пронизало все их существо.

Великий магистр что-то бормотал. Была ли это жаркая молитва правоверного католика, магическое ли заклинание индийского брамина, торжествующий ли гимн самого Сатаны, – это не могли решить испуганные, смятенные участники кабалистического «действа».

Джиолотти, стоя позади Анны Иоанновны, крестообразно производил над ней пассы.

И вдруг словно сильный ветер ворвался в комнату. Испуганно заколебалось пламя свечи и сразу потухло. Полная тьма воцарилась кругом.

Но вот в этой тьме таинственно-трепетным зеленоватым огнем загорелось какое-то пятно. Оно стало расти, шириться, принимать определенные контуры, формы.

И все ясно увидели пред собою высокую, полную женщину, газообразную, как бы сотканную из пара.

– Трр… трр… стук-стук-стук… – ясно прозвучало в гостиной.

– Ободритесь! Смотрите!.. – прошептал Джиолотти Анне Иоанновне.

Та широко открытыми глазами глядела на страшное привидение.

Таинственная женщина выплыла медленной походкой из гостиной и подошла к ступеням трона… Вот она всходит по ступеням, вот садится… И сразу как бы сияние пошло от нее и осветило зал.

Заколебались колонны, кресло, верхушка трона… Казалось, что все это вот-вот разрушится… А на смену старому кетлеровскому трону выступило новое, иное: орел, скипетр и держава Российской империи. На голове газообразной женской фигуры горела императорская корона…

– Господи! Да ведь это – я, я!! – дико вскрикнула Анна Иоанновна и навзничь, во весь рост грохнулась на пол.

* * *

Герцогиня заболела серьезно и опасно. Ввиду того, что в ту минуту, когда ее в обморочном состоянии вносили в ее спальню, там находилась гофмейстерина Клюгенау, опрыскивавшая ее постель какими-то таинственными каплями, последнюю обвинили в покушении на драгоценное здоровье августейшей герцогини и через несколько дней удалили в ссылку. А «капли-яд» эти были – ловкая «шутка» Бирона, вернее – синьора Джиолотти.

Часть вторая

I. Российская хмара

Был конец декабря 1730 года.

Императрица Екатерина Первая, процарствовав всего два года, отошла уже в вечность, и царем сделался мальчик-отрок, Петр II Алексеевич, сын царевича Алексея.

Что-то тревожно-тоскливое уже давно черным пологом нависло над Россией… Все притихли, прижались и с испуганными лицами на ушко передавали друг другу политические вести. Великая «хмара» колыхалась над несчастной империей.

И неудивительно: этот короткий период времени ознаменовался чуть ли не ежедневно неожиданными событиями, волновавшими умы. Никогда, быть может, дворцовая, придворная жизнь не приносила столь часто таких сюрпризов, как в те годы. Дворцовые интриги, козни, сплетни, опалы «сильнейших», возвеличивание «ничтожнейших», ссылки – все это составило какой-то безобразный клубок, опутавший столицу Российской империи. Это был апофеоз «императорского временщичества» со всеми его темными сторонами.

«Священность особы» императриц и императоров, а главное, их самодержавность являлись на деле лишь пустыми, громкими словами: благодаря тому, что была нарушена прямая линия престолонаследия, российские венценосцы оказывались в руках той и иной могущественной партии, которая способствовала их воцарению, которая «добыла им трон». А за эту услугу партии и временщики брали такие «награды», что являлись едва ли не полновластными руководителями и делателями судеб российских.

Иностранные историки и дипломаты писали: «Что делается в России – не поддается описанию: все в разгроме. Правят всем фавориты и фаворитки».

«Остерман,[38] этот блестящий основатель «русской дипломатии», хотел дельно воспитать способного и доброго Петра II и покорить его своей воле; он привлек к своему плану сестру царя. Наталья Алексеевна была воспитана иностранцами, вместе с дочерьми Петра I, отлично говорила по-французски и по-немецки, любила серьезное чтение. Задумчивая, великодушная четырнадцатилетняя царевна проявляла волю и проницательность: она была «Минервой царя», увещевая его учиться и слушаться Остермана. Но она вскоре умерла от чахотки, и Петр II подчинился совсем другому влиянию. Его друзьями стали Долгорукие – князь Алексей и его сын Иван. Это были грубые, невежественные люди; двадцатилетний Иван был образцом кутилы высшего круга того времени. Долгорукие задумали овладеть Петром, развивая в нем самоволие, леность и страсть к забавам. Они постоянно возили его на прогулки, особенно на охоту, и устраивали пирушки. Весь этот кружок не терпел Меншикова. Мальчик, восстановленный против временщика, начал делать ему сцены и кричать: «Я покажу, кто император: я или он!» Меншикова сослали в Березов, власть перешла к Долгоруким. Под предлогом коронации двор переехал в Москву, где Петр совсем предался забавам. Сестра князя Ивана, грубая, но разбитная Екатерина, была объявлена невестой царя, а Иван, уже обручившийся с богатой красавицей, дочерью Бориса Шереметева, стал все позволять себе, рыская по Москве с отрядом драгун».[39]

* * *

Было около двенадцати часов ночи, когда в подъезд дворца вошел человек в меховой шинели и в такой же шапке, надвинутой глубоко на глаза.

– Кого вам? – грубо спросил один из дежурных, преграждая дорогу прибывшему.

Незнакомец спокойно вынул бумажку, приготовленную, очевидно, заранее, и протянул ее строгому церберу:

– Пойди и отдай! – властно приказал он.

– Кому? – захлопал тот глазами.

– Дурак! Кому, кому? Конечно, его превосходительству.

Через несколько минут прибывший, не снимая шинели, вошел в кабинет знаменитого «дипломата» Остермана.

Последний сидел за столом, заваленным бумагами.

– Вы? Вот, признаюсь, не ожидал вас видеть, Бирон! – удивленно и как будто чуть-чуть насмешливо воскликнул лукавейший из всех российских царедворцев, недаром прозванный «немецкой лисицей».

– Прошу извинить меня, ваше превосходительство, что я позволил себе войти к вам в шапке и шинели, – низко поклонился Бирон. – Но я полагаю, что иногда бывает лучше хранить инкогнито.

С этими словами Бирон быстро снял шапку и шинель и положил все это на широкий диван.

– Откуда вы, Бирон? – спросил Остерман.

– Прямо из Митавы.

Разговор шел по-немецки.

– Как же это вы решились оставить нашу Анну Ивановну одну? Она, бедняжка, рискует умереть со скуки, или же вы, любезный Бирон, рискуете очутиться с головным украшением, от которого открещивается всякий добрый немец.

Остерман находился в отличнейшем настроении духа, а потому особенно сыпал излюбленными «вицами» (остротами).

– Ни первое, ни второе для меня не страшны, ваше превосходительство, – спокойно ответил Бирон. – Я к вам приехал по важнейшему делу.

– От нее? По ее поручению? – спросил Остерман.

– Нет, от себя, для себя и для вас.

– О! – высоко поднял палец Остерман. – Садитесь и давайте беседовать.

При первом упоминании Бироном имени Джиолотти Остерман расхохотался и воскликнул:

– Ах, вы опять о глупых предсказаниях вашего таинственного чародея? Оставьте, Бирон, ей-Богу, вы меня уморите со смеху!..

– Сейчас вы перестанете смеяться, когда узнаете, что сообщил мне этот великий человек.

Сказав это, Бирон протянул Остерману какое-то письмо, и тот стал с интересом читать его. И по мере того как подвигалось чтение, лицо знаменитого царедворца принимало все более и более удивленное выражение.

– Как?! – воскликнул он. – В январе?

– Да, в январе. Джиолотти пишет, как вы сами изволили прочесть, что ошибки быть не может, что гороскоп безусловно предсказывает это, – ответил Бирон.

– Но ведь это – явная бессмыслица: с чего, от какой причины может скончаться четырнадцатилетний мальчуган? Помилуйте! Он здоров, как бычок, и еще вот на днях на охоте собственноручно убил огромного медведя. И подумать, что через месяц, а то и менее, его не станет!.. Нет, нет, Бирон, я не верю в это; ваш Джиолотти просто водит вас за нос. Очевидно, ему понравилось получать драгоценные подарки, и он врет напропалую.