Любовь Овсянникова - Медитации хазарки

• Название: Медитации хазарки
• Автор: Любовь Овсянникова
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010

Что такое неординарный поступок? Кому Марина Цветаева поверяла свои тайны, почему покончила с собой? Почему ушел из дому Лев Толстой, от кого он бежал? Кем был для современников Муслим Магомаев? Каков лик и дух Вечности?

Ответы на эти вопросы и многое, многое другое открывает читателю новый сборник Любови Овсянниковой «Медитации хазарки».

---

Любовь Овсянникова МЕДИТАЦИИ ХАЗАРКИ

ТАЙНА ИЗВЕСТНОГО РОМАНСА

Хорошо известный романс Микаэла Таривердиева на стихи Марины Цветаевой «Мне нравится, что вы больны не мной…» из кинофильма «Ирония судьбы, или С легким паром» многими воспринимается с мягкой грустинкой и в представлениях связывается с безответной любовью — обреченной, возможно, придуманной, пришедшей из мечты. Так ли было на самом деле? О ком или о чем грустила великая поэтесса? К кому она обращалась в этих стихах?

Судьба к автору стихов и к ее младшей сестре Анастасии (Асе) была неласковой: еще в отрочестве осиротила, обрекла на рискованную самостоятельность. Без материнской любви девочкам жилось неуютно, и возникший дефицит ласки и нежности они торопились заполнить другой любовью — мужской. Обе слишком рано вышли замуж и обзавелись детьми, не достигнув или едва достигнув совершеннолетия. Асе исполнилось 17 лет, когда у нее появился сын Андрей, а Марина родила Ариадну в 19 лет.

Преждевременная взрослость, неумение руководить своими страстями, нежелание ограничивать себя в них быстро привели к пресыщению: Асин брак с юным Борисом Трухачевым распался, и она пустилась в гульбу, а Марину обуял лесбийский демон в образе Софии Парнок, отрывающий ее от семьи и невероятно изматывающий физически и морально. Бури свирепо завьюжили в душах сестер Цветаевых, разгул любовных влечений вскружил им головы, они потеряли чувство меры, и вновь обрести почву под ногами не имели сил. Словно темным облаком накрыло, бедных.

Но вот начало распогоживаться, в настроениях забрезжила солнечность, в поступках — благоразумие, возвратилась упорядоченность существования. У Аси улеглись горечи и обиды от первой неудачи, возник новый роман — с маленьким рыжим евреем, как она сообщала Марине в письмах. Да и у Марины перегорели неудержимые вожделения, и несносным бременем показалась ей зависимость от распущенной капризной тетки, посягнувшей на репутацию Сережи Эфрона, любимого мужа. Эта нахалка распоясалась и во всеуслышание объявила о своей победе над ним, словно в насмешку опубликовав слишком откровенные, хвастливые и неумные стихи:

Адонис сам предшественник юный мой!
Ты начал кубок, ныне врученный мне, —
К устам любимой приникая,
Мыслью себя веселю печальной:
Не ты, о юный, расколдовал ее.
Дивясь на пламень этих любовных уст,
О, первый, не твое ревниво, —
Имя мое помянет любовник

«Алкеевы строфы».

Этого Марина ей простить не могла, тем более что в ней, кажется, зрела новая страсть — непонятно к кому, но сердце щемило и хотело подготовиться к новому полету в сумасшествие: остыть, сбросить надоевшие оковы и восстановиться. Марина, удовлетворенная возникшими переменами, предвкушает наступавшее в ней затишье:

Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один с моей головы.
И идите себе… — Вы тоже,
И Вы тоже, и Вы.

Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру!
Чтобы могла я спокойно выйти
Постоять на ветру.

С таким настроением она приехала в гости к сестре, и тут познакомилась с Маврикием Александровичем Минцем — маленьким рыжим евреем, о котором Ася уже писала. Как и Асе, ей он тоже понравился. Так что же — вновь на пути встал мужчина? И опять надрыв, побег или поединок?

Но нет, Маврикий Александрович любит только Асю и это снимает с Марины настороженность и тревогу, она облегченно вздыхает — значит, ей ничто не помешает отдохнуть от потрясений.

Высвобождение и распрямление личности — вот что происходило с ней, вот с чем в душе она села за стол, чтобы запечатлеть этот безмятежный миг, доверить его бумаге и послать нам в будущее. Так появилось и парадоксальное, и блестящее «антилюбовное» стихотворение «Мне нравится, что Вы больны не мной…». Оно обращено к Маврикию Александровичу Минцу, — близкому другу сестры Анастасии.

Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце не у нас над головами, —
За то, что Вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не Вами.

Чувство раскрепощения, уверенности в себе так приятно, как сон после изнуряющего бега! И Марина радуется, что может быть сама собой, и ничто не помешает ей писать в письмах к родственникам: «Сережу я люблю на всю жизнь, он мне родной, никогда и никуда от него не уйду. Пишу ему то каждый, то — через день, он знает всю мою жизнь, только о самом грустном я стараюсь писать реже. На сердце — вечная тяжесть. С ней засыпаю и просыпаюсь».

Но это была лишь ранняя молодость. Впереди у каждого из этих неординарных людей лежали трудные дороги…

НЕОРДИНАРНЫЙ ПОСТУПОК

Сейчас многие пытаются креативничать и в доказательство своей способности к этому предпринимают, как они думают, неординарные шаги. Но так ли уж невероятны, необычны, неповторимы те их поступки? Нет, конечно. Хоть прыгай с самолета без парашюта, хоть ходи нагишом на людях, хоть говори стихами — никого чудачествами уже не удивишь, НЕТ в этом неординарности. Потому что задумано, потому что идет от осознанного желания удивить, навязать себя, потому что это ни что иное, как замышлённая эпатажность, да подчас просто неоправданный эксгибиционизм в расширенном толковании слова. И вообще, нынешняя озабоченность масс не походить ни на кого, навязчивое стремление поразить окружающих своим видом или поведением, эдакий бихевиористический funk (фанк) как стиль жизни, ряженной под эксклюзив — все это стало новой обыденностью, неприятным проявлением измышлений, извращений (от «вращаться»), избыточности человека.

Вместе с тем неординарность как явление жизни продолжает существовать. Так что же это такое, в чем она выражается и чем измеряется?

Синонимов у этого слова много, впрочем, как и внешних прорисовок, им обозначаемых. А смысл, скорее всего, так ускользающе тонок, что его надо ловить между другими смыслами. Во всяком случае неординарность — это вовсе не черта характера, не деталь внешности, вообще не нечто, постоянно присущее кому-то или чему-то. Нет, это лишь миг — выпучившийся, вздыбленный, выплеснувшийся протуберанцем в явную, видимую часть жизни. И уж конечно, неординарность нельзя ни повторить, ни создать. Зато можно предугадать, но тогда она перестанет быть неординарностью, ибо никого не поразит.

Общеизвестно, что после неординарного поступка Марины Цветаевой, ее самоубийства, покровитель обширной литературной плеяды, известный писатель Борис Пастернак обвинил в этом себя. Не в прямом смысле, конечно, а в нравственном.

Что делать мне тебе в угоду —
Дай как-нибудь об этом весть,
В молчаньи твоего ухода
Упрек невысказанный есть.

Действительно, уж кто-кто, а он вполне мог бы предотвратить столь печальный итог, если бы…

Она давно была на грани отчаяния, искала избавления от него. Но, цепляясь за любую возможность выкарабкаться, всякий раз убеждалась, что нити, привязывающие ее к жизни, катастрофически рвутся и все соломинки слишком хрупки.

Вот, например, приехала она в Чистополь решать свои дела о месте эвакуации, встретила там участие Лидии Чуковской — хорошее и результативное, и в ней снова зажглась свеча надежды. Ненадолго, потому что пришлось возвращаться в Елабугу, пустую от друзей. И там свеча опять погасла, теперь уже навсегда.

Для многих осталось тайной, почему М. Цветаева так распорядилась собой. Ее дочь Ариадна Эфрон обратилась за разъяснениями к родной тетке, материной сестре, и к своему негодованию, услышала то, с чем согласиться не могла. Мнение Анастасии Ивановны, изложенное ею в «Воспоминаниях», показалось Ариадне возмутительно предвзятым, почти клеветой. В отместку Ариадна затеяла вражду, фактически натравила на мемуаристку литературных критиков и материных биографов, в частности, Анну Саакянц, позволившую себе цеплять на Анастасию Ивановну ярлыки безответственной фантазерки и в грубых выражениях спорить с нею — человеком, духовно близким Марине Цветаевой, являющейся наперсницей ее детских и юношеских лет. Это возмутительно до того, что даже смешно. Зато доказывает остроту вопроса и жажду истины. Но те люди сами ушли в небытие, так ее и не найдя.

А ведь тайна приоткрывалась им в словах Анастасии Ивановны: «Но если бы не только Пастернак, а если бы все писатели мира захотели преградить ей путь к ее шагу — она бы их отстранила. В этот час она прошла бы сквозь них, как сквозь тень… И я бы не удержала ее. На ходу своем она сжала бы мне руку, молча. Зная все, что я бы рвалась ей сказать. Полная своим рвением, не слыша меня в этот час…». Хотя в главном и Анастасия Ивановна, не разгадавшая тайну сестры, ошибалась — спасти Марину Цветаеву можно было.