Виталий Сирота - Живое прошедшее

• Название: Живое прошедшее
• Автор: Виталий Сирота
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-93762-119-1

Мемуары В. Г. Сироты (1944 г. р.) – петербургского ученого, преподавателя, основателя первой в СССР частной почтовой компании – охватывают несколько десятилетий XX и XXI веков. Среди персонажей книги социолог Игорь Кон, актер Николай Лавров, обладатель крупнейшей в мире коллекции неофициального русского искусства Георгий Михайлов и многие другие видные ленинградцы и петербуржцы.

В книге сохранены особенности авторской стилистики.

---

После службы в Германии отец преподавал в военно-морском училище. Об этом периоде в семье говорилось мало. Из училища он ушел (кажется, не по своей воле) – вроде бы сказал что-то крамольное. Перешел в школу около Политехнического института (пр. Раевского) директором, а потом в 109-ю женскую школу, в районе нынешней Светлановской площади. Помню, как в машине, наполненной домашними вещами, мы подъезжали к этой школе. Переезд этот – мое первое воспоминание. Шел 1947 год.

Выйдя в отставку, отец получил довольно большое выходное пособие. Кто-то ему рассказал, что готовится финансовая реформа (как обычно у нас, конфискационного характера), и он вовремя снял накопления со сберкнижки. На них мы купили корову и двух свиней. Деньги были частично спасены. Домашний скот держали в сарае во дворе школы. Это никого не шокировало – мы жили в пригородном по тем временам районе. На краю школьного двора был наш огород с картошкой. За ним – пруд, в котором отец с моим братом тайком утопили немецкую трофейную саблю, когда начались строгости с оружием. (Шла борьба с бандитизмом, и оставшееся с войны оружие у населения активно изымалось.) За прудом – детский дом, где когда-то была усадьба графа Ланского. Сейчас этот особняк отреставрирован и имеет очень благородный вид… Жили мы прямо в школе, в отдельной и, насколько помню, светлой просторной квартире.

В начале 1950-х у отца, как и у многих, опять начались серьезные неприятности, вероятно из-за казацкого происхождения. Мама мне потом рассказывала, что дело дошло до партийного разбирательства на городском уровне (отец вступил в ВКП(б) в годы войны). Все шло к исключению из партии, за этим обычно следовали и более серьезные меры. Спас ситуацию кто-то из влиятельных участников заседания, который, просмотрев дело, сказал: «Товарищи, кого мы здесь судим?» Все кончилось сравнительно благополучно, не считая «сгоревших» нервов – прекрасно помню напряжение, царившее в доме.

В результате всех этих разбирательств отец перешел работать в 123-ю школу на Новолитовской улице, а мы вчетвером переехали в одну комнату в коммунальной квартире на проспекте Карла Маркса. Мама в те годы работала в НИИ бумажной промышленности, что на 2-м Муринском проспекте; занималась она, кажется, разработкой бумаги для конденсаторов. Вскоре ее уволили – из-за анкетных «недостатков» или из-за отцовских неприятностей, не знаю. Скорее всего, причиной была шедшая тогда в стране антисемитская кампания. Мама, впрочем, не унывала и методично и настойчиво искала работу.

Спорт отец не любил, спортсменов считал тунеядцами. «Футболист» для него было синонимом слова «бездельник». (И это на фоне общегосударственного культа спорта и спортсменов!) Но физическую подтянутость ценил. Сам был строен, с тонкой талией и широкими плечами.

Меня маленького он немного муштровал. Это было связано с его казацкими понятиями и недавним военным прошлым. Проснувшись, надо было не валяться в кровати, а тут же вставать, затем сразу застилать постель; есть, что дают, не «кусочничать». Есть «в охотку», не растягивая трапезу и не капризничая. Сказать «невкусно» было немыслимо. Это означало неблагодарность по отношению к тому, кто старался, готовил… Для меня невозможным было, идя по улице из булочной, откусить аппетитную корочку, что считалось обычным делом для других детей.

Сызмальства у меня были обязанности по дому («мама много работает, устает, ей надо помогать» – слова отца). Обязанности небольшие, но выполнять их надо было неукоснительно. Эта наука давалась мне легко. Я и сейчас многое из этого делаю автоматически и благодарен отцу за выучку.

К 1 сентября и здание школы, где работал отец, и школьный двор приводились в порядок. Во дворе разбивали цветочную клумбу с оградкой из побеленных кирпичей. Отец всегда выступал на торжественных линейках в честь начала учебного года. Делал он это с душой, темпераментно. В этот день в доме было всегда празднично, много цветов. После торжеств 1 сентября клумба всегда была сильно потоптана, что огорчало отца. Я до сих пор не могу ступить на газон, даже если на нем уже есть проторенная дорожка.

На пенсию отец вышел сразу по достижении соответствующего возраста. Работать ему стало уже тяжело, нервы были в плохом состоянии.

Несколько раз он лежал в нервных клиниках, но, несмотря на плохое состояние нервной системы, не был истеричен и капризен. Его нездоровье выдавали лишь быстрый взгляд и движения, раздражения на коже, утомляемость. Он нуждался в дневном сне. Но если спал днем, то, просыпаясь, конфузился, дневной отдых был в его понимании барством, слабостью, говорил: «Черти шо, полдня прошло». Очень много курил. Пожалуй, только сейчас, на фоне частых встреч с капризными, «сложными», как теперь принято говорить, людьми, я стал понимать и ценить его сдержанность и деликатность.

Отец немного скучал без работы, ведь всю свою жизнь душой он был связан со школьными заботами, которым полностью отдавался…

Отец любил готовить. Лучше всего ему удавались украинские блюда: борщ, вареники. Отцу доставляло удовольствие встретить маму с работы (а приходила она всегда поздно) приготовленным ужином. К сожалению, он был немного несобран, поэтому результатом его работы часто был отличный обед, но не очень аккуратная кухня. Особенно заметно это было на коммунальной кухне, когда мы жили на проспекте Карла Маркса. В то время там были керосиновые лампы, требовавшие постоянного наблюдения, иначе они начинали страшно коптить, что у отца и случалось. Но мама в таких случаях была больше благодарна за помощь, чем недовольна беспорядком, тем более что отец и сам чувствовал себя сконфуженным.

Он был не очень практичным, скорее даже романтичным и чувствительным человеком. Больше интересовался историей, политикой, людьми, чем приземленными делами. В доме практически не обсуждались зарплаты, свои и чужие покупки и прочие приобретения.

Будучи на пенсии, он пытался написать пособие по химии для школьников – по собственной инициативе. Но, к сожалению, у него не хватило собранности, а может быть и сил. В результате книга не была закончена.

Поскольку отца всегда тянуло к земле, на пенсии он захотел купить дом с участком в пригороде Ленинграда. Мы ходили смотреть несколько домиков в Озерках. Сейчас участки в этом районе стоят фантастических денег. Покупка почему-то не состоялась. Подозреваю, помимо неизвестных мне причин, еще и потому, что отца подсознательно тянуло на юг. Северный пейзаж его не радовал.

Уже на пенсии один или два летних сезона отец проработал начальником пионерского лагеря. Делал он это, как и все, за что брался, с душой, но мне было немного грустно видеть его в этой роли. Я приезжал к нему и наблюдал бедную лагерную обстановку: военизированные пионерские атрибуты, подъем выцветшего флага, парады, отряды, марши – и отец с обликом заштатного военного пенсионера (хотя в душе он им не был). Думаю, что отец хотел привить детям подтянутость, закалку, патриотизм, свои понятия о чести. Надеюсь, что это ему хоть чуть-чуть удалось. Может быть, в этом и была его миссия в последние годы жизни…

На очередном профосмотре перед летним пионерским сезоном у отца обнаружили рак легкого. Лежал он дома, за ним ухаживала мама. Болезнь протекала быстро. К счастью, тогда еще легко выписывали обезболивающие наркотики. Как-то врач скорой помощи, жалея маму, предложил увезти отца в больницу. Мама отказалась, а потом спрашивала меня: «Что это он предлагал? Как это – отдать в больницу?»

Когда у отца наступали просветления, не было даже намека на капризы, жалобы, дурное настроение – только благодарность. Когда мама склонялась над ним, он трогал ее бусы и говорил: «Какие красивые монисты». Ему, больному, мама сказала, что Татьяна, моя жена, ждет ребенка. Отец ответил: «Я знаю. Пусть живет».

Как-то приехал Николай Николаевич Сирота и молча просидел у постели отца весь день.

Отец умер в ночь на 13 сентября 1970 года в возрасте 63 лет. Стояла теплая осень. Примерно в это время беременная Татьяна почувствовала толчки будущего сына, которого назвали в честь отца Георгием (Егором). От деда Егор унаследовал умение по-доброму общаться с малознакомыми или просто первыми встречными людьми, неподдельный интерес к другому человеку, эмоциональность, некоторую чувствительность и, может быть, сентиментальность.

Мама

Моя мама, Рахиль Фадеевна Комиссарова родилась в Бобруйске 24 декабря 1907 года. Правда, в архивной справке указано, что, согласно метрической записи синагоги города Бобруйска, дата рождения – 17 ноября. Ее отец, Файтель Комисар, уроженец городка Глуск, что неподалеку от Бобруйска, торговал лесом. Он был хорошо религиозно образован и уважаем за это в своей среде. В 1920-х годах деда несколько раз забирали (вероятно, в ЧК), где требовали сдать государству ценности, которые у него якобы были.

На выборы дед не ходил, а своим общественно активным детям говорил: «Там в каждой кабинке сидит чекист».