Богдан Сушинский - Полюс капитана Скотта

• Название: Полюс капитана Скотта
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-3372-0

Роман посвящен походу в 1911–1912 гг. английского полярного исследователя капитана Роберта Скотта к Южному полюсу Земли. Восхождение к полярной вершине планеты превратилось не только в гибельную борьбу с природными условиями Антарктиды, но и в не менее губительное соперничество за лавры первооткрывателя. И поныне подробности и обстоятельства этих событий укрыты завесой тайны.

---

— Однако же находились горячие головы, которые собирались дрейфовать до Южного полюса, — вкрадчиво заметил губернатор. И капитану показалось, что к числу этих безумцев Гладстон причисляет и его. — Кстати, мне сказали, что между исследователями пока что нет единства в том, что же на самом деле представляет собой Антарктида — отдельный континент или объединенный льдами архипелаг?

— Вы прекрасно осведомлены о существе проблемы, — заметил Скотт. — Напомню, что лично я намерен покорять свой полюс по ледовой пустыне, полагаясь при этом только на лыжи и санки, поэтому не уверен, что сумею развеять сомнения относительно цельности данного континента.

Свой обед Королевское географическое общество провело уже тогда, когда «Терра Нова» находилась в бухте Саймон на британской военно-морской базе близ Кейптауна. Однако к тому времени настроение Скотта было омрачено сразу несколькими причинами. Во-первых, скверной погодой, из-за чего судно опоздало с прибытием в Саймон почти на две недели, нарушив при этом график магнитных наблюдений у южного побережья Африки, довольно близко расположенного от Южного магнитного полюса[15].

Мало того, что, как всякий английский флотский офицер, Скотт терпеть не мог любого отклонения его подчиненными от намеченного плана; он еще и узрел в этом скверную примету, которая немедленно подтвердилась сообщением из Претории, в котором говорилось, что правительство Южно-Африканского Союза выделило на нужды его экспедиции всего-навсего пятьсот фунтов. Понятно, что такое пожертвование показалось ему оскорбительно скудным.

На фоне имперских целей, которые Скотт декларировал во время обеда в честь офицеров экспедиции, а также на фоне приятельских отношений с генерал-губернатором Южной Африки, эта сумма представлялась ему откровенным издевательством. И ему понадобилось немало мужества, чтобы, сохраняя джентльменскую невозмутимость, публично поблагодарить премьера Луиса Боту за столь великую, прямо-таки немилосердную «щедрость».

Осознавая всю нелепость такого подхода к экспедиции, имеющей важное государственное значение, генерал-губернатор Гладстон бросился рассылать «усовестительные» телеграммы мэрам всех крупных городов доминиона, и даже сам, от щедрот своих, пожертвовал пятьдесят фунтов, однако общей ситуации это уже не спасало. Скотту пришлось лишь оскорбленно сжать зубы, когда в день отхода судна из Кейптауна ему доложили, что общая сумма спровоцированных его выступлениями и телеграммами губернатора Южной Африки пожертвований достигла всего лишь мизерной величины в триста пятьдесят восемь фунтов и пять шиллингов.

Правда, вдобавок к ним какие-то фирмы и отдельные романтики приплюсовали три ящика джема и восемьдесят дюжин бутылок пива, но человека, решившего завоевать для империи не только полюс, но и целый материк, — это уже не утешало.

«И все же самый жестокий удар ожидал тебя не в Южной Африке, а в Австралии, — безжалостно напомнил себе Скотт, в очередной раз пытаясь погрузиться в спасительный сон. — Когда, после прибытия в гавань Мельбурна, тебе вручили телеграмму, присланную даже не самим Руалом, а его братом Леоном Амундсеном. Это была предельно лаконичная весточка, смысл которой способен был сразить наповал любого полярника. „Имею честь сообщить, — говорилось в ней, — что „Фрам“ направляется в Антарктику. Амундсен“».

«То есть как это в Антарктику?! — разъяренно метался он тогда по набережной. — Какого дьявола он забыл здесь?! Как это возможно: объявлять всему цивилизованному миру о намерении идти к Северному полюсу, а самому втихомолку готовиться к походу к берегам Антарктиды?! Зная при этом, что туда уже направляется экспедиция англичан?!»

Какие только чувства ни бурлили тогда в его душе: ярость, презрение, высокомерная снисходительность, страх перед тем, что все приготовления, все усилия могут оказаться напрасными, если Норвежец обойдет его на пути к полюсу…

Правда, где-то в глубине сознания еще теплилась надежда, что это «заявление Амундсена» — то ли чья-то злая шутка, то ли некий пропагандистский демарш кого-то из норвежцев. Только поэтому уже на следующее утро Скотт телеграфировал Нансену, с просьбой прояснить ситуацию. Он решительно отказывался понимать логику исследователя, который, будучи прекрасно осведомленным о походе к Южному полюсу своего коллеги, решается устраивать некие гибельные антарктические гонки, подобные тем, что описаны в рассказах Джека Лондона. И доводил это до сведения Нансена, призывая его, таким образом, в посредники и арбитры.

Однако ответ Нансена оказался убийственно лаконичным — ему об этой экспедиции Амундсена ничего не известно. Скотт конечно же не поверил ему, но это уже ничего не меняло. Да и что, собственно, он хотел «услышать» от этого человека, никогда особенно не симпатизировавшего ни лично ему, ни Британии?

…Ну а снились ему в эту ночь зеленые холмы Претории, на одном из которых встречала его божественно красивая женщина с распущенными на ветру волосами. Вот только, поднимаясь на этот холм, Роберт явственно ощущал, как ноги его свинцово уходят в землю под какой-то наваливавшейся на него тяжестью. И столь же явственно осознавал при этом, что до заветной вершины, до её прекрасной хранительницы, добраться он так никогда и не сможет, ибо не суждено…

7

В лабиринтах снежных «морских полей» они блуждали весь последующий день и почти всю ночь, и только под утро каким-то чудом оказались на относительно «чистой» воде, усеянной мелким ледово-снежным крошевом. Как только офицеры убедились в этом, Скотт приказал поднять паруса и идти строго на юг. При этом природа словно бы приветствовала его решение, потому что около девяти утра показалось, пусть все еще по-антарктически холодное, зато по-южному яркое, ослепительное солнце.

Обрадовавшись ему, полярники начали набирать в ведра забортную воду и прямо на палубе устроили себе омовение, прибегая к помощи специально для морской воды изготовленного мыла. Поддавшись этому банному психозу, Скотт, по совету лейтенанта Бауэрса, который совершал подобные омовения чуть ли не каждый день, не обращая при этом внимания на погоду, и с его помощью, тоже устроил себе полярную баньку в одном из палубных закутков.

— Кто еще из землян может позволить себе в этот новогодний день, посреди антарктического лета, устраивать подобные купели? — подбадривал его этот, невесть когда и каким образом закалившийся худощавый, рыжеволосый коротышка, добывая для командира очередную порцию забортной воды.

— Вы сказали: «новогоднюю»?

— Сегодня первое января, сэр. Мы не чтим этот день так, как принято чтить Рождество, тем не менее каждый из нас неминуемо задумывается: «Каким будет этот день для меня, для экспедиции?»

— Полагаю, что для всех нас, на этом арктическом «Ноевом ковчеге» сущих, он будет годом познаний и открытий. Все остальное никакого значения не имеет.

Старательно вытершись полотенцем, капитан заметил проходившего мимо конюха Антона и поинтересовался, как чувствуют себя его подопечные.

— Наверное, они так никогда и не привыкнут к качке, — ответил тот. — Как, впрочем, и я.

— Лейтенант Мирз говорил мне о том, что вы очень тяжело переносите качку.

— Ему приходится видеть мои страдания чаще других, — признал русский[16]. — Как и слышать мои молитвы о том, чтобы Господь поскорее довел это судно до земной тверди.

— Если это вас хоть немного утешит, Антон, могу по секрету сообщить, что я переношу качку так же плохо, как и вы. А в бытность мою гардемарином, морская болезнь настигала меня даже в тихую погоду, при самом малом волнении.

Прихватив с собой по пути лейтенанта Мирза в качестве переводчика, они спустились на нижнюю палубу, где стояли тринадцать уцелевших лошадок. Между кормушками оставалось пространство, позволявшее конюху наполнять и очищать их. Пока ночи стояли теплые, Антон здесь же, обвернувшись попоной и зарывшись в сено, и ночевал.

Офицеры внимательно осмотрели лошадей, а также само место привязи. Из-за постоянной качки и плохого отдыха, лошади явно сдали, но вины конюха в этом не было. Животные выглядели ухоженными, коновязь содержалась в чистоте. Благодаря лейтенанту Мирзу капитан знал, что уже в тринадцать лет Антон работал на конном заводе где-то на юге России, откуда, вместе с отчимом, отправился на Русско-японскую войну, да так и остался во Владивостоке. Сначала тоже работал конюхом, а со временем, проявив талант наездника, стал лучшим жокеем дальневосточного края. Там, на окраине Владивостока, лейтенант Сесил Мирз и завербовал его для работы в экспедиции.

— То, что, как минимум, год надлежит провести на далекой чужой земле, посреди ледовой пустыни, вас не пугает?

— Немного страшновато, но предчувствую, что ложиться в эту ледовую землю мне не придется[17].