Анатолий Димаров - Его семья

• Название: Его семья
• Автор: Анатолий Димаров
• Издательство: Радянський письменник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

Роман Анатолия Димарова «Его семья» рассказывает о том, как двое молодых людей пытались построить семью, как ошибочные, мещанские взгляды на роль женщины в нашем обществе привели к ее распаду, какими мучительными путями поисков, раздумий, внутренней борьбы приходят герои к правильному решению.

---

Глядя на нее, Яков вспомнил один случай. Он работал уже не в районной, а в областной газете. Как-то незаметно сдружился с заведующей отделом культуры, пожилой женщиной, бывшей учительницей. Оба они очень любили литературу — он тогда даже пробовал писать стихи, — часто поздно засиживались в редакции, беседуя о той или другой книге, о редакционных делах, о жизни…

Яков несколько раз простодушно похвалил Нине свою новую приятельницу, и жена приревновала его к ней.

— Или я, или она! — заявила Нина, когда он попытался доказать ей всю абсурдность ее ревности.

— Да она ведь вдвое старше меня!

— Однако это не мешает тебе просиживать с ней целые ночи, — не унималась Нина.

— Ты пойми, Нина, что она для меня просто товарищ, — убеждал он жену. — Хороший, чуткий товарищ. Я делился с ней своими мыслями, планами…

— Знаю я это «делился»! — отрезала Нина. — Почему ты со мной мыслями не делишься?.. Не хочу я, чтоб ты с ней встречался! Слышишь, не хочу! Я сама к ней пойду…

Последняя угроза больше всего испугала Якова. Сдерживая раздражение, боясь наговорить грубостей, он снова начал уговаривать Нину. И тут впервые подумал: «Какая она некрасивая, когда злится…»

После этого задушевные беседы в редакции прекратились. Нина была подчеркнуто нежна с мужем, а он еще долго носил в душе обиду на нее. Его возмущала эта безудержная ревность, хотя раньше, в первые годы семейной жизни, он даже гордился тем, что Нина ревнует его. Это льстило его мужскому самолюбию так же, как и общее мнение, что жена просто души в нем не чает.

…Яков не остался ночевать у Руденко. Он не мог спокойно видеть их такого обыкновенного и такого недоступного для него счастья.

Он долго бродил по сонным улицам, под темными окнами домов, и ему было очень грустно. Там, за окнами — тепло и уютно, там живут мужья и жены, живут мирно и дружно, уважают и любят друг друга. Им легко и весело, им незачем ходить в это позднее время по безлюдным улицам, а он бродит здесь, одинокий, забытый и… никому не нужный. Придет сейчас домой («Домой!» — горько усмехнулся Горбатюк), будет красться, как вор, чтобы не проснулась та, которая должна была бы встретить его теплыми от сна объятиями…

Где-то неподалеку послышалась песня. Звонкие молодые голоса ворвались в ночную тишину, и веселое настроение поющих совершенно не вязалось с грустными словами песни, которая почему-то ранила Якова в самое сердце.

Что ты бродишь всю ночь одиноко,
Что ты девушкам спать не даешь? —

спрашивали голоса, и хоть он бродил по улицам вовсе не из-за безнадежной любви к какой-то девушке и никому не мешал спать, Якову казалось, что эта песня написана для него и о нем…

И вот наступил день, когда Горбатюк окончательно ушел из дому. Он нанял небольшую комнатку для себя и Лени, которому тоже негде было жить.

Якову повезло: Нины не было дома, когда он приехал за вещами. Вместе с Леней забирал он свое небогатое имущество. Зайдя в последний раз в опустевшую комнату, почувствовал, что так же опустела и его душа. Страшась этой пустоты, он поспешно сорвал со стены покрытую пылью фотографию детей, стремительно вышел из комнаты и наткнулся на дочек.

Они стояли в коридоре, испуганные, жались одна к другой, словно понимая, что их уже некому будет защищать. У Якова больно заныло сердце. Он схватил обеих девочек на руки, прижимая изо всех сил к себе, начал горячо целовать. Потом опустил их на пол, выбежал на улицу и, отворачиваясь от Лени, сказал, что можно ехать…

XXV

Хоть Яков и мучился неопределенностью их отношений, ему все же было легче, чем Нине.

Ему было легче хотя бы потому, что он работал, что срочные служебные дела, встречи и деловые разговоры забирали много времени, и семейные неурядицы как-то отступали на задний план.

Нина же почти всегда была одна. Даже домашние заботы, свалившиеся на нее с тех пор, как свекровь ушла от них, не отвлекали ее от горестных дум. Она ходила на рынок, возилась у плиты, кормила детей. У нее были заняты руки и ноги, а голова оставалась свободной. Уставали руки и ноги, уставало тело, а мозг продолжал непрерывно работать. А мысли были все одни и те же, и Нине иногда казалось, что она начинает сходить с ума.

Ночью, накануне переезда Якова, Нине приснилось, будто она подымается вместе с Яковом по широкой хрустальной лестнице, а вокруг разливается лучистое сияние. И чем выше они поднимались, тем ярче вспыхивало это сияние и отчетливее слышались нежные звуки — словно тысячи серебряных молоточков ударяли по тоненьким, хрупким льдинкам. Они шли и шли, не чувствуя усталости, так как с каждым шагом их тела утрачивали весомость… И вот они уже плывут над лестницей, а мелодичный звон все нарастает и нарастает, сливается с чарующими вспышками света, пробуждает в них чувство безграничного счастья.

И Нина изо всех сил сжимает руку Якова. А от этого еще радостнее вспыхивает сияние, еще звонче бьют молоточки. Она знает, что это их любовь озаряет все кругом дивным светом, звучит нежной музыкой…

Вместе с тем она знает, что все это ей снится, и просыпается, но, проснувшись, снова идет с Яковом по хрустальной лестнице…

Весь день Нина была под впечатлением этого сна. Ей казалось, что все это приснилось ей недаром, что вот-вот произойдет чудо: войдет Яков с ласковой улыбкой на лице и скажет что-то такое, от чего к ним вернется прежнее счастье… Нина прислушивалась к шагам на лестнице, а сердце ее билось так громко, что она боялась, как бы стук его не заглушил шагов мужа.

И если б в эти минуты действительно появился Яков, она не выдержала бы: бросилась бы к нему и слезами своими, горячими словами растопила ту ледяную стену, которая выросла между ними…

В тревожно-радостном ожидании прошел почти весь день. Под вечер же радость угасла, словно питалась она лишь солнечными лучами.

Нина пошла за молоком, так как заболел сын молочницы. А когда через полчаса вернулась домой и увидела обеих дочек, которые все еще стояли в коридоре, прижавшись друг к другу, сразу поняла, что произошло самое худшее — то, во что она не могла, не хотела поверить.

— Ма-ам, папа уехал… — сказала Оля тоненьким голоском и прильнула к Нине дрожащим тельцем. — Я боюсь, ма-а…

Нина склонилась над дочками, гладила доверчиво прижавшиеся к ней головки, молча глотала слезы…

Лишь через несколько дней она заставила себя зайти в кабинет Якова. Ей почему-то казалось, что муж не все забрал оттуда, что он просто уехал в командировку и скоро вернется обратно. И она не заходила в эту комнату, боясь убить надежду, которая, вопреки здравому смыслу, все еще теплилась в ней.

Но Яков забрал все, безжалостно опустошил комнату. Нине даже жутко стало — таким запустением повеяло на нее…

Вот здесь он ходил, здесь сидел, читал, и она любила приходить к нему, садиться на спинку кресла, прижимаясь к плечу мужа, мешая ему читать. Он в шутку сердился, а потом обнимал ее, и какое это было счастье: чувствовать себя любимой и желанной, такой необходимой ему!

Теперь он уже никогда не будет сидеть здесь, не обнимет ее…

На подоконнике, в простенькой, покрытой пылью рамочке, Нина увидела свою фотографию. Все забрал Яков, только ее не захотел взять с собой.

«Он больше не любит меня, — думала Нина, глядя на свою фотографию. — Он не будет жить со мной. У него есть другая…»

Она всегда ревновала Якова. Но разве можно было сравнить ее прежние волнения с теми муками, которые она переживала сейчас? Она не могла спать по ночам, часто вскакивая с постели при одной мысли, что сейчас, когда она лежит здесь, несчастная и одинокая, ее муж обнимает другую женщину и смеется над ней, Ниной. И самое страшное было в том, что она даже не знала, кто эта женщина…

Узнав, куда переехал Яков, Нина несколько вечеров простояла на улице против окна его комнаты, но так и не смогла ничего выяснить.

Однажды вечером она вместе с Латой возвращалась из кино. Когда они проходили мимо редакции, Лата остановилась, дернула Нину за рукав:

— Ниночка, смотри, целуются!

Нина взглянула на окно кабинета, где работал Яков, и увидела два силуэта, которые четко вырисовывались на фоне белых штор. Не отдавая себе отчета, охваченная единственным желанием — узнать, кто ее злая разлучница, Нина рванула двери и, задыхаясь, побежала вверх по лестнице.

* * *

В этот день Горбатюк долго сидел за своим столом, готовя передовицу о начале нового учебного года. Леня уехал в свою первую творческую командировку и до сих пор еще не вернулся. В отделе работала только Кушнир.

Дописав статью, Яков с наслаждением потянулся, потом подошел к окну.

Уже смеркалось. Потемневшие деревья резко выделялись на светло-розовом фоне неба, и первые робкие тени поползли от них на тротуар.