Петр Вайль - Похвальное слово штампу, или Родная кровь

• Название: Похвальное слово штампу, или Родная кровь
• Автор: Петр Вайль
• Жанр: Публицистика

---

Не знаю, насколько правомочно включение этого заведомо ненаучного понятия в попытку анализа художественного произведения, но иначе не получается. При первом прочтении те же сочинени Сорокина кажутся попыткой подрыва самой идеи творческого процесса и участи в нем, скажем так, души. В своих интервью Сорокин настаивает на том, что все страсти, страдания и смерти его героев всего только "буквы на бумаге". Вот что производит шокирующее впечатление на свежего читателя. Всевозможные покушения на традиции и святыни лишь следствие главного святотатства: разрушения нашего собственного образа в наших собственных глазах. Если все "буквы на бумаге", то чего мы стоим? Звучим ли мы гордо, если так волнуемся от бумажных слез и целлулоидной крови?

И сам "казус Тарантино Сорокин" и поставленные так вопросы своевременны и повсеместны сейчас, перед концом столетия, проверившего на прочность (вшивость) и отвергнувшего все идеологии, кроме националистической (оттого, конечно, что национализм категория не идеологическая, а бытийная, в том и залог ее вечности). Идет возврат к испытанному и надежному. Отсюда и тяга к "ready made", готовым штампам a la Дюшан, к опоре на проверенные клише и приемы в политике, социальной жизни, искусстве.

Оттого американец Тарантино не только ровесник, но и явный единомышленник россиянина Сорокина, а иногда они кажутс едва не соавторами. Стиль сближает куда теснее, чем тема и идеологические модели.

Война в Чечне не кино, хоть и сделалась телехитом номер один. И тут использование штампов не надежных, но таковыми показавшихся. Только здесь возврат к старому привел к реальной трагедии и подлинной крови. Использование материала, уже бывшего в употреблении, требует поправки на время. А весь стиль предприятия: с лязганьем и грохотом медленно ползти к Грозному все это из прошлого, которое закончилось еще в 56-м, если не в 53-м. Сталинский стиль был рассчитан на такое устрашение. Но страх ушел, а с ним даже нормальное послушание, и уже в самые первые дни войны полковник в форме давал на телеэкране интервью иностранному журналисту, браня своего министра обороны; и без толку вспоминать, что когда-то одного лязга оружия хватало, чтобы все полковники на земле заледенели от страха. Сменился всемирный стиль, и не понимать этого, не владеть новым языком значит: в искусстве принести в жертву свое искусство, в жизни принести в жертву чужие жизни.

Сама по себе опора на испытанное не гарантия успеха. Ничто нельзя просто достать из нафталина и набросить на себя требуется подгонка, перекройка, перелицовка.

Это только принято так считать в публицистических целях, а на самом деле, просто по интеллектуальной лени, что штамп не требует никакого специального с собой обращения. На наших глазах меняется реальность, делаясь все невнятнее и многослойнее, и нет ничего живее вымерших миллионы лет назад компьютерных динозавров Спилберга. Легко воображаю себе, как могут ожить пресловутые лебеди с настенных ковриков, обнаружив скрытую десятилетиями непонимани дивную красоту; как двинутся фаянсовые слоники с подзеркальника, покачиваясь выразительнее гумилевских и зоосадовских. Еще Хлебников называл фабричные трубы "лесами второго порядка"; похоже, что порядок этот становитс первым, во всяком случае равноправным. Реалии цивилизации ничуть не менее ярки и ощутимы, чем реалии природные, так называемые первичные, наверное, уже уместно прибавлять "так называемые". Для городского же жителя, а кто нынче не городской житель? естественная организация окружающего пространства не деревья в лесу, а дома на улице; натуральный звук шорох шин, а не кустов. Механический соловей, как в сказке, меньшая экзотика, чем пернатый.

Клише становится полноправным элементом творчества, и в этом качестве ведет себя вполне творчески и оказывает вполне творческое воздействие то есть волнует. В этом смысле "вторичное", составленное из штампов искусство подчиняется тем же законам, что и "первичное": у потребителя имеет спрос продукт одухотворенный (поклон повсеместным рыночным штампам они убедительны).

В фильме Тарантино ключевой эпизод отнюдь не одна из свирепых или свирепо-смешных сцен, а как раз одна из самых мирных танец. Пара приходит в ретро-ресторан: на стенах афиши с Мерилин Монро и Монтгомери Клифтом, столики вмонтированы в огромные открытые автомобили, которые сейчас продаются за бешеные деньги как антиквариат, звучит музыка тридцатилетней давности. Заводят твист и пара выходит на круг. Танцуют они долго и прекрасно, и видно, как искренне любуется движениями, звуками, зрелищем автор.

Танец редкая минута отдохновения. Но именно он подсказывает разгадку фильма "Бульварщина" и этого жутко-гротескного коллажного стиля вообще. Уют не только там, где чисто и светло. Уют там, где все идет по правилам. И нет более незыблемого правила, чем штамп в искусстве, иначе он не стал бы штампом, не застыл бы в своем величии, не понятом снобами, но принятом массами. "Вульгарная литература, писал Честертон, не вульгарна уже хотя бы потому, что захватывает пылкое воображение миллионов читателей". Клише знак надежности и постоянства, к которым стремитс каждый, как к состоянию равновесия. А уж какое именно клише вопрос второй. Тут дело вкуса и детской памяти. Квентин Тарантино пробивается к покою и красоте на свой, причудливый манер головокружительными прыжками через потоки крови.