Евгений Лукин - Сокрушитель

• Название: Сокрушитель
• Автор: Евгений Лукин
• Издательство: Локид
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-320-00139-8

Новая повесть «Гений кувалды» лежит в основе сборника известных волгоградских писателей. Тонкий юмор и острый сюжет, неожиданный поворот темы и глубокое погружение в социально-философские проблемы — вот основные ингредиенты их творческого успеха. Читателей ждет немало сюрпризов — произведения, вошедшие в книгу, сокрушают наши устоявшиеся представления о фантастике. Новый сборник Любови и Евгения Лукиных — прекрасный подарок любителям высококачественной фантастической литературы.

---

Оказавшись в одиночестве, Ромка с сатанинской усмешкой растопырил пальцы обеих рук и издевательски повилял тощим задом.

— Камушки вам долбать? — осведомился он у закрытого люка. — А вот пускай вам их Васька долбает! Он лоб здоровый!

Тут Ромке почудилось, что пол под ногами дрогнул, и физиономия хулигана внезапно стала тревожной, чтобы не сказать испуганной.

А вдруг — не домой? Дедок говорил: тарелки куда угодно могут завезти… Вдруг закинут в какую-нибудь… типа исправительной колонии?.. С них ведь станется… Хозяева…

Несколько минут прошли в жутком напряженном ожидании, а потом прямоугольная металлическая плита медленно начала вываливаться наружу. Даже не дожидаясь, когда дальняя кромка аппарели коснется грунта, Ромка уперся раскинутыми руками в края люка и с замиранием выглянул наружу.

Последовал ликующий вопль — и хулиган кинулся стремглав в открывшийся просвет. По дороге, разумеется, оступился, в результате чего достиг родной земли кувырком. Вскочил, победно вскинул кулак.

Он стоял — наяву! средь бела дня! — в центре знакомого разваленного скверика, у гипсовых руин фонтана, ныне окончательно вмятых в почву гусеницами бульдозеров.

* * *

Внезапно повеяло запахом гари. Это еще что такое? Пожар здесь, что ли, был? Ромка медленно опустил кулак и огляделся.

Стволы изувеченных акаций обуглились и теперь чернели, как бы сведенные предсмертной судорогой. Высокая бетонная стена была вся исклевана, как будто по ней садили в упор из пистолета. На одной из ее секций кто-то размашисто вывел масляной краской: «Долой…» Кого «долой», Ромка не понял, потому что дальше стена была обрушена и размолота траками. Асфальтовое полотно автострады местами как бы расплеснул ось, а на обочине горбился остов сгоревшей «волги».

Ромка поднял глаза — и вздрогнул. Такое впечатление, что развал, царивший на пустыре, за время Ромкиного отсутствия перешел в наступление и захватил весь район. Здания стояли с выбитыми сплошь стеклами, угол одной из многоэтажек был как бы неровно откушен. Из пролома тянулся тяжелый черный дым.

Откуда-то издали внятно прозвучала короткая автоматная очередь.

Ромка вновь перевел оторопелый взгляд на обрушенную и размолотую траками стену. За выщербленным шоссе припали» к земле пыльные руины частного сектора.

Гений кувалды попятился в ужасе.

Развалить целый город? Для него это было просто непредставимо.

— Ну вы и долбаете! — испуганно пробормотал Ромка, потихоньку отступая и отступая к летающей тарелке. Потом вдруг резко обернулся и чуть присел, явно собираясь кинуться к трапу.

… Но делать это надо было немного раньше. Люк уже закрылся.

СЛОВЕСНИКИ

Солнце останавливали словом,

Словом разрушали города.

Николай Гумилев

Лаве и раньше частенько доставалось на рынке, но сегодня… Радим даже отшатнулся слегка, завидев ее на пороге. «Ах, мерзавки…» — подумал он изумленно и растерянно.

Неизвестно, с кем Лава поругалась на этот раз, но выглядела она ужасно. Шея — кривая, глаза — косят, одно плечо выше другого и увенчано вдобавок весьма приметным горбиком. Цвет лица — серый с прозеленью, а крохотная очаровательная родинка на щеке обернулась отталкивающего вида бородавкой.

— Вот! — выкрикнула Лава. — Видишь?

Уронила на пол корзину с наполовину зелеными, наполовину гнилыми помидорами, и, уткнув обезображенное лицо в ладони, разрыдалась.

«Что-то с этим надо делать, — ошеломленно подумал Радим. — Чем дальше, тем хуже…»

Ушибаясь, он неловко выбрался из-за коряво сколоченного стола (как ни старался Радим переубедить сельчан, считалось, что плотник он скверный) и, приблизившись к жене, осторожно взял ее за вздрагивающие плечи.

— Не ходить бы мне туда больше… — всхлипывала она. — Ты видишь, ты видишь?..

— Дурочка, — ласково и укоризненно проговорил Радим, умышленно оглупляя жену — чтобы не вздумала возражать, и Лава тут же вскинула на него с надеждой заплаканные младенчески бессмысленные глаза. — Они это из зависти…

— Ноги… — простонала она.

— Ноги? — Он отстранился и взглянул. Выглядывающие из-под рваного и ветхого подола (а уходила ведь в нарядном платье!) ноги были тонки, кривы, с большими, как булыжники, коленками. С кем же это она побеседовала на рынке? С Кикиморой? С Грачихой? Или с обеими сразу?

— Замечательные стройные ноги, — убежденно проговорил он. — Ни у кого таких нет.

Зачарованно глядя вниз, Лава облизнула губы.

— А… а они говорят, что я го… го… гор-ба-тая!.. — И ее снова сотрясли рыдания.

— Кто? Ты горбатая? — Радим расхохотался. — Да сами они… — Он вовремя спохватился и оборвал фразу, с ужасом представив, как у всех торговок на рынке сейчас прорежутся горбы, и, что самое страшное, каждой тут же станет ясно, чьего это языка дело. — Никакая ты не горбатая. Сутулишься иногда, а вообще-то у тебя плечики, ты уж мне поверь, точеные…

Он ласково огладил ее выравнивающиеся плечи. Упомянув прекрасный цвет лица, вернул на впалые щеки румянец, а потом исправил и сами щеки. Покрыв лицо жены мелкими поцелуями, восхитился мимоходом крохотностью родинки. Парой комплиментов развел глаза, оставив, впрочем, еле заметную раскосость, которая в самом деле ему очень нравилась. Лава всхлипывала все реже.

— Да не буду я тебе врать: сама взгляни в зеркало — и убедись…

И, пока она шла к висящему криво зеркалу, торопливо добавил:

— И платье у тебя красивое. Нарядное, новое…

Лава улыбалась и утирала слезы. Потом озабоченно оглянулась на корзинку с негодными помидорами. С них-то, видно, все и началось.

— А насчет помидоров не беспокойся. Сам схожу и на что-нибудь обменяю…

— Но они теперь… — Лава снова распустила губы. — А я их так хвалила, так хвалила…

— А знаешь что? — сказал Радим. — Похвали-ка ты их еще раз! Умеешь ты это делать — у меня вот так не выходит…

И, пока польщенная Лава ахала и восхищалась розовеющими на глазах помидорами, он вернулся к столу, где тут же зацепился локтем за недавно вылезший сучок.

— Хороший стол получился, гладкий, — со вздохом заметил он, похлопывая по распрямляющимся доскам. — И дерево хорошее, без задоринки…

Сучок послушно втянулся в доску. Радим мрачно взглянул на грязную глиняную плошку.

— Чтоб тебя ополоснуло да высушило! — пожелал он ей вполголоса. Плошка немедленно заблестела от чистоты. Радим отодвинул посудину к центру стола и задумался. Конечно, Лаве приходилось несладко, но в чем-то она несомненно была виновата сама. Изо всех приходящих на рынок женщин торговки почему-то облюбовали именно ее, а у Лавы, видно, просто не хватало мудрости отмолчаться.

— Знаешь, — задумчиво сказал он наконец. — Тут вот еще, наверное, в чем дело… Они ведь на рынок-то все приходят уродины уродинами — переругаются с мужьями с утра пораньше… А тут появляешься ты — красивая, свежая. Вот они и злобствуют…

Лава, перестав на секунду оглаживать заметно укрупнившиеся помидоры, подняла беспомощные наивные глаза.

— Что же, и нам теперь ругаться, чтобы не завидовали?

Радим снова вздохнул.

— Не знаю… — сказал он. — Как-то все-таки с людьми ладить надо…

Они помолчали.

— Вот, — тихо сказала Лава, ставя на стол корзину с алыми помидорами.

— Умница ты моя, — восстановил он ее мыслительные способности, и, наверное, сделал ошибку, потому что жена немедленно повернула к нему вспыхнувшее гневом лицо.

— Я тебя столько раз просила! — вне себя начала она. — Научи меня хоть одному словечку! Не захотел, да? Тебе лучше, чтобы я такая с базара приходила?

Радим закряхтел.

— Послушай, Лава, — сказал он, и жена, замолчав, с сердитым видом присела на шаткий кривой табурет. — Ты сама не понимаешь, о чем просишь. Предположим, я научу тебя кое-каким оборотам. Предположим, ты сгоряча обругаешь Грачиху. Но ведь остальные услышат, Лава! Услышат и запомнят! И в следующий раз пожелают тебе того же самого… Ты же знаешь, я — мастер словесности! Нас таких в селе всего четверо: староста, Тихоня, Черенок да я… Видела ты хоть однажды, чтобы кто-нибудь из нас затевал склоку, задирал кого-нибудь? Ведь не видела, правда?..

Лава молчала, чему-то недобро улыбаясь.

— Ну я им тоже хорошо ответила, — объявила она вдруг. — У Грачихи теперь два горба.

— Два горба? — ужаснулся он. — Ты так сказала?

— Так и сказала, — ликующе подтвердила Лава. — И прекрасно без тебя обошлась!..

— Постой, — попросил Радим, и Лава встала. Он потер лоб, пытаясь собраться с мыслями. — Два горба! Да как тебе такое в голову пришло?..

— Мне это… — Лава не договорила. В глазах у нее был страх. Видно, сболтнула лишнее.