Иван Дроздов - Дубинушка

• Название: Дубинушка
• Автор: Иван Дроздов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1999

В романе красочно изображены образы русских людей, патриотов нашей Родины. И, может быть, впервые в художественной литературе показаны конкретные формы и методы закипающей борьбы русского народа с разрушителями России.

---

— Хорошо, конечно, что ты заботишься о Вячеславе, мы тоже отдали ему сколько могли, но я надеюсь, ты и нас не забудешь. У меня, к примеру, остались гроши в кармане, а и Денис, похоже, рублики считает на своих, теперь уже двух фермах.

— А ты о нас с Денисом не беспокойся, доходы и расходы его ферм у меня в компьютере, а чтобы карманные рублики у вас шевелились, я, так и быть, помогу вам. Но для начала вы мне скажете, как передать Вячеславу для его святого дела, ну… к примеру, сто тысяч долларов?

— Сто тысяч! — воскликнули в один голос Денис и Павел. — Такие у тебя деньги? Да ты хоть себе-то оставишь чего-нибудь? Опять же и отцу надо. Он все свои денежки на церковь истратил. О нём-то ты не забыла?..

Мария улыбалась. Её забавляли их испуганные лица, впечатление, произведённое на них огромностью названной суммы.

— А вы обо мне не беспокойтесь. Много ли мне одной надо? А ребята мои в приют пошли, им там веселее, да и учат их. Они, правда, каждый день ко мне бегают, меня за маму признали, но и с ними я проживу. Они в этом году большой огород взрастили, погреб овощами да картошкой заполнили, яблок из сада натаскали. К тому же и Сильва нас кормит.

— Нет, Мария, — заговорил Павел, — несерьезный ты по всем статьям человек! Не можешь ты разумно распорядиться своими деньгами. Придётся реквизировать их у тебя и взять над тобой опеку. Тебе в институт идти надо, а там нынче без денег и делать нечего.

— Не пойду я в институт! — решительно заявила Маша. — У Дениса на фермах работать буду. А не то, так малышню учить. Для детского сада или начальной школы моих знаний хватит.

— Ну, ладно, — остановил её Павел. И обратился к Денису: — Как ты думаешь: такие-то деньги вручить Вячеславу можно? Сумма-то — вон какая! Она, конечно, нужна ему; он и рабочих новых наймёт, и художников из города пригласит. Ему изнутри купол расписывать надо, потолок, стены… Хватит там ещё дел. Но вот сумма-то слишком большая, смутить его может.

— Деньги по частям ему выдавать. Думаю, тут проблемы не будет.

И повернулся к Марии:

— Ну, а нам с Денисом — подкинешь чего-нибудь?

— А я так решила: вам троим — то есть вам и папане ещё по пятьдесят тысяч дам, ну, и себе на молочишко останется. Вот и весь гешефт, как говорит Шомпол.

— И еще вопрос, — наклонился к ней Павел, — ты эти деньги от фальшивых очистила?

— Да, ты за это не беспокойся. Фальшивых у меня много было, — я их отобрала и в печке сожгла. Так что… можно не волноваться. А вы только скажите Вячеславу, чтобы на купол больше золота положил. Пусть вся округа смотрит на него и радуется. И я буду радоваться всю жизнь: гляну на золотой купол, а он жаром на солнце горит. То-то душе отрада!

Павел встал из-за стола и подошёл к Марии, обнял её голову и целовал волосы.

— Умница ты у меня, сестрёнка! Как это хорошо, что я нашёл тебя под лавкой. Одного только боюсь: как бы кто тебя не обидел. Вот чего я перенести не смогу. Пожалуй, в доме своём я жить не стану и в город на жительство не поеду, а к тебе перейду и до полного твоего жизненного устройства, то есть до замужества, жить я с тобой буду. И ты не противься, не гони меня. Врозь-то если будем жить, душа у меня изболится, потому как полюбил я тебя сильно. Слышишь ты мою любовь?..

— Слышу я, слышу. У меня с тех пор, как брат объявился, так и жизнь другая началась. Счастливая я теперь. А что до опеки, о которой ты говоришь, так уж и быть: забирай мои денежки, а то и вправду мне с ними одно беспокойство.

— Ну, и ладно. А теперь домой пойдём. У тебя ночевать останусь.

Денис проводил их до калитки.

Осенняя ночь дышала холодом, с Дона тянул северный тугой ветер.

Жил-жил парень отроду двадцати двух лет, и был он весел, беспечен, и жизнь ему казалась бесконечным праздником. Но тут как-то постепенно, потихоньку, и будто бы с какого-то заднего хода заползла в его сердце змия подколодная — любовь, а в голову залетела мысль о женитьбе. И, говоря стилем Радищева, огляделся он вокруг себя, оценил своё житьё-бытьё, и душа его страданиями человеческими уязвлена стала. И горько он задумался: а ведь и в моей жизни, если хорошенько разобраться, всё плохо. Ну, вот согласится Мария выйти за меня замуж, привезу я её домой и что же она тут увидит?..

И решил он приводить в порядок дом, усадьбу и добыть где-то денег.

На его беду из города приехал отец; там он поругался с женой, не хотела она больше терпеть его пьянства и прогнала из дома. И тот теперь жил на хуторе, продавал всё, что оставалось ещё в доме, и пил, и пил.

На второй день после беседы с Марией поднялся Вениамин раньше обычного. Заглянул в комнату отца: тот лежал на кровати в верхней одежде, и даже в грязных сапогах. Волосы были спутаны, лицо в синяках и ссадинах, под глазами лиловые мешки, и щёки нездорово вспухли. И подумал Вениамин: «А ведь ему нет ещё и сорока трёх лет. И он имеет высшее образование, работал агрономом в колхозе. И мама умерла от его пьянства, от непереносимых страданий. Как же он, их единственный сын, не уберёг её, ничем не помог?.. И как он не помог отцу одолеть роковую страсть?..

Тихо прикрыл дверь и вышел на улицу. Над крышами домов, обволакивая трубы, лохматился туман, с неба незримо и упорно валила морось, — на душе было мрачно и тоскливо. Может быть, впервые за двадцать два года жизни Вениамин испытал сосущее чувство безысходной тревоги. Хотел бы увидеть соседние куреня, левады, людей, собак и кур, копошащихся на снежных проплешинах, но не было никаких признаков жизни; древнее селение казаков словно бы вымерло.

Паньшино — большой хутор. Он мог бы называться и станицей, но еще со времён Стеньки Разина, который здесь со своими двумя братьями начинал собирать боевую дружину, Паньшино назывался хутором — и до нынешних времён он упорно хранил своё родовое имя. Вениамин вспомнил, что в этот ноябрьский день три года назад умерла его мама, и решил в память о ней устроить хороший завтрак. Спустился в погреб, искал на полках банки с перцем, огурцами, помидорами, но банок не было. И не было в ящиках с песком моркови, не висели под потолком гирлянды сушёной рыбы — пусто было в погребе, и лишь в углу стоял небольшой бочонок, и в нём он нашел несколько солёных огурцов. Ни он, ни отец ничего не сеяли на огороде, и нечего было хранить в погребе. Вспомнил, как тут много было всего при маме и как отец заставлял его вскапывать грядки, сеять разные овощи, картошку, и затем удобрять, поливать — и так всё лето, до тех пор, пока не соберут урожай и не заложат его на долгое хранение в погреб. Но потом мама заболела, а отец всё больше пил — земля на леваде заросла сорной травой.

Вылез из погреба, пошёл в магазин. Денег у него хотя ещё и немного, но водились, и он в магазине закупил продукты. Хотел бы обойтись без вина, но отец его не поймёт и никакого завтрака без вина не получится. Купил бутылку слабенького красного и пошёл домой. Отец ещё спал, и Вениамин без него накрыл стол чистой скатертью (ещё осталась от матери), красиво расставил тарелки, рюмки, нарезал хлеб, мясо, овощи. И пошёл будить отца. Сегодня он не станет с ним ругаться и упрекать его за пьянство тоже не станет.

Разбудил. Сказал:

— Отец, пойдём завтракать.

Николай Степанович с трудом открыл глаза, с удивлением смотрел на сына. Что это с ним случилось? Давно не было такого, чтобы вот так — тихо, по-хорошему сын к нему обращался.

— Ты чего?

— Завтракать пойдём. Маму помянем. Небось не забыл: нынешним днём мама умерла.

— Ну, да — умерла. И что же? Ты чего такой?

— Какой?

— А такой. Нормальный. Обычно лаешься, а тут…

— Ладно тебе. Поднимайся. Я в магазин ходил. Вина принёс.

— Вина?

— Да, и вина.

И отец снова смотрел на своего Веньку. Не узнавал его, не верил, что сын с ним вот так… по-человечески. Не как обычно, когда только и слышишь от него ругань.

Не спеша поднялся, умылся, сел за стол. А тут на столе варёная картошка, огурцы, мочёные яблоки. И вино, и рюмки. Глухо проговорил:

— Да, сынок. Умерла наша мама, рано ушла от нас. Ей бы жить да жить… Ну так выпьем за упокой души. Царствие ей небесное. Поспешно разлил вино, выпил. Осмотрел стол: нет ли ещё и водки? Помрачнел, стал поспешно есть.

— Ты бы водочки купил. А вино — что ж? Оно и есть вино. Толк от него небольшой.

— Скоро и вино запретят. А уж водку-то и совсем прихлопнут.

— Кто запретит?

— Старики. Вон в Каслинской: дед Гурьян собрал казаков на майдан и — запретил.

— Как это запретил?

— А так, сказал: больше ни капли и — баста. И не пьют казаки. Как бабка заговорила.

— Слышал я про это, но не поверил. И что же?.. Послушались казаки?

— А как не послушаешься? Гурьян сказал: кто нарушит запрет, того плёткой на майдане. При всём честном народе.

— Да ну! Врёшь ты, Венька!

— Вот те крест. От меня запах как услышала Мария, знакомая девчонка, так и сказала: объезжай станицу стороной, а не то казаки услышат спиртной дух, так на майдане плёткой отстегают.