Иван Дроздов - Дубинушка

• Название: Дубинушка
• Автор: Иван Дроздов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1999

В романе красочно изображены образы русских людей, патриотов нашей Родины. И, может быть, впервые в художественной литературе показаны конкретные формы и методы закипающей борьбы русского народа с разрушителями России.

---

Татьяна толкнула его в плечо:

— Ладно, я пошла. Мне сегодня рыбы много надо, а рыбинспектора не будет. Он свой катер этим двум иностранцам отдал. А если отдал, значит, деньги от них взял. За взятку-то эту и мы попользуемся.

— Не в иностранцах дело — вице-губернатор тут нынче, а ему-то инспектора и сами готовы наловить рыбы.

Она хотела прикрыть дверцу автобуса, но Евгений придержал дверь ногой, сказал:

— Не закрывай. Мне воздух нужен.

И она направилась к лодке, где её давно уж поджидал Василий.

Татьяна хотела было сесть за вёсла, но Василий взял её за руки и усадил на среднюю лавку. Мужским властным тоном проговорил:

— Не женское это дело — грести лодку.

Когда лодка уклонялась от дуба вправо или влево, Татьяна подавала команду, куда довернуть.

С холма, на котором стояла станица, сильно подул ветер, небо как-то вдруг помрачнело, на Дон и на лес задонский, точно театральный занавес, наползала чёрная туча. И скоро стало темно, и пропал дуб, и даже берега не было видно.

Послышался рокот мотора рыбинспекторского катера. Василий отвернул лодку, и катер пронёсся в сторону к дубу. За ним поплыл Василий. В нескольких метрах от берега он забил в илистое дно кол с привязанной к нему сеткой и затем второй колышек забил невдалеке от берега. Сказал матери:

— Сиди здесь и жди рыбу.

— А ты куда?

— Я пойду к дубу и посмотрю, что там делают турки.

Двух кавказцев, назвавшихся грузинами, казаки почему-то окрестили турками. Потом эти «турки» купили в разных концах станицы два пустующих дома, снесли их и на их месте начали строительство трехэтажных дворцов. Два или три десятка здоровых и молодых станичных мужиков они наняли на работу и хорошо им платили. В станице их зауважали, но продолжали называть обидным у казаков словом «турки». Скоро в станице узнали, что эти турки всего лишь представители каких-то богатых людей, а сами же они хотя и имеют много денег, и платят рабочим по триста-пятьсот долларов, но в сущности такие же наемные люди, как и казаки-строители.

Как-то по станице проползла весть, что когда дворцы будут готовы и в них поселятся настоящие хозяева, то эти хозяева купят окрестные земли: один скупит десять тысяч гектаров по правую сторону Дона, другой — столько же по левую, то есть те поля, бахчи и сады, на которых издревле стоит станица Каслинская.

Бабы загалдели:

— А как это — землю скупить? Разве такое позволят?

— Да кто ж и позволить может! Брехня всё это! Зря языками чешут. Спьяну-то и не такое наплетут.

На том станичники и успокоились. Но потом, два года спустя, прошёл новый слух: московская дума разрешила земли продавать.

Опять гуторили:

— Какие земли? Неужто все, какие захочешь?

— Ну, ты и захочешь, так не купишь. А вот из Америки миллионер приедет — тот купит.

— А как же мы будем? По чужой земле вроде бы и ступить нельзя.

— И-и!.. Слушайте вы их! Народ горазд всякую чепуху молоть. Сегодня земля, а завтра, мол, и воздух продавать зачнут, и Дон наш Батюшку Березовский к себе в Англию уволокёт.

Тем закончился и этот разговор.

Ожидали, когда небо посветлеет и взору откроется поверхность Быстрой. Вася по прежнему лову знал: косяки рыбы засверкают под светом звёзд трепетной рябью воды, но сейчас поверхность Быстрой покрывалась тенью от чёрной тучи, и мальчик боялся, что ход рыбы он не уследит. Какая пойдёт? Этого и отец его не всегда мог сказать. Рыбы в Дону много. Косяк мелкой плотвы засветится, а вслед за ним и щуки зубастые воду взбурунят, а там и сом тупорылый под лунным светом воронёной тушей блеснёт, а в другой раз с глубины донской в Быструю свернёт заплывшая сюда с Азовского моря серобрюхая белуха. Но это бывает редко, и если уж царь-рыба величиной с акулу, а то и поболе, вдруг здесь объявится, она скоро на песчаную отмель угодит. И тогда с перепугу реветь начинает и хвостом по песку словно молотом бухает; казаки, и особенно казачки, случайно оказавшиеся в ту пору на берегу, немели от ужаса и Бога на помощь звали. Чудилось им, что дьявол морской в их края пожаловал и ждать им после такого гостя беды неминучей. И вправду ведь! — давно заметили: после белухи непременно что-нибудь случалось: или дом сгорит, или человек умрёт.

С неба вдруг посыпались крупные капли дождя. Татьяна метнулась к черневшему на бугре сооружению с камышовой крышей: его оставили приезжавшие из города рыбаки, и оно ещё хранило тепло их недавнего присутствия.

— Василёк! Иди сюда. Тут постель из соломы.

— Я пойду сетку налажу. А когда рыба придёт, мы услышим, как она плескаться будет.

Дождь полил как из ведра, и Василий, насквозь промокший, прибежал под навес. Татьяна ощупала головку сына и пропела своим низким, почти мужским голосом:

— Э-э, парень! Да ты можешь простудиться. Снимай-ка рубашку и штаны.

— Штаны ничего, не промокли, а вот рубашка…

Татьяна сдёрнула с него рубашку, подгребла солому, потом сняла с себя тёплую, подбитую ватой куртку, укрылась сама и накрыла прильнувшего к ней Василька. Он вначале дробно стучал зубами, весь дрожал от холода, но скоро согрелся и стал прислушиваться к тому месту на реке, где растянул свою сетку. Однако дождь усилился, и Вася незаметно для себя и матери уснул. Во сне он слышал, как где-то, далеко-далеко, на синих вершинах донецкого кряжа Эрдени, раздавался глухой и печальный плач девушки. А потом увидел и саму девушку. Она сидела на верхушке горы и горько рыдала; лил дождь, ветер трепал распущенные волосы девицы, а она всё плакала и плакала. Но вот его словно бы кто толкнул; он проснулся, и услышал, что плачет мама. Она прижалась к его спине, склонила над ухом голову и плачет тихо, почти беззвучно, но сотрясается всем телом, и всё жмётся к его спине, жмётся.

— Мама! — окликнул её Вася.

— А!.. Ты не спишь?

— Нет, а ты?

— И я не сплю.

— А кто это плачет?

— Плачет? Не знаю. Может быть, это я плачу.

— А зачем же ты плачешь?

— Зачем?.. Не знаю, зачем. Грустно мне, Вася. Вот и плачется.

— И не грустно. У нас всё хорошо. И папка нас любит. Он мне обещал нового «жигулёнка» купить, последней марки, большого, красивого.

— Ну, ладно. Если так, то я не буду плакать. А ты спи, спи, сынок.

Вася продолжал:

— А плакать не надо. Люди не любят слабых. Не любят, потому как и сами слабые, и сами часто плачут. Папка говорит: людей сейчас нет, а только мусор остался. Одни пьют, другие воруют, а третьи и сами не знают, чего они хотят. Это ящик их дураками сделал.

— Какой ящик?

— Телевизор. Его ещё голубым разбойником называют. Там, в ящике, будто бы не люди сидят, а бесы с рогами. Я присмотрелся: и вправду — на людей они не похожи. Ну, то есть люди, конечно, но не такие, как все. И кличут их не по-людски: Сванидзе, Хакамада, а ещё и обезьянка чёрная промеж их прыгает. Мне даже показалось, что у неё из-под юбки хвост торчит. Все они силу колдовскую имеют. Скажут: пейте, люди! И люди пьют. Говорят, в Москве или Петербурге все парни и девушки по улицам с бутылками ходят и прямо из горла пиво пьют. А потом хватают друг друга и на глазах у всех целуются. У нас в станице на что уж пьют, а и то казаки бутылку от людей прячут, стараются в сторонку отойти, чтобы, значит, от глаз подальше.

Помолчал Василий, а потом видит, что мать ему не отвечает, а будто бы даже и не слышит его, стал уверять её:

— Я когда вырасту, в рот папироску не возьму и водку хлестать не стану. Не хочу мусором быть, а работать научусь, как мой папа. Он всё умеет делать. И с бедных деньги брать не буду, а что надо, бесплатно сделаю.

— А ты, Василий, философ. И рассуждаешь так, будто взрослый.

— А я и есть взрослый. Мне скоро тринадцать стукнет. Тринадцать — слышишь?..

— Слышу я, Вася, слышу. Отец твой верно говорит: русский народ совсем измельчал. Видно, и вправду, бесы ему душу замутили. На что уж казаки честь свою пуще глаза берегли, а теперь и на них мара нашла. Уж если напьётся какой, страшнее племенного быка бывает. Недаром моя бабка говорила: бык опасен спереди, лошадь сзади, а пьяный со всех сторон. А твоя речь мне душу греет. Не хочешь пить — и не пей, и не кури, и к женщинам относись бережно. Она, женщина, уют и красоту жизни создаёт, род продолжает, — от неё, как от солнца, свет и тепло идут. Недаром на Востоке девочку, а затем и женщину от тёмных сил и дурного глаза берегут, в чёрную материю с ног до головы укрывают. Чистой и весёлой должна быть женщина! Ей муж хороший нужен. Без мужа она что полынь засохшая: куда ветер дунет, туда и несёт её. Нет страшней для нашего брата одиночества. Одинокая женщина как товар залежалый: лежит себе и лежит, а люди мимо проходят. Я вот такая теперь: болтаюсь среди людей, а замуж меня никто не берёт. Потому и плачу часто. Ночью-то лежу-лежу и вдруг слёзы сами польются из глаз. Обидно мне, Вася, и страшно одной-то жить. Хорошо, как вот теперь, молодая и здоровая, а как старость припожалует, да болезни разные. Кто тогда мне поможет и слова утешения скажет?..