Евгения Марлитт - Прихоти любви

• Название: Прихоти любви
• Автор: Евгения Марлитт
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-85805-7

Семья Клодины разорена, и поэтому девушка вынуждена переселиться в отдаленный уголок под названием «Совиный дом». Но она только рада такому событию, ведь у нее появится шанс скрыться от любовных преследований герцога. Вот только он не хочет так просто отпускать свою любовь и готов последовать за ней даже на край света. Сможет ли Клодина осуществить задуманный побег?

---

– Ах, здесь жила прекрасная испанка! – воскликнула она слегка дрожащим голосом. – И, вероятно, здесь же умерла?

Она со страхом устремила свои большие, лихорадочно блестевшие глаза на старика, который низко ей поклонился. Он отрицательно покачал головой.

– Нет, ваше высочество, не здесь. Господин действительно отделал для нее эту комнату, и это дорого стоило ему, но она не пробыла тут и двух часов. Скотный двор слишком близко отсюда. Покойница не выносила мычания коров. А когда мимо проезжала телега или шла молотьба, она затыкала себе уши и бежала через все комнаты, пока не находила самого тихого уголка, и забивалась туда, как испуганный котенок. Да, она не годилась в помещицы! Была тиха и печальна и не хотела есть, только изредка брала кусочек шоколада и этим жила. Под конец она перешла в садовый флигель; пока еще была хорошая погода, ее закутывали в шелковые одеяла, выносили на воздух и клали на мох в том месте, где сад подходит к лесу. Там ей больше всего нравилось в «бледной стране», как она называла нашу милую Тюрингию, и там в один осенний день она и угасла. Тоска по родине была причиной ее смерти.

Герцогиня вошла в комнату и стала рассматривать картины.

– Тоска по родине! – повторила она, тихо покачав головой. – Она не должна была выходить замуж за немца, потому что она его не любила. Я бы не умерла от тоски по родине в самой отдаленной ледяной пустыне, если бы была с тобой, – прошептала она и посмотрела в лицо мужа, входя с ним в угол башни.

Он ласково улыбнулся.

Она опустилась на низкий, обитый бархатом табурет и восторженно посмотрела на расстилающийся перед глазами ландшафт.

– Как прекрасно! – сказала она, положила на колени свои маленькие, словно восковые ручки и добавила после непродолжительного молчания: – Герольды сумели лучше выбрать себе гнездо, чем наш род, Адальберт.

– Кто жил в этом флигеле? – обратилась она к кастеляну, который только что тихонько сложил лестницу, готовясь унести ее.

– С тех пор, как я живу в Герольдгофе, всегда только дамы, ваше высочество, – отвечал старик, осторожно поставив лестницу на пол. – Сперва покойная госпожа советница, пока не переехала в Совиный дом, потом госпожа полковница. А через две комнаты, – он указал на дверь в боковой флигель, – жила наша барышня.

– Ах, прекрасная Клодина? – спросила герцогиня.

– Точно так, ваше высочество, фрейлейн Клодина фон Герольд. Она и родилась в этой комнате. Я помню, как нам показывали ангелочка в белых пеленках.

– Любимица матери, слышишь, Адальберт? – с улыбкой обратилась герцогиня к мужу, который подошел к окну и задумчиво смотрел в него. – Лебедь, как ее называет в своих стихах ее брат-поэт, – удивительная девушка, которая покинула двор и не испугалась бедности, чтобы помочь брату. Лесной уголок, в котором живет теперь фрейлейн фон Герольд, ведь называется Совиным домом? – спросила она кастеляна.

Тот поклонился.

– Он, собственно, называется Вальпургисцилла, но Совиным домом назвала его покойная госпожа, когда впервые вошла в развалины при лунном свете и ее встретили крики и уханье сов. Это имя и осталось за старым зданием, хотя в нем уже нет никакого простора ночным птицам: башня была полна ими, а теперь обратилась в уютное жилище… Ах да, башня! – Он недовольно потер безукоризненно выбритый подбородок. – О ней говорит теперь вся округа, толкуют о большом кладе, найденном под нею.

– Денежный клад? – коротко спросил герцог, отодвинув шелковую занавесь, чтобы лучше видеть лицо кастеляна.

Старик пожал плечами.

– Не думаю, чтобы это были чистые деньги. Говорят о несметных сокровищах, о массе золота, серебра и драгоценных камней. Но я знаю своих земляков, знаю и своего старого друга Гейнемана, ужасного хитреца; тем, кто начнет расспрашивать его, он наговорит столько, что они не сумеют разобраться в его словах, а весь клад, может быть, состоит из одной причастной чаши.

Герцогиня блестящими глазами смотрела на старика с удивлением ребенка, слушающего сказки.

– Клад? – переспросила она, но внезапно остановилась; улыбка на ее лице сменилась холодным и гордым выражением: из-за драпировки противоположной двери показался господин, который подошел с глубоким почтительным поклоном.

Молодая женщина едва заметно наклонила голову, ее тонкие губы нервно подергивались, герцог, напротив, обратился к вошедшему очень благосклонно:

– Ну, Пальмер, что еще скажете неприятного? Будет ли это опять плесень на старых балках или снова капает в вашей комнате?

– Ваше высочество изволит шутить, – отвечал вошедший. – Предупреждения, которые я делал перед покупкой Альтенштейна, были моим долгом верного слуги, и я знаю, что ваше высочество поняли меня. Но сегодня мое сообщение будет только приятно: барон фон Нейгауз просит о чести быть допущенным, чтобы приветствовать своего высокого соседа.

Герцогиня обернулась.

– Добро пожаловать от всего сердца! – воскликнула она, а через несколько минут, когда Лотарь вошел в комнату, протянула ему худую руку и сказала: – Мой милый барон, какая радость!

Барон взял эту руку и почтительно поднес к губам. Поклонившись герцогу, он заговорил своим звучным низким голосом:

– Ваше высочество, позвольте мне сообщить о своем возвращении из путешествия; я думаю снова акклиматизироваться здесь.

– Давно пора, кузен, вы заставили нас долго ждать, – ответил герцог и протянул барону руку.

Тот слегка улыбнулся. Герцог, казалось, был в чрезвычайно хорошем расположении духа.

– Но то, что вы должны были возвратиться один, милый Герольд!.. – воскликнула герцогиня и снова протянула ему руку, а в глазах ее заблестели слезы. – Бедная Екатерина.

– Я вернулся со своим ребенком, ваше высочество, – серьезно возразил он.

– Я знаю, Герольд, знаю! Но ребенок остается ребенком и лишь отчасти заменяет подругу жизни!

Она почти страстно сказала это, а глаза ее искали герцога, который стоял, опираясь на резной шкафчик и будто ничего не слыша, смотрел в окно на липы, залитые лучами полуденного солнца.

Воцарилось молчание; молодая женщина тихо опустила ресницы, и по щекам ее скатились слезы, которые она поспешно вытерла.

– Как, должно быть, тяжело умереть в полном расцвете счастья, – произнесла она.

Снова воцарилось молчание.

В комнате оставались только трое. Кастелян со своей лестницей вышел, а Пальмер, секретарь герцога, возбуждавший зависть многих, стоял, как статуя, в соседней комнате за портьерой.

– Кстати, барон, – оживленно заговорила герцогиня, – слышали ли вы о чудесных драгоценностях, найденных в Совином доме?

– Действительно, ваше высочество, старые стены выдали свои сокровища, – отвечал барон с видимым облегчением.

– Правда? – спросил герцог с недоверчивой улыбкой. – Что же это такое? Церковная утварь? Золото в монетах?

– Нет, это не звонкие предметы. Это воск, простой желтый воск, который монахи замуровали в погребе, когда приблизился враг.

– Воск! – разочарованно воскликнула герцогиня.

– Ваше высочество, это не хуже, чем деньги, настоящий чистый воск. Теперь…

– Видели вы его? – перебил герцог.

– Да, ваше высочество. Я осматривал находку на месте.

– Так распря, разделявшая Альтенштейнов и Нейгаузов, окончилась? – равнодушно спросил герцог.

– Ваше высочество, моя сестра Беата и Клодина фон Герольд – подруги по пансиону, – ответил Нейгауз.

– Вот как! – еще равнодушнее произнес герцог и снова стал смотреть в окно…

– Ах, знаете, милый Герольд, я бы хотела увидеть эту находку! – воскликнула герцогиня.

– В таком случае, ваше высочество должны поторопиться, потому что торговцы накинулись на нее, как осы на спелые фрукты.

– Слышишь, Адальберт, не поехать ли нам?

– Завтра или послезавтра, если хочешь, Элиза, после того как мы убедимся, что не помешаем там.

– Мы помешаем Клодине? Я думаю, она будет рада увидеть людей в своем одиночестве. Пожалуйста, Адальберт, прикажи, чтобы сейчас закладывали.

Герцог обернулся.

– Сейчас? – спросил он, и его красивое лицо слегка побледнело.

– Сейчас, Адальберт, пожалуйста!

Она быстро поднялась, подошла к мужу и с мольбой взяла его за руку, ее большие, неестественно блестящие глаза смотрели с почти детским просительным выражением.

Он снова посмотрел в окно, как бы проверяя погоду.

– А возвращение по вечерней сырости? – пробормотал он.

– О, в этом чудном лесном воздухе… – упрашивала она. – Ведь я здорова, Адальберт, совершенно здорова!

Он слегка поклонился, изъявляя согласие, и обратился к вошедшему Пальмеру, чтобы он приказал закладывать. Потом, пригласив Лотаря ехать с ними, подал герцогине руку и повел в ее комнаты одеться для поездки.

Нейгауз печально посмотрел им вслед. Что стало в его отсутствие с герцогиней, прежде хотя и нежным, но таким гибким, элегантным созданием? Эта женщина с возвышенным характером и любовью ко всему прекрасному, с фанатическим рвением относившаяся к обязанностям своего положения, считавшая долгом материнскую заботу о стране, – эта женщина теперь была тенью самой себя, и огонь, горевший в ее глазах, был лихорадочным блеском; вместо прежней очаровательной живости появилось нервное возбуждение, столь ясно выказывавшее ее болезнь.