Валентин Овечкин - Том 2

• Название: Том 2
• Автор: Валентин Овечкин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00797-8

Во второй собрания сочинений вошли «Районные будни» и пьесы: «Бабье лето», «Настя Колосова», «Навстречу ветру».

---

— Он на жену только жалуется!

— Почему на жену?

— А не слушайте их, товарищ директор! — смущенно ухмыльнулся Дудко. — Дурочку валяют. Издеваются надо мной, что жену себе взял не по росту. А чего они знают про мою жену? Что с того, что маленькая? Вовсе я не жалуюсь на нее.

Дудко, не зная, что еще сказать, затянул потуже пояс на штанах, вобрав живот, от чего полные щеки его еще ярче заполыхали румянцем, и опустился на лавку.

— Сколько у тебя детей, Андрей Ильич? — спросил Долгушин у Савченко, переждав смех.

— Четверо, с маленьким.

— Уже четверо? Родила жена?

— На прошлой неделе. А откуда вы знаете, Христофор Данилыч, что у меня жена собираясь родить? — удивился Савченко.

Директор обязан все знать, что у него в МТС делается, — усмехнулся Долгушин.

— Уже всех нас по батюшке знают, — подал голос кто-то на задней лавке. — А от товарища Зарубина только и слышали — по матушке.

— Как здоровье жены? Благополучно разрешилась? — продолжал расспрашивать Долгушин бригадира.

— Благополучно. Здорова. Уже работает по домашности.

— Значит, за детей спокоен? Будет в доме хозяйка, мать?.. Слышал я, товарищи, такую хорошую пословицу: домашняя дума в дорогу не годится. Верно сказано? А ваш выезд в поле на всю весну — это же все равно что отправиться в дальнюю дорогу.

— Дом меня не тревожит, Христофор Данилыч, — отвечал Савченко. Подумав, добавил: — Этот дом, что здесь. А вообще-то есть беспокойство. Об другом доме.

— О каком другом?

— Отец наш живет у моего меньшого брата, в Челябинске. Поехал к нему в прошлом году погостить и заболел там. И пишет мне, что очень ему там плохо. Невестка — женщина безжалостная, такая, что только о себе думает, о нарядах да гулянках. Валяется он там без ухода, иной день и супу горячего не похлебает. А брат все в разъездах, в экспедициях, он по геологии работает. Забрать бы надо отца оттуда домой, но кто ж поедет за ним? Мне невозможно отлучиться. Зимою ремонтом был занят, теперь вот посевная начинается. И жену с маленьким не пошлешь. А без провожатого он один не доедет, такую даль. Боюсь, помрет отец и не увижу его больше. Может, вы бы помогли? Если бы как-нибудь договориться, чтоб дали ему оттуда сиделку в дорогу? Я бы ей и билет оплатил в оба конца.

Долгушин посмотрел на Марью Сергеевну, та понимающе кивнула головой и вытащила из своей дамской сумочки маленькую записную книжку.

— Попробуем помочь тебе, — сказал Долгушин. — Вот Марья Сергеевна, секретарь парторганизации, сделала себе заметку. Напишет в Челябинский областной здравотдел, попросим, чтоб отправили твоего отца домой с сиделкой. Должны бы уважить нашу просьбу. И в Цека профсоюза напишем. Поможем… А больше ничего такого нет? Колхоз рассчитался с тобою и с трактористами? Хлеб есть?

— Рассчитались полностью. Вот уже теперь, при товарище Руденко.

— С нами не рассчитались, товарищ директор, — поднялся один тракторист. — Колхоз «Рассвет». Дает нам прелую пшеницу, такую, что и куры клевать не станут, а мы не берем. Мы хорошую пшеницу убирали, а что колхозники погноили ее в кучах на токах — при чем мы? Себе пусть гнилую берут по трудодням, а нам пусть дают хорошую.

— Погоди, Селихов, — остановила его Марья Сергеевна. — Не перебивай. Дойдет до вас очередь.

— Значит, точно рассчитал, Андрей Ильич? — продолжал Долгушин. — В шесть дней можешь закончить сев?.. Рассчитал — и молчишь. А производственное задание тебе на восемь дней. Двойная бухгалтерия получается. Нехорошо. Да садись, чего ты стоишь. За сокрытие резервов в промышленности, знаешь, нашего брата, руководителей, не хвалят… Ну, а ты как, Игнат Сергеич? — глянул Долгушин на бригадира Зайцева, работавшего в колхозе «Рассвет». Тот поднялся с лавки. — Сиди, сиди! Тоже давал обязательство?

— Давал.

— Сколько дней?

— А я не помню. Там товарищ Холодов записали…

Трактористы засмеялись.

— Вот это здорово! Давал обязательство и сам не помнит, на сколько дней!

Зайцев угрюмо поглядел на трактористов.

— Чего ржете? Потому не помню, что это есть одна голая бумажная писанина. Хоть шесть, хоть семь дней скажи — все одно не выполним. Куда нам уложиться в срок! Полмесяца нам долбаться с севом колосовых, а если еще дожди будут перепадать, то и целый месяц.

— Почему у бригадира такое паническое настроение? — нахмурился Долгушин. — В наших руках растянуть или сократить сроки сева.

— Кабы только в наших! Вы, товарищ директор, не знаете еще колхозной работы. Вам показывается, будто вы на заводе, где все в руках этого инженера или рабочего, который к машине поставлен. Нет, у нас маленько не так.

— Да уж разобрался, что не так.

Зайцев все же встал: так ему удобнее было говорить.

— Вот на нас, трактористов, валят всю ответственность за урожай. В ваших руках, мол, техника, вы, механизаторы, всю главную работу на полях делаете своими машинами. Мэтэес — фабрика зерна. Оно-то так, конечно. Похоже маленько на фабрику — дым идет. Только порядку нет такого, как на фабрике. Вот ежели мы, к примеру, пашем, культивируем, стараемся как лучше разделать землю, а колхоз дал негодные семена. Вот тебе и урожай! Либо навоза нет у них, скота не развели, нечем удобрять поля, либо вот, как Селихов говорит, готовое зерно погноили. Вот тебе и фабрика!

— Это я знаю, товарищ Зайцев, что над колхозным урожаем у нас пока два хозяина. Но ты все же объясни, почему целый месяц собираешься сеять?..

— Ну, не месяц, меньше. Это я сказал, если дожди будут нам мешать… С прошлого года беру пример. Как было у нас в прошлом году? И сами ездили «Универсалом» за водой, и поля очищали под пахоту, и сами за прицепщиков работали. Какая она работа, ежели день за сеялкой, а ночь за рулем? Не было у нас ни вагончика, ни кухарки. За харчами домой за десять километров бегали. Опять же, хлынет ливень, негде ребятам обсушиться, расползлись по домам; назавтра с утра хорошая погода, можно бы запускать машины, а они только к обеду в бригаду соберутся. Сколько у нас вот так, дурьм, пропало золотого времени! И в нынешнем году в этом колхозе, Христофор Данилыч, никаких перемен против прошлого не намечается. Опять те же полеводческие бригадиры, самогонщики, бездельники, что все лето под скирдами в карты резались. Будем, значит, опять загорать без прицепщиков и без горючего. Новый председатель там ни рыба ни мясо. Ничуть не лучше старого. Тот был малограмотный и пьяница, так хоть видели его колхозники в поле, хоть глаза мозолил, покрикивал кой-когда на людей. А этот три раза на неделе ездит к жинке в Троицк, покажется в колхозе, как молодой месяц, на час — и закатился. И зачем было посылать этого Бывалых председателем колхоза? Там народ так соображает, что Бывалых не справился на районной должности и это ему сделали вроде как последнее испытание: годится ли он вообще в ответственные работники? Оно-то не вредно, конечно, такой опыт сделать, может, его нужно проверить так, чтобы и партийным билетом больше не козырял, но это же все на колхозе отражается! Время-то идет! Вот он уже там четвертый месяц, весна на носу — и никакого сдвигу! Если верно, что районные организации хотели испытать его, то пора бы уже кончать с ним. Все ясно. И надо, пока не поздно, искать другого председателя… А есть там один человек, член партии, — поднял бы колхоз, дать ему только права в руки!

— Кто? — спросил с интересом Долгушин. — Я там знаю кой-кого из коммунистов.

— Артюхин, Филипп Касьяныч. Не приметили? Старичок такой, с бородкой, в очках, но еще крепкий. Он там у них сейчас на рядовой работе, по ремеслу — кадушки делает, ведра починяет. Человек он вообще замордованный. Пробовал бороться с этой шайкой-лейкой, что колхоз пропивают, так они ему подстроили штуку. Загорелся ночью телятник — а Филипп Касьяныч был тогда заведующим на животноводстве, — ни печку там не топили в тот день, ни корма не варили, и загорелся. Много погибло телят, и помещение сгорело. Выезжала комиссия, установила, что не было у него там каких-то предохранений против пожара, — припаяли ему, в общем, по суду что-то много тысяч, до сих пор выплачивает. И опять же он не унялся, еще написал письмо в Москву, в Цека. Все описал, что у них в колхозе творится. А у этих бандитов дружок-приятель был на почте, перехватил, должно быть, письмо, не пошло оно в Москву. Через сколько там дней едут колхозники с поля, стучат Артюхину в ворота: «Касьяныч! Там в Гадючьей балке твоя корова лежит, дошла уже. Голова порубана топором». Вот так помыкался-помыкался человек — и согнулся. Что сделаешь один против них? Постукивает себе молоточком, обручики набивает, книжки по вечерам почитывает. А дельный старик. Грамотный. У него там дома и Ленина сочинения, и Карла Маркса, и Льва Толстого. Когда он заведовал животноводством, порядок был на фермах! Все делалось по науке, кормов в достатке, падежа не знали. Вот я и говорю: кабы этого Филиппа Касьяныча выбрали председателем, он бы повел дело не так! Только, может, сам не захочет, откажется. Надоело ему уже своей головой рисковать.