Виктор Устьянцев - Автономное плавание

• Название: Автономное плавание
• Автор: Виктор Устьянцев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Дубровский все еще стоял. Лицо его вытянулось и еще больше побледнело. На какое-то мгновение Уварову стало жаль его, но он тут же отогнал это чувство. Однако продолжал говорить уже более мягко:

- Поймите, что я все это вам говорю ряди вас самого. Вы еще можете исправиться, если до конца все осознаете. Но сейчас вам нельзя доверять работу с людьми. Поэтому я вам настоятельно советую подать рапорт о переводе на другой флот. Здесь вам оставаться нельзя, здесь вас слишком хорошо знают. А там вы можете начать все сначала. Трудно, но надо. Если вы это поймете, можете стать человеком. Ведь вы неглупы, образованны, только вот есть в вас это... - Уваров поискал нужное слово, видимо, не нашел и закончил вопросом: - И откуда это в вас?

Дубровский ушел, так ничего больше не сказав. А Уваров долго еще сидел в глубокой задумчивости. Не слишком ли строго он поступает с Дубровским, не ошибся ли? Он снова и снова перебирал в памяти все, что знал об офицере. Вспомнил, как уже через три месяца службы Дубровский, исполнявший тогда должность командира торпедной группы на лодке, отличился во время торпедной атаки. Вскоре Уваров побеседовал с ним и убедился, что имеет дело со знающим, растущим офицером - "перспективным", как любил выражаться комбриг.

Пожалуй, ни одно качество в людях не привлекало комбрига так, как стремление к росту. Уваров не верил людям, которые заявляли, что им безразлично, какую должность они занимают. Обычно за такими заявлениями скрывались самые честолюбивые намерения. Не доверял комбриг и тем, кто выслуживался, открыто претендовал, иногда даже не без оснований, на повышение в должности. Больше всего Уварова привлекали люди, думающие не о должности, а о деле, ищущие себе работу по своим силам и способностям. Это были люди, почти всегда не удовлетворенные тем, что они сделали, стремившиеся сделать больше и лучше, узнать все до тонкостей, докопаться до мелочей. Это были люди дотошные и беспокойные. И Уваров старался дать им возможность проявить свои способности. Поэтому в бригаде иногда случались самые неожиданные назначения. Молодой лейтенант, едва прослуживший на лодке год, вдруг выдвигался на должность командира боевой части и - что было еще более неожиданным - успешно справлялся с новыми обязанностями. Правда, бывало, что иному и не по силам оказывалась новая должность, но такие случаи были редкими.

Поэтому в бригаде никого не удивило быстрое выдвижение лейтенанта Дубровского на должность командира минно-торпедной боевой части. Он быстро освоился с этой должностью, образцово наладил боевую учебу, и вскоре его подразделение стало лучшим на лодке. Правда, уже тогда у него было несколько срывов. Пришлось поправлять молодого командира. Это были срывы, свойственные молодости и неопытности, их легко простили Дубровскому, как только он открыто признал свои ошибки и пообещал их исправить.

"Вот тут-то мы, должно быть, и просмотрели его, - подумал Уваров. Поверили, а не проверили. Не присмотрелись к нему. А ведь эти случаи должны были насторожить. Как часто мы все усилия направляем только туда, где явно обозначился прорыв, и совсем не работаем там, где за видимостью благополучия скрываются серьезные провалы в работе! Не потому ли мы часто "бьем по хвостам" и вместо предупреждения нарушений и проступков лишь разбираем их?"

Когда Дубровский после окончания курсов вернулся на лодку уже старшим помощником, он сумел добиться превышения нормативов при выполнении боевых задач, сам отлично выводил лодку в атаку, повысил требовательность. И хотя Елисеев как-то докладывал Герасименко, что при всем своем рвении Дубровский груб с людьми, не умеет сочетать высокую требовательность с заботой о людях, на это тогда опять не обратили внимания, полагая, что сам Елисеев "уравновешивает" старпома.

"Да, это урок не только для Дубровского, а и для всех нас", - подумал Уваров.

13

Остап Григорьевич с трудом отвыкал от давно заведенного распорядка. Вставал в семь утра, делал зарядку, обтирался холодной водой, завтракал. Потом кормил рыбок. Но больше делать было нечего. Он садился у окна и часами сидел так, глядя на улицу, хмурый и молчаливый. Смотрел на прохожих, на вьющиеся над гаванью дымки буксира, слушал гудки пароходов и пронзительные вскрики сирен и ловил себя на том, что все еще живет заботами своей бригады. "Скоро начнутся зачетные торпедные стрельбы", - и обдумывал, какие лодки допустить к ним первыми. "Лучшая уйдет в Ленинград для участия в День Флота в морском параде на Неве. В этом году, наверное, пошлют лодку Крымова. Как там сейчас, после ухода Елисеева? Новый замполит парень толковый, но ему будет трудно".

На военной службе сам Герасименко продвигался медленно и знал, как нелегко бывает на первых порах в новой должности. Особенно если предшественник твой был человеком дельным и авторитетным. Тогда люди относятся к тебе ревниво, взыскательно, и маленький промах, который охотно простили бы твоему предшественнику, готовы возвести в принцип. Заступать в должность после плохого предшественника легче, но потом работать труднее, почти все приходится налаживать заново.

Его нестерпимо влекло в порт, на "свои" лодки, и ему стоило больших усилий удержать себя. Знал, что его там приветливо встретят, может быть, о чем-то посоветуются с ним, о чем-то спросят. Но это только растравит его тоску, сделает ее совсем невыносимой. В первые дни его навещали Уваров, Елисеев, работники политотдела. Сейчас редко кто заглядывает: он знает, что у них много других забот.

Он долго не находил себе дела в доме, пока не пристрастился к чтению. За последние годы ему редко удавалось находить время для чтения. Если и выкраивал часок-другой, то изучал политическую литературу - этого требовала его работа. На художественную времени почти не оставалось, и он прочитывал лишь то, что было общепризнанным или вызывало горячие споры. И вот теперь, читая все, что в свое время откладывалось "на потом", он неожиданно для себя обнаружил интересные и талантливые книги, и его прежнее, не очень лестное отношение к современной литературе основательно пошатнулось. Он увидел, что в литературу пришло новое, талантливое поколение, которое заявляло о себе громко и многообещающе. Правда, попадались и скучные, серые книги, они оставляли чувство горечи и недоумения. Особенно досадно было, когда автором такой книги оказывался писатель, ранее зарекомендовавший себя хорошими произведениями. В общем-то плохих книг было еще довольно много, но хороших стало больше.

- Остап, так можно ослепнуть от чтения, - говорила жена. - Ты бы сходил в магазин, мне надо масла.

Он надевал шинель с темными полосами невыгоревшего сукна на месте погон и шел в магазин. Мелкие поручения жены сначала радовали его, он был хоть чем-то занят. Но однажды встретил Гурина. Тот был когда-то помощником коменданта города и ушел в запас года полтора назад.

Поздоровавшись, Гурин насмешливо спросил:

- Что, Остап Григорьевич, и вы теперь стали "тыбой"?

- Какой "тыбой"? - не понял Герасименко.

- Не знаете? - удивился Турин. - Должность наша: с вами теперь такая. "Ты бы сходил за картошкой", "Ты бы купил колбасы или молока..." Словом, ты бы. Поняли?

Так вот он о чем? А ведь в самом деле...

Гурин пригласил:

- Заходите ко мне. Поговорим о том о сем, в картишки перекинемся. В преферанс играете? Ну вот и хорошо. У нас компания собирается, заходите!

"Действительно, я начинаю превращаться в мальчика на побегушках, подумал Герасименко. - Сижу как крот в норе. Пожалуй, надо встряхнуться".

Приходу Остапа Григорьевича обрадовались.

- Нашего полку прибыло! - радостно воскликнул Турин.

- Вот теперь и партийно-политическое обеспечение у нас на высоте! пошутил бывший начальник штаба бригады траления Хохлов, здороваясь с Герасименко.

- Никольский, Александр Ильич, бывший командир авиационного полка, представил Гурин вставшего из-за стола высокого человека с обгоревшим лицом. Герасименко осторожно пожал его шершавую, тоже обгоревшую руку.

На круглом полированном столе лежали две колоды карт, лист бумаги, карандаши. Когда уселись за круглый стол, Никольский начал сдавать.

- Два круга распасовки.

Все согласно кивнули. Играли молча, изредка перебрасывались замечаниями по ходу игры. У Остапа Григорьевича "на горе" оказалось больше всех - он уже и не помнил, когда играл последний раз, кажется, года три назад, в санатории.

- Как поживаете, Семен Яковлевич? - спросил Герасименко у Гурина во время очередной сдачи.

- А вот так и живем. День да ночь - сутки прочь. Скучно живем, одним словом.

- Да, брат, невеселое это дело - отставка! - подхватил Хохлов. - Тебе в новинку, наверное, еще не надоело бездельничать. А мне вот, честно говоря, осточертело все это. Сейчас бы кочегаром на буксир пошел работать.

- Ну и шел бы.

- Э, дорогой мой Остап Григорьевич, не так все это просто. Я двадцать пять лет отдал службе. А больше ни на что, видно, не гожусь.