Сергей Жадан - Красный Элвис

• Название: Красный Элвис
• Автор: Сергей Жадан
• Издательство: Амфора
• Жанр: Контркультура
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-01157-9

Сергей Жадан один из немногих ухватил нашу эпоху, точно тигра за хвост, увидел смешное в ее печалях и трагичное в ее радостях, описал ее уникальность. «Время двигается у тебя под кожей, — говорит Жадан, — и если у тебя тонкая кожа, ты даже можешь его увидеть».

---

Мокрые многоэтажные офисы строительных компаний, вместительные автомобильные павильоны, закрытые пахучие склады, дворы, придорожный фастфуд, коробки супермаркетов, щебень на автостоянках, ядовито-яркая трава возле пустых часовен, все полито дождем, обвешано туманом, свежий чудесный день где-то на заднем дворе цивилизации, я одолеваю солидный участок подобного лунного пейзажа и наконец останавливаюсь перед каким-то складом с краской, ворота открыты, возле входа сидят работники и выглядывают оттуда на улицу. Турки, подумал я, ну точно — турки, кто бы еще мог припереться в воскресенье на работу и ничего не делать? Добрый день, говорю, можно тут посидеть? они сначала не понимают, я повторяю им еще раз, а, говорят они, добрый день, точно — турки, я открываю рюкзак, достаю свое пиво и отдаю им, они берут и даже не благодарят, не знаю — может, им тут каждый день благодарный немецкий народ приносит бухло на халяву, что, вы в воскресенье работаете? спрашиваю, много работы, говорит один из турков, много сраной работы, видишь, сколько краски? это все наше, он замолкает, а потом продолжает, продам краску — обязательно куплю себе автомобиль, вот на нем и вернусь домой, Германия — ужасная страна; ты видел их женщин? спрашивает он меня, ну, некоторых, говорю, ужасные — ведет дальше турок, они все ужасные, так что куплю себе автомобиль — и домой. Ты что, спрашиваю, только из-за женщин? Нет, не только, говорит он. А почему же? Здесь ничего нет, отвечает турок. И там ничего нет, добавляет он, подумав.

Два часа под дождем, возле выезда на автобан, на узком тротуаре, вся вода из-под колес летит, разумеется, в мою сторону, я безнадежно голосую и, чтобы было не так тревожно, считаю длинные перегруженные фуры, которые, словно субмарины, прорезают густой, насыщенный дождем воздух — сто первая, сто вторая, сто третья, сто четвертая; сплошной поток фур, по всей трассе, над которой плывут небеса, летит дождь, с места на место перебираются простуженные птицы, бесконечный поток грузовых многоколесных монстров, никто из них и не думает останавливаться, европейцы превращаются постепенно в каких-то механических недоносков, общество неуклонно движется к полной дискредитации себя в глазах творца, стоило старику так выделываться со своим созданием мира, чтобы теперь все свелось к таким печальным раскладам, когда одни стоят в лужах, выброшенные, словно рыбы на прибрежный песок, на черный асфальт предместий, не в состоянии добраться до Берлина, а другие проезжают мимо них с удивительным равнодушием, оставляя за собой дух дизельного топлива и социальной несправедливости.

— Что у тебя в Берлине? — спрашивает меня водитель «фольксвагена», уже когда мы отъехали от развилки и с меня перестала стекать вода.

— Дела, — говорю я ему.

— А у меня там бывшая жена, — говорит водитель. Ему лет сорок, он скептически улыбается и все время говорит, «фольксваген» его еле продвигается, фуры заливают его волнами грязной воды, и это, похоже, только углубляет депрессию водителя.

— Главное, — говорит он, — доехать.

— Это правильно, — соглашаюсь я.

— Я в прошлый раз сломался как раз посреди трассы, три часа пришлось стоять, пока кто-то не остановился.

— Да, — говорю, — это тебе не шестидесятые и не семидесятые.

— Да, — поддерживает он, — все чего-то боятся. Террористов, например.

— Террористов нужно бояться летчикам, а не водителям. Что я смогу сделать, если захвачу твой «фольксваген»? Протаранить какой-нибудь биг-борд с рекламой?

— На моем «фольксвагене» ты ничего не протаранишь, — говорит он, — покалечишься разве что.

— А ты часто к своей бывшей ездишь?

— Часто, — отвечает он недовольно, — мне иногда кажется, что дешевле было бы вернуться к ней, чем трястись каждую неделю в Берлин на этой куче металлолома.

— Лучше купи себе новую машину.

В это время дождь усиливается, и из-под капота начинает валить дым. Водитель ругается, дотягивает до ближайшей стоянки и выключает двигатель. Ну вот, говорит он, снова, затем бьет кулаком по рулю и смотрит куда-то в неведомое. Ты не хочешь посмотреть, что там? — спрашиваю я осторожно. Там двигатель, говорит он раздраженно, ебаное немецкое железо, народный автомобиль, говно, я так и знал, — он достает мобилку и вызывает аварийную службу. В оставшееся время мы сидим и считаем фуры, проезжающие за окном на север. Я насчитал девяносто три.

В Мюнхен нас притащили под вечер, сначала аварийщики пытались сделать все на месте, рылись и копались в цветных проводах и блестящих деталях, потом, видно, обломались и потащили нас назад. Тебе куда? спрашивает водитель, не знаю, говорю, наверное, на вокзал, ну, тогда мы тебя подбросим, спасибо, говорю, ты сам как — справишься? да, без проблем, говорит водитель, сейчас оттащим авто в мастерскую, и за пару дней оно будет готово. А как же твоя жена? думаю, что придется все-таки перебираться к ней назад, в Берлин, ну и хорошо, говорю, может, вместе насобираете на какую-нибудь пристойную машину. Мы останавливаемся возле вокзала, ну что, говорит водитель, извини, ничего — говорю я ему, я попробую еще раз, ты не думай, говорит он, жизнь, конечно, штука непростая, говна, ясное дело, становится все больше, но ты держись, смотри, кто-нибудь когда-нибудь да остановится. Я знаю, говорю я ему, но меня не столько впирает, что кто-то в конце концов подберет, сколько боязно за тех, кто проезжает и даже не обращает внимания, есть ли там кто на тротуаре. Представляешь, какие демоны приходят к ним во сне? Как их мучают каждую ночь их злые ангелы? Ужас просто. Да, действительно ужасно, говорит он, я никогда о таком не думал. Я, честно говоря, тоже.

ПОРНО © Перевод А. Пустогаров

— Почему ты все время говоришь о порнографии?

— Ну, я люблю порнографию.

— Как можно любить порнографию?

— Любить можно все что угодно. Ты вот Элвиса любишь. Это тоже порнография.

— Нет, Элвис — это не порнография.

— Порнография, порнография. Элвис, Джордж дабл ю Буш, Микки-Маус — это все порнография.

— Микки-Маус?

— Да, Микки-Маус. Голимая порнография.

— Нет, только не Микки-Маус. Джордж дабл ю Буш — да, я согласна, но не Микки-Маус.

— Не спорь.

— И ты что — смотришь эти фильмы?

— Какие фильмы?

— Ну, порнографические.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, настоящую порнографию, фильмы — понимаешь?

— А. Нет, не смотрю. Негде смотреть. У меня телевизора нет. У меня был выбор — купить телевизор или зимнее пальто.

— И что?

— Ничего. Я подумал — зачем мне телевизор.

— Ну, правильно.

— Я тоже так думаю.

— А пальто?

— Пальто? Ну, я подумал — зачем мне пальто?

— Действительно: зачем тебе пальто, летом.

— Вот видишь.

— Значит, фильмы ты не смотришь?

— Не смотрю.

— Странно… Ну, мне пора на посадку. Напиши как-нибудь о своей любви к порнографии.

— Обязательно. Счастливо долететь.

— Купи телевизор.

— Хорошо. В следующей жизни.

…Когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, я дружил с Бобом, своим одноклассником. Боб был из неблагополучной семьи, его папа сидел где-то на севере, а мама работала в буфете на станции, не знаю, правда, что тут неблагополучного. Боб был больным на всю голову чуваком, даже в те социально упорядоченные времена его собирались выгнать из школы, но куда ж ты его выгонишь, если кругом сплошная советская власть. В этом возрасте обязательно нравится всякая туфта, играют гормоны, высыпают прыщи, хочется поставить весь мир раком, вообще — начинался славный период, конец блаженных восьмидесятых, полный солнца, травы, кооперативного движения, тотального оттяга, мы словно очутились на огромном съезде мародеров, что, навсегда покидая оккупированную ими страну, в данном случае — Великую Советскую Империю, хотели как можно больше прихватить на память о покойной — маленькие сувениры, фотографии, подсвечники с камина, кое-что из платяного шкафа, всякую дребедень, никому уже не нужные вещи — посуду, бижутерию, золото, алмазы, цветные металлы, уголь, нефть, природные ресурсы; радостные, улыбчивые лица современников, в годы моего детства они были именно такими — радостными и улыбчивыми, и даже спекулянты, связанные скотчем и облитые бензином, горели в своих кооперативных ларьках, улыбаясь от чувства бесконечного полета сквозь все апельсиновые небеса, что протянулись над нашей родиной.

Хоть я и учился с Бобом в одном классе, но до той поры мы почти не общались. Я терся вокруг старшеклассников, настоящих придурков, они откуда-то добывали копии немецких порнофильмов и просили меня, как отличника, перевести, потому что они не все там понимали — придурки, одно слово. Запись была паршивая, четвертая-пятая копия, видеомагнитофон тоже был паршивый, советский, старшие товарищи несколько, надо сказать, безосновательно доверяли моим познаниям в немецком, но я старался, как-никак друзья. Переводил я, естественно, он-лайн, собственно, там и переводить-то было нечего, основной корпус текстов состоял из лаконичных рубленых фраз наподобие «Как ты хочешь, чтобы я это сделал?», я все усложнял и переводил: «Он спрашивает у нее, как она хочет, чтобы он это с ней сделал», друзья понимающе кивали, мол, нормально, пацан, нормально, так оно и бывает. Неудивительно, что немецкий теперь ассоциируется у меня с оральным сексом. Главной наградой за труд переводчика была, конечно, сама возможность посмотреть настоящее жесткое немецкое порно, причем тогда, когда все мои сверстники о сексе знали разве что из анекдотов, а презерватива даже в рекламе не видели, тогда и рекламы-то такой не было.