Юрий Куранов - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Юрий Куранов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1984

В сборник известного русского прозаика Юрия Куранова вошли повести и рассказы разных лет. Время действия их — война, послевоенные годы и наши дни. Лирическая интонация, характерная для творческой манеры писателя, пронизывает повесть о нелегком военном детстве «Облачный ветер», повесть в письмах, своеобразное признание в любви — «Дом над Румбой», рассказы, связанные сюжетом с Псковщиной, с пушкинскими местами.

Не только люди, но сама природа русской земли у Юрия Куранова живет своей одухотворенной жизнью.

---

— Дурак, — сказал Енька, вставая на ноги.

— Сам дурак, — сказал Федька Ковырин. — Чего злишься, такая игра.

Енька приложил к щеке горсть снега и отошел в сторону, к школе. Учительница тихо играла «Шар голубой» и ласково двигала в темноте плечами.

Из школы вышла Наташа.

— Енька, чего ты?

— Щеку рассек.

— А я так, прорепетировала.

Они шли по селу, слушая, как затихает шум и говор позади, возле крепости.

— Дурацкая эта ваша игра, — сказала Наташа.

— Такая уж игра, — сказал Енька. — А хорошо Анисья Викторовна играет на баяне.

— У нее друга вчера в Севастополе убили, — сказала Наташа.

— Как вчера? — удивился Енька.

— Письмо вчера получила. Ей одна санитарка оттуда написала. Сама, пишет, видела. Корабль евонный возле самого города немцы разбомбили.

— Бомбардировщиками, значит, — сказал Енька.

— Наверное. Прямо, говорит, корабль сгорел и перевернулся. А друг-то ее, видно, выплыть хотел. Моряк он. Так и прибило потом под вечер к берегу с головой с пробитой. Хороший такой человек был. Анисья Викторовна даже за него жениться хотела.

— Ну и женились бы, пока войны не было.

— Ага, — сказала Наташа, — да видишь, война началась, ее и эвакуировали оттуда.

В деревне уже горело в окнах, пахло низким печным дымом, и под крышами мутно посвечивали затвердевшие к ночи сосульки. В избе Калины горел свет. Видна была горница, обвешанная серебряными и золотыми кошками, ковер над кроватью.

И казалась горница уютной, теплой, так что Еньке даже захотелось спать.

— Вот Калина здорово живет, — сказала Наташа.

— Чего это?

— Как чего? Красиво у нее в избе, картинок всяких много, занавески тюлевые… и сама такая вся…

— В карты играет. Сама с собой, что ли? — сказал Енька.

Видно было, что Калина сидит за столом и сдает карты.

— Скучно ведь одной, заиграешь, — сказала Наташа.

За дальним краем стола сидел мужчина и держал перед собой карты и разглядывал их.

— Ведь это же дядя Саша, — сказал Енька.

— Он, — согласилась Наташа.

— В картишки поигрывает, — усмехнулся Енька.

— А чего, все веселей вдвоем, — сказала Наташа.

Калина встала, прошла на кухню. Она вернулась оттуда с большим блюдом. Калина поставила блюдо на стол и задернула занавески.

Мать колола во дворе дрова. Она была в полушубке, в валенках и без платка. Она заносила колун над головой и всем телом сильно била в чурбан. При этом она шумно выдыхала, и выдох напоминал кашель.

— На-ка, Ень, поколи, — сказала Мария, забирая у Еньки книжки. — Устала чего-то, да и делать ничего не хочется.

— Давай, — сказал Енька. — Опять, что ли, заболела?

— Да нет. Так, му́ка на сердце. Да письмо от отца в полдень пришло.

— Чего пишет?

— Ничего. Пишет, что все хорошо. Ну ладно, я книжки отнесу да печь разожгу.

— Давай, — согласился Енька и по-матерински, с прикашливанием, стал колоть в темноте дрова.

2

Поднималась метель, сырая, мглистая, вечерняя. Снег шел тяжело, густо. Метель закрывала деревню, пряча дома один от другого, будто разгоняла их по полю все дальше и дальше в разные стороны.

Матери дома не было. Она еще не вернулась из коровника, потому что там сегодня у них кто-то из районного начальства проводил проверку. Сквозь метель слабо посвечивал соседский огонь Олеговой избы. Временами его совсем закрывало, будто кто-то большой, пролетая в воздухе, садился там на окно и закрывал огонь своим косматым телом. Так, поглядывая на Олегову избу, Енька вспомнил, что мать с утра велела ему нагрести и оттащить бабушке Матрене ведро картошки. Енька взял ведро, взял спички и полез в подполье.

В подполье было темно и влажно. Тьма уходила далеко в разные стороны, и не было ей конца. Здесь чувствовалось, как на улице метет ветер. Ветер слышался отдаленными глухими вздохами, словно кто-то с трудом полз по земле в разные стороны одновременно. Потом этот кто-то затихал, на землю ложился и собирался с силами. И все шарил по стенам. А на дороге послышались шаги. Кто-то шел из деревни в поле. Потом кто-то с поля проехал на санях. И сани не скрипели по снегу, а бороздили его.

Енька прошел в глубь подполья. Кто-то легко коснулся щеки его. Енька отшатнулся, чиркнул спичку и увидел большую прошлогоднюю муху. Муха висела на паутине и спала на весу. Енька поднес к мухе спичку. Та вспыхнула, и огонек легко скользнул по паутине вверх.

Енька поставил на землю ведро и нащупал в темноте картошку. Картошки лежали большие, влажные, слегка вспотевшие. Кожа их гладко шелестела под пальцами. Картошки затаили дыхание и прислушивались к руке: кто их трогает и зачем. Енька взял две картошки и положил в ведро. Остальные зашевелились, побежали куда-то. Енька поймал еще две и тоже положил в ведро. Остальные притихли.

Из картошек уже тянулись длинные ростки. Ростки холодно похрустывали в ладонях и гнулись. Они были похожи на маленькие добрые пальцы, которые тоже кого-то ищут во тьме.

Енька набрал полное ведро, накинул шубу и задами, хоронясь от ветра за сараями, направился к Олегу. Енька проскользнул сквозь огородные ворота и увидел человека. Человек шагал от калитки к крыльцу и тяжело тащил за собой санки. «Дядя Саша, наверное, муки где-то достал», — подумал Енька и хотел поздороваться. Но, приглядевшись, Енька понял, что это чужой человек, высокий, в полушубке, в валенках выше колен. Такие валенки катают в деревнях за Иртышом. На полушубок был накинут дерюжный плащ с капюшоном, и лицо разглядеть было нельзя. Только виднелась из-под капюшона рыжеватая заснеженная борода.

Человек поставил санки у крыльца, посмотрел на окна, снял с правой руки варежку и постучал в раму. В сенях раскрылась дверь, и голос бабушки спросил:

— Кто там?

— Чужих никого у вас нет? — спросил человек вежливым низким голосом.

— Нет никого, — сказала бабушка.

— Я зайду на минутку, — сказал человек и пошел в избу.

Енька приблизился к санкам и увидел, что поклажа накрыта рогожей. Рогожу густо забило мокрым снегом, и сверху казалось, что на санках лежит человек. «Свинью, поди, кто зарезал да продавать возит», — подумал Енька, поднялся в сени и хотел уже отворить дверь в избу. Но тут же услышал, как человек прошелся по комнате и опять спросил тем же вежливым голосом:

— Никого чужих нет?

— Кто же у нас может быть чужой… — сказал дед.

Тогда человек с хрустом снял плащ, отворил дверь и вышел в сени. Енька едва успел отскочить и спрятаться за кадку с капустой. Человек положил плащ на пол и вернулся в избу.

— Божий вечер, — сказал он.

— Спасибо, — сказала бабушка. — Метель-то какая на улице.

— Метель прямо с дороги бьет. Мокрая. Еле дошел. Нет ли у вас чайку?

— Чай-то есть, — сказала бабушка, — да сахар, кажется, кончился.

— Ничего, просто кипяточку дайте. Нынче сахар не только у вас кончился.

— Да, неважно с сахара́ми, — сказал дед.

— Время теперь не прежнее, — невесело сказал человек.

— Война, что поделаешь, — сказала бабушка.

— Всем животы подведет, — сказал дед. — Где война, там и голод.

— А уж вам-то в первую очередь, — сказал человек.

— Да, у нас ведь ни хозяйства своего, ничего нет. Уж хоть бы до лета дожить, — вздохнула бабушка.

— Доживете, бог даст.

— Впереди весна, страшно прямо, — сказала бабушка.

— Да эта-то весна, — сказал дед, — может, и переживется. А вот если нынче война не кончится, помирать будем.

— Бог даст, война летом кончится, — сказал человек. — Спасибо, хорош кипяточек. А война летом кончится, это уже ясно. Может, тогда и жить лучше станете.

Ветер зашумел гуще, он хлестал в бревна, как ливень. До Еньки долетали только отдельные слова. Но Енька внимательно вслушивался.

— Победить-то он, немец, не победит… а кровушки попьет, — сказал дед.

— Как ему не победить… — был голос человека. — Победит обязательно… дело его божье… За кровь за пролитую отместку дать судьба его послала… за несправедливости.

— За какую же кровь? — сказала бабушка. — Кровь за кровь — не много добра напокупаешь. Да и кровь-то он опять нашу, русскую льет. Своей-то пока не больно пролил…

— В искупление, — был голос человека. — В искупление, чтобы жизнь человеческая началась…

— Жизнь от этого не начнется. — Дед встал и заходил.

И опять ничего не различить. Слышались только шаги деда. Ветер немного стих, и явственным стал голос того человека:

— Умные люди говорят, что этим летом вся война кончится. Дойдет он до Урала и все прикроет.

— До Урала ему не дойти, — сказал дед и прекратил шаги. — Вот как его гнать обратно? В глубину в какую зашел! Вот это дело несметное. Могила на могилу цветом порастет. И нынешнего лета нам ни в коем разе не хватит.