Дмитрий Благово - Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово.

• Название: Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово.
• Автор: Дмитрий Благово
• Издательство: Наука
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-397-04071-6

Елизавета Петровна Янькова ("бабушка" в книге Благово) не была литератором, но она была художником, прирожденным живописцем, и поэтому те многообразнейшие "сцены частной жизни", что развернуты в ее рассказах, оказались не только своего рода энциклопедией этой жизни, но и в подлинном смысле слова художественным полотном, ярко запечатлевшим колорит и самый дух ее времени.

---

В Москве из наших родных и близких друзей никого не умерло, а я опасалась, что многих не досчитаюсь; но в Царском Селе умерла родная племянница брата князя Владимира Волконского, дочь его брата Дмитрия Михайловича Зинаида Дмитриевна Ланская, бывшая за Павлом Сергеевичем Ланским, сыном Елизаветы Ивановны, по себе Вилламовой (сестры статс-секретаря). После Зинаиды остался мальчик Сережа.

В то время, как Клеопатра гостила в Гремячеве, Анночка родила 10 сентября дочь Софью, и Клеопатра ее крестила.

К 1831 году, 30 августа, в самый день своих именин и в день, назначенный для свадьбы, скоропостижно умер родной племянник моего мужа Александр Николаевич Яньков. Он был вдовец; жена его Анна Александровна, по себе Грушецкая, умерла еще в 1823 году, оставив шестерых детей. Он очень об своей жене горевал, но был человек еще молодой, вдовым оставаться не хотел и задумал опять жениться. Он вздумал было метить на Грушеньку и чрез брата графа Петра Степановича узнавал, пойдет ли она за него, ежели бы он сделал ей предложение. Она ему нравилась, но к нему она не имела никакого, кроме родственного, расположения, а так как он был ей двоюродным братом, то предлогов для отказа искать было нечего, потому он и не просил руки формально. Знаю, что и деверь мой и невестка этого желали, только мы находили, что брак в таких близких степенях родства, не положенный и по церковному уставу, невозможен, и отклонили его от этого намерения.

Яньков недолго думал и приискал себе невесту, очень хорошую и милую девушку Ушакову. Назначен был день свадьбы, я должна была быть посаженою матерью, и в самый день венчанья поутру я совсем уже была готова ехать, только поджидала, чтобы Грушенька и Клеопатра оделись и сошли вниз. Вдруг присылают меня известить, что жених умер: он собрался ехать в церковь, стал одеваться и хотел умыться, зашатался, упал — и дух вон.

Это меня ужасно поразило; но каково же было поражение бедной невесты? Оделась она, ждет, что шафер, приедет известить, что жених в церкви, и вместо того шафер точно приехал, но чтоб известить, что жених — покойник. Все, что было приготовлено для свадебного пира, пошло потом на похоронные поминки. Вечером в день свадьбы я поехала к жениху на панихиду; схоронили его в Новодевичьем монастыре, где схоронены были его жена и отец. Он родился 24 августа 1791 года, и ему, следовательно, только что минуло сорок лет; он женился, будучи очень еще молод, и старшие его дети, девочка и два мальчика, были уже порядочные, а меньшому, Петруше, было лет девять или десять.

III

В 1832 году у нас, слава Богу, никто не умирал в родстве, но было две свадьбы: два князя Александра Вяземских женились на двух Римских- Корсаковых. Первая свадьба была моего родного племянника, князя Александра Николаевича, на Александре Александровне Римской-Корсаковой, дочери Марьи Ивановны, которая была великая мастерица тешить Москву своими балами и разными забавами. Молодая девушка давно нравилась князю Александру, и он увивался около нее, но он был еше так молод, что отец и слышать не хотел об его женитьбе; к тому же он был им недоволен за его участие в декабрьской истории 1826 года 8 и долгое время за это и видеть его не хотел. Тогда не то, что теперь: отцы поблажки детям не делали. Однако пред турецким походом отец с сыном, по-видимому, примирился. Корсакова была на несколько лет старше князя Александра; он ей нравился, и когда он с нею стал прощаться пред выступлением в поход, она подарила ему золотой медальон, в котором была миниатюра — два глаза, выглядывающие из облаков. Она имела прекрасные, очень выразительные и привлекательные глаза и, должно быть, знала это. Даря ему этот медальон, она ему сказала: "Вот вам, князь, на память; пусть это будет для вас талисманом, который сохранит вас на войне: помните, что эти глаза повсюду будут следовать за вами".

Во время турецкого похода князь Александр подвергся двойной опасности — не только быть убитым на войне, но умереть еще и от кори, которую он где-то захватил на пути; от этой болезни береглись и дома, а ему, сердечному, пришлось с нею нянчиться в походе, спать на сырой земле на одной шинели в палатке. Однако Господь его помиловал: он преблаго- получно перенес корь, не застудил, и не было никаких последствий.

По возвращении его из похода старик Вяземский стал к сыну получше, но как только заговорит он об Корсаковой, так отец на дыбы: "Далась тебе эта Корсакова, болезненная, старая девка, привередница, каких мало; лучше не нашел… Ах, уж эта мне Марья, влюбила тебя в свою дочь; чего тебе спешить, успеешь жениться".[* Александра Александровна Корсакова сама повредила своему здоровью; она была очень полна, румяна, и кровь приливала к голове. Будучи в Париже, она посоветовалась с каким-то медиком, тот предложил ей пустить себе кровь; что ж она придумала? Послала за кровопускателем и велела себе пускать кровь до обморока и этим так себя ослабила, что опасались даже за ее жизнь. Но хотя она не умерла и выздоровела, она этим подорвала свое здоровье, стала какая-то хилая, ледащая и никогда вполне после того не могла оправиться. От этого-то старик Вяземский и называл ее больною старою девкой.] Очень ему не хотелось этого брака.

Раз как-то Клеопатра сказала князю Александру: "Ты видишь, что дяденька не желает, чтобы ты женился на Корсаковой; охота это тебе приставать к отцу!".

— А если он не хочет и станет мне мешать, так и без него обойдусь, назло ему без воли женюсь.

В отца был — пресамонравный; только отец был прескупой, а сын — мотышка и картежник.

Отец все ломался, не хотел позволять, но сын приступал и наконец перетянул, на своем поставил: отец должен был согласиться и, скрепя сердце, позволил свататься.

Предложения давно ожидали и тотчас дали согласие. В начале января был сговор и помолвка, и меня как родную тетку брат князь Николай и князь Александр пригласили быть посаженою матерью вместе с отцом, а венчанию назначили быть в первых числах февраля пред сырною неделей. 9 Пасха была в тот год не слишком ранняя.

Невесту привозили ко мне: высока, стройна, недурна лицом и с прекрасными бархатными глазами. У меня она себя держала просто, прилично и хорошо, а у князя Николая Семеновича в доме (жил он тогда на Остоженке в своем домике) стала подымать платье повыше от пола и осматривать, чисто ли кресло, — так ей показалось у брата неопрятно: она, говорят, была большая чистюля и брезгунья.

Это брату ужасно не понравилось, и он стал жаловаться на нее: "Представь себе, матушка, дура-то эта, будущая моя сноха-то, ничего не видя, а уж брезгать моим домом стала: юбки по щиколотку поднимает, смахивает с кресел, точно в хлев в какой зашла… Помяни ты мое слово, не быть пути от этого брака, я не доживу — ты увидишь…"

И ведь что же, напророчил: так потом и сбылось…

Марья Ивановна была премилая и преобходительная женщина, которая всех умела обласкать и приветить, так вот в душу и влезет, совсем тебя заполонит. Она имела очень хорошее, большое состояние и получала немало доходов, да только уж очень размашисто жила и потому была всегда в долгу и у каретника, и у того, и у сего. Вот придет время расплаты, явится к ней каретник, она так его примет, усадит с собой чай пить, обласкает, заговорит — у того язык не шевельнется не то что попросить уплаты, напомнить посовестится. Так ни с чем от нее и отправится, хотя и без денег, но довольный приемом.

Вздумалось Марье Ивановне съездить за границу, что в прежнее время стоило недешево, а денег у нее нет; занять, может статься, было не у кого или занимать не рассудила, она возьми да и продай один из своих двух домов, что против Страстного монастыря, тот, который поменьше, за пятьдесят тысяч ассигнациями; с этими денежками и повезла двух меньших дочерей тешить, да и самой позабавиться; года полтора она путешествовала, пока из кармана всего не вытрясла. И после того сама рассказывала всем и хвасталась своею оборотливостью: "Вот какую аферу я сделала, съездила даром в чужие края, только флигелек продала, на эти деньги и путешествовала". Каково? Вот какие бывали еще чудачки.

С молодыми людьми, которых она прочила своим дочерям в женихи, она была тоже мастерица обращаться: так очарует, заколдует, что они и не почувствуют, как предложение сделают. То зовет на вечер, то пригласит к себе в ложу, к обеду, а летом куда-нибудь за город соберется на катанье бол ьшим обществом… Она первая ввела в обыкновение, чтобы на Святой неделе под Новинским (где всегда ездили в каретах) ходить пешком и по балаганам. Приехав в Петербург в 1821 году, я и стала рассказывать про эту новость сестре Вяземской: "Ох, уж мне эта Марья Корсакова, — говорит сестра, — вечно-то выдумает она что-нибудь новенькое, и все-то она хороводы водит".

Думала ли тогда сестра, что ее сын Саша попадет в руки этой Марьи Корсаковой и на ее дочери женится?

По правде сказать, и с той, и с другой стороны партия была подходящая; одно только — что невеста была немного постарше жениха и уж совсем не хозяйка для дома, ни о чем понятия не имела.