Николай Оцуп - Океан времени

• Название: Океан времени
• Автор: Николай Оцуп
• Издательство: СПб.: «Logos»; Дюссельдорф: «Голубой всадник»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-87288-035-9

В книгу включены стихотворения из сборника «Град» (Пб., 1921 г.), «В дыму» (Берлин, 1926), «Жизнь и смерть» (Париж, 1961), автобиографическая поэма «Дневник в стихах», а также цикл мемуарных эссе о писателях-современниках «Петербургские воспоминания».

Примечание. Оцифровщик благодарен Алексею Соболеву за подаренную книгу Н. Оцупа.

---

«И вот во Франции перед концом…»

И вот во Франции перед концом
На старости, как в детстве, я учитель.
Стихов писать не смею — воли нет.
В ушах: «Баран, барана, слово, слова»,
Зато, бывает, кто-нибудь из них,
Из этих дев и юношей нерусских,
Так слушает Россию сквозь меня,
Что, вдохновясь, я вижу неслучайность
Моей задачи. Целые века
Великих два народа разделяют.
Звук, сердце, нрав, обычай — все-то здесь
Другое, чем в стране, где я родился,
Но слышу я в моих учениках
Внимание Корнеля и Расина
К великим братьям Севера. Тогда
В себе и я стихию ощущаю
Не нашу и не их, а как бы, взмыв
Над синтаксисом и литературой,
Душа моя душе учеников
Восторг живого братства сообщает
Не приобщением к чужой культуре,
А вестью, что чужого в мире нет.

«Две“ Федры” ставились одновременно…»

Две «Федры» ставились одновременно;
Два автора столкнулись: был один — Расин,
Другой, теперь забытый совершенно,
Прадон…Но победителем тогда остался он:
На деньги знатного вельможи
В том и другом театре были ложи
Разобраны на много дней вперед…
К Прадону весело «валил народ»,
А у Расина в удивленном зале
Места зловеще пустовали.
Приводится и это как пример
Великосветского коварства,
Но если даже герцог де Невер
Не образец, ума и барства —
Конечно, дело, господа, не в нем,
Как не в Дантесе или Геккерене:
Что им понятно в творчестве большом?
В семейной жизни, при дворе, на сцене
Поэта подготовленный провал
Кому желанен?
Расин в опале умирал,
Убили Пушкина… Кому на радость?
Противника случайный пистолет,
Каприз немилосердный властелина —
Все это лишь орудия. Не свет,
А менее заметная пружина
Фигурки те в движенье привела:
Блистательная гения заслуга,
Давя соседей из его же круга,
В них адское питает пламя зла.

«Не говори стремящимся вослед…»

Не говори стремящимся вослед:
«Овчина выделки не стоит», —
Их молодости хочется на свет,
Она уроков злобы не усвоит.

Да ты и сам не ссоришься с землей,
Мы все на станции на проездной:
В нездешнее сейчас умчится поезд,
Твой прах зароют, а душа твоя
Продолжит путь в те самые края,
Где ты уже, на высший лад настроясь,
Бывал — в любви, молитве и стихах…
Открой же молодым свои секреты,
Пусть их не оскорбляет жизни страх,
Пускай запомнят вечности приметы.

Мне трудно без России

Земля и человек и та или другая
Страна, особенно для сердца дорогая,
Чей радует обычай и язык,
Чье имя связывать ты с жребием привык,
Тебе назначенным. Великая утрата —
Остаться без нее… А, может быть, тогда-то
Такую (и такое) потеряв,
Но ей чужим или врагом не став, —
Тогда-то, может быть, и чувствуешь впервые
Всю жизни глубину… Мне трудно без России.

Мне трудно, потому что я ее поэт,
И для меня судьбы не может быть и нет
Достойнее и более желанной,
Чем ей полезным быть в работе неустанной
Над словом, над собой… Поговорим о ней.
Ее поэзия сначала — как ручей,
Речонка малая… Но и Днепра, и Волги
Течение сейчас беднее, чем недолгий
(Недавний) той, реки величественный ход.
Я там издалека. Уже тридцатый год
Я Запада нелегкие уроки
Лишь для тебя учу, мой край далекий.
Не слава мне, нужна — сознание, что есть
И у меня, о чем поведать той, чью весть
Живую слушают другие страны,
Вникая в голос твой единственный и странный.
О чем сегодня он? Не важно. Важно лишь,
Что и безбожная ты на огне горишь
Могучей веры… Вот что мне дороже
Всего в тебе, и как мое похоже
То удивление и трепет перед тем,
Что вижу я, назвав Синай и Вифлеем…
Так много у тебя совсем, совсем другого,
Так по-язычески твое играет слово
И так тебе свобода дорога
Жечь, и рубить, и лгать… Но твоего врага
Давно от всей души умею ненавидеть
За то, что он в тебе добра не хочет видеть.

Современникам

Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из другой страны…

Н. С. Гумилев

Я вам тоже не пара, конечно.
Не случайно и я — акмеист, —
Для меня лучше мастер заплечный,
Чем собой упоенный артист.
Мне близки иудеи, Элладу
Научившие в первый же век,
Что искусство дает лишь отраду,
Но без Бога ты не человек.
Уцелел прорицатель патмосский,
Искажавший Платона язык,
А не вычурные недоноски
Поздней Греции. Наш материк
На великих устоях построен:
С совестью говорил иудей,
С честью — законодатель и воин,
С сердцем — женщина, Мать матерей.
Оттого я люблю Гумилева,
Что, ошибки и страсти влача,
Был он рыцарем света и слова
И что вера его горяча.
У другого певца и солдата,
У католика Шарля Пеги,
Есть черты гумилевского брата:
Трус и лжец для обоих враги.
Как они, огненно-плотояден,
Я веду очистительный бой
(К фарисеям любви беспощаден)
С вами, ближние, но и с собой.
Получил я такую подмогу
В зоркой мудрости светлой жены,
Что созрел наконец понемногу
Для труднейшей — духовной — войны.

1957–1958

«Помнишь, родная, как встретились мы…»

Помнишь, родная, как встретились мы
В дни моего нигилизма циничного,
Как ты меня поразила на том
Фоне греха, для тебя непривычного,
Смелостью чуткой и добрым умом,—
В дни мировой и берлинской зимы?..

Вот молодежь рукоплещет стихам,
А на экране жене моей будущей,
Верить еще не хотел я глазам,
В сердце печальном не верил я чуду еще.

Но постепенно мы стали одно,
Больше, чем наша судьба артистическая,
Выросла подлинность наша трагическая,
Темное как бы раздвинулось дно.

Вера отныне твоя и во мне
После ошибок и после страдания,
И на бездонной уже глубине
Наши сливаются воспоминания.

«Что вы можете знать о любви…»

Что вы можете знать о любви
С вашим холодом в юной крови?

Надо годы и годы в слезах
Друг за друга испытывать страх,

Надо годы и годы быть ей
Самым нужным из нужных людей.

На мгновение губы и руки,
На века испытанье разлуки.

«Сгорай, цветок. Сгорание — дыханье…»

Сгорай, цветок. Сгорание — дыханье.
Истлей, увянь!
Истрать пылание — существованье
И углем стань!

И человек гори, и все живое,
И ты, любовь моя,
И ты, о пламя дорогое,
Хоть жизнь твоя
Огонь совсем особенный: похоже,
Что ты навеки — пепел и зола, —
Ты будешь как цветы; другие тоже…
Но ты воистину была.

«Религия и вера — одаренность…»

Религия и вера — одаренность,
Особенный художественный дар:
В единственную Истину влюбленность
Сквозь очевидностей кошмар.

Бывают атеисты гениальны,
Полезны, искренни, добры,
Для них мы слишком театральны,
У них другие правила игры.

Но только мы в загадки не играем,
Для нас в конце — начало: гроб,
И смерти мы не оправдаем,
Не взяв ее атакой в лоб.

И как без смеха думать о прогрессе,
Искусствах и науках в мгле времен,
И как не отозваться: да, воскресе,
Когда и смысл, и дух, и вечность Он.

«Нам страшно думать, что в какой-то час…»