Александр Хазин - И.О.

• Название: И.О.
• Автор: Александр Хазин
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Роман
• Год: 1989

---

Мы могли бы сослаться на классиков, у которых вполне уживаются в одном сочинении реальные фигуры с типами условными, но делать этого не будем. То, что позволено классикам, не позволено нам. Но ведь и в жизни есть люди, известные одной лишь какой-нибудь чертой своей. О них так обычно и говорят: "Ну, это человек глубоко равнодушный" или "Встретил я вчера нашего циника…" Нам показалось, что имена и фамилии не добавят этим людям что-либо существенное.

По поводу Важного лица говорить как-то не хочется. Кто узнал, тот пусть узнает, а кто стал забывать — слава богу, пусть забывает. Надеемся, что те читатели наши, которые сейчас еще только ходят в школу и которые прочтут нашу книгу несколько лет спустя, уж и совсем не поймут, что это за Важное лицо такое. Пусть даже упрекнут автора, что непонятно, мол, о чем речь, — мы не против.

Некоторые жители Периферийска, прочитавшие нашу рукопись, заявили, что в 19.. году Алексей Федорович работал не в Коммунальном отделе, а совсем в другом месте, и фамилия у него была другая. По сведениям одних, как раз в 19.. году он был заместителем директора обувной фабрики "Закат", звали его — Николай Иванович Липа, и именно ему принадлежит рационализаторское предложение делать задники на туфлях на 2,5 сантиметра короче, что дало огромную экономию кожи. (Улицы Периферийска являли тогда странное зрелище: двигавшиеся по ним пешеходы время от времени приседали, ударяли себя по пятке и прихлопывали ногой, отчего казалось, что на улице идет репетиция гигантского ансамбля пляски.) По утверждению других, в указанные годы Алексей Федорович работал исполняющим обязанности директора Трамвайно-троллейбусного управления. И хоть фамилия его была Самошин, никто другой не мог с такой энергией проводить ежедневное изменение трамвайных маршрутов и перенесение остановок с одного места на другое.

Но нашлись люди, считавшие, что Алексей Федорович никак не мог работать в Трамвайно-троллейбусном управлении по той простой причине, что в то время он был помощником управляющего Трестом по автоматизации бубличной торговли. Они вспоминали, что именно в этом году на улицах Периферийска были установлены автоматы из хромированной стали красного цвета с серебряными ручками, над каждой из которых была щель с надписью: "Без мака" и "С маком". Автомат обслуживался двумя дежурными техниками: один следил за бесперебойной подачей электроэнергии, другой наблюдал за работой электронно-счетных устройств. Большое удобство представляло то, что бублики закладывались на три месяца вперед и не требовали, таким образом, ежедневной выпечки.

Нас уверяли, что мы ошиблись, изображая Алексея Федоровича в 19.. году на посту исполняющего обязанности директора Научно-исследовательского института, ибо в том году он работал временно исполняющим обязанности директора "Перпара" ("Периферийский Парфюмер"). Кто-то даже вспомнил, что в это время поступили в продажу новые духи "Вот солдаты идут". Уж кто другой, кроме Алексея Федоровича, мог придумать такое мобилизующее название?..

Вслед за этим оказалось, что в том же году наш герой работал также: заместителем директора игрушечной фабрики, помощником начальника паспортного отдела милиции, и. о. председателя правления кинофикации области, врио заведующего районо и др.

Словом, если верить всем заявлениям, то Алексей Федорович работал в одно и то же время во многих местах, на разных должностях и под разными фамилиями. Совершенно ясно, что прислушиваться ко всем этим заявлениям мы не могли, чтобы окончательно не запутаться.

Наконец, немало замечаний было сделано по поводу языка А. Ф. Головы и его орфографии. Стараясь сохранить и сочность его языка, и своеобразие его транскрипции, мы столкнулись не только с возражениями редактора, но и с косностью корректоров, которые то и дело поправляли нашу рукопись, упорно переделывая "шешнадцать" на "шестнадцать", "лягет" на "ляжет" и "колидор" на "коридор"… Нам пришлось потратить немало усилий на то, чтобы доказать несостоятельность их точки зрения.

В заключение, отдав должное этому труду, один из уважаемых всеми людей спросил, не пора ли нашему герою оставить скитания по службам и осесть на одном месте, дабы не торопясь и не нервничая твердой рукой вести вверенное ему учреждение по пути прогресса, а иногда, как небезызвестный господин Тарелкин, даже немного и впереди прогресса.

Соображение правильное. Но ведь не от нас зависит движение нашего героя, и нам неизвестно, какую область человеческой деятельности поручат ему теперь. Мы прошли с ним большой путь, стараясь честно говорить и о темных, и о светлых сторонах его жизни. Но кто знает, что будет дальше? Мы уж и так вынуждены понемногу заканчивать наше повествование, хотя бы потому, что постепенно персонажи, выбранные нами, исчезают, подверженные тем же случайностям, что и все люди.

Голове и самому бы хотелось остановиться на чем-нибудь этаком, не менять так часто кабинеты, а сидеть бы в одном каком-нибудь, обставленном по его вкусу, — чтоб столы стояли буквой "Т", а на шкафу красовались кубки местной футбольной команды, и занавеси чтоб были шелковые с бахромой, а телефонов штук пять. Но центробежная сила несет его по номенклатурной орбите и вышибить его оттуда так же трудно, как вышибить нейтрон из ядра.

Теперь, ответив на все вопросы, которые задавали нам друзья и знакомые, а также теоретически обосновав некоторые положения нашего романа, мы можем продолжать рассказ.

Глава одиннадцатая

В зрительном зале театра сидел человек. Он бурно аплодировал артисту, читавшему фельетон, хохотал и утирал слезы. Вошедший в темноте мужчина незаметно подошел к нему сзади и, наклонившись, тихо сказал:

— Вы назначены начальником отдела искусств…

Человек перестал смеяться, сделал паузу и, обращаясь к сцене, сурово и сухо сказал:

— Ну, что там дальше?..

Человеком, сидевшим в зале, был Алексей Федорович Голова. Человеком, сообщившим ему эту новость, был бывший трагик Эдмундкин, занимавший сейчас должность директора Периферийского театра Драмы, Комедии и Музкомедии.

Василий Васильевич Эдмундкин прошел большой и сложный жизненный путь. Старики еще помнили, как юные периферянки бросали ему на сцену букеты цветов, скандируя: "Эдмунд-кин! Эдмунд-кин!", а он стоял на сцене, бледный и взволнованный, прижимая руку к груди и чуть раскланиваясь. Ни у кого в жизни не бывает таких злых превращений, как у актеров. Юноша, произносивший пылкие речи у ног возлюбленной, в конце концов превращается в старого молчаливого слугу, произносящего за весь спектакль одну-единственную фразу. И разве может себе кто-нибудь представить, что испытывает он, выйдя на сцену, которая когда-то была его славой, а стала лишь его службой? Дано ли кому-нибудь испытать то чувство, которое испытывает комическая старуха, игравшая некогда Ларису и видевшая в полутьме зала внимательные, жадные взгляды и приложенные к глазам платочки?..

Василий Васильевич предавался воспоминаниям только когда выпивал. В это время он любил говорить какую-нибудь фразу, вроде: "Помню, как еще Константин Алексеевич Варламов…" или "Заходит ко мне Пров Михайлович Садовский и говорит…" И от того, что он называл их по имени и отчеству и приводил разные бытовые детали, казалось, что он и сам стоит в этом ряду прославленных русских актеров и просто по какому-то недоразумению имя его забыто, но придет время и оно снова прогремит.

Время, однако, шло, а имя Эдмундкина не гремело, и с каждым годом он получал в театре все меньше ролей и все больше общественных постов. Много лет он был бессменным председателем месткома. В годы войны во время эвакуации, занимаясь распределением промтоваров, он иногда восклицал, обращаясь к актеру: "Да ты еще старых сапог не износил…" с таким же пафосом, с каким когда-то произносил похожие слова из "Гамлета".

Василия Васильевича любили за ровный характер, за то, что он защищал интересы актеров перед администрацией, за умение с юмором рассказать какую-нибудь историю из жизни артистов. Его выбирали в разные комиссии по обследованию театров, по работе с шефами. Особенно любили Эдмундкина молодые актеры. Их обычные после театрального института разочарования он сглаживал рассказами о трудной, но прекрасной профессии актера. Собственной неудачной жизнью он как будто доказывал, что в искусстве все равны.

Он был членом экзаменационной комиссии и принимал экзамены у студентов Театрального института имени Собольщикова-Самарина (имя это было присвоено институту в 19.. году при переименовании улиц и учреждений города. Выбрано оно было потому, что другие двойные актерские фамилии уже были даны разным учреждениям в разных городах, а Алексей Федорович Голова считал, что в этом случае фамилия должна быть обязательно двойной).

Уже давно Василий Васильевич не играл больших ролей, но неизменно участвовал в массовых сценах. Он уже знал, что если идет старая пьеса, то он будет среди гуляющих в городском саду или сидящих за столиком в ресторане; если идет современная пьеса, он будет участвовать в производственном совещании или в семинаре. Он даже уже знал свое место на сцене, как знает служащий свой письменный стол в конторе: место это было у правой кулисы, в глубине. Сначала все эти собрания в пьесах проходили тихо: председатель — инженер или прораб — давал разные задания людям, и Василию Васильевичу делать было нечего. Но когда в драматургии покончили с бесконфликтностью, собрания в пьесах стали проходить более активно, иногда даже кто-нибудь из присутствующих должен был крикнуть: "Неверно говоришь, Петро Андреевич!" или "Не туда клонишь, Андрей Петрович!" Работы Василию Васильевичу прибавилось.